Выставка 1870 года.

 

                                                 Выставка 1870 года.

 

                                                             I  I  I.

 

 

Извините читатель, за небольшой перерыв в статьях о выставке: он оказался необходимым для более близкого ознакомления с изделиями из бронзы, мельхиора и серебра, украшающими первую залу выставки, в которой, для большего вкуса, однородные предметы не всегда вышли строго сгруппированными. Так, вот и в настоящем случае: мы уже познакомились с бронзой г. Кумберга, его лампами от которых нам следовало бы перейти к произведениям г. Штанге, к бронзе г. Шопена, как предметам близким между собою; но все они в разных местах, а между г. Кумбергом и Штанге целая выставка серебряных изделий. Зато лампы и бронзу г. Кумберга легко сравнить с предметами, выставленными А. Кнопом и Ф. Нельдекеном, преемниками А. Гаевского с 1848 года (?). Эту цифру мы взяли прямо с выставки; но не знаем хорошо, к чему она относится – к преемничеству ли, или к  учреждению заведения, годовое производство которого, как говорит каталог, равно 30.000 руб. сер. Коллекция, предоставленная гг. Кнопом и Нельдекеном, состояла почти из тех же артикулов, как и у г. Кумберга: лампы и лампы, то стенные, то висячие, то столовые, то с фарфором, то без него; были люстры, канделябры, бронзовые группы, бюсты, чернильницы и другие мелкие вещи. Бронза показалась нам красивою, работа отчетливою, конструкция ламп обыкновенная.

Мы пропустим пока серебро и мельхиор, а перейдем к большой выставке Н. О. Штанге, лампы и бронза которого известны едва ли не всей России. В самом деле, ни один из ламповых производителей не ведет такой обширной торговли внутри России, как г. Штанге, в 1844 году купивший это заведение у своего учителя в ламповом искусстве, г. Шиллера. В ту же пору, ламповое заведение, о котором говорим, имело только четырех рабочих и производило в год изделий на 10.000 руб. ассигнациями, т.е. менее чем на 3.000 руб. сер. В семнадцать лет, г. Штанге сделал много: в настоящую минуту при его заведении считается до 100 человек рабочих ( в каталоге цифра меньше) и, сверх того, 15 цеховых мастеров, отдельно живущих, с 60 учениками и постоянно работающих только при заведении г. Штанге – его собственные ученики, у него выросшие и выучившиеся, под руководством хороших мастеров иностранцев. Собственно учеников находится теперь у г. Штанге до 40 человек. Здесь мы, с чувством глубокого уважения к известному санкт-петербургскому фабриканту ламп и других бронзовых изделий, должны упомянуть о его внимании к своим молодым работникам. Мы знаем, что они держатся в чистоте и опрятности, что при них имеется в нерабочее время дядька, что по воскресениям водят их в церковь, а потом их учат читать, писать и арифметике; мы знаем также, что когда открылась в Петербурге первая воскресная школа, в казармах стрелкового батальона, рабочие г. Штанге были первыми ее учениками. И Бог благословляет Н. О. Штанге за его внимание к своим цеховым ученикам: скромные 3.000 руб. сер., с которыми начал он дело, разрослись до 150.000 руб. сер. годового оборота.

Но перейдем к самым изделиям г. Штанге. Выставка их, имеющая около ста предметов, красиво-расположенных по темно-фиолетовому фону, останавливает внимание посетителя как изяществом форм, так и отчетливостью работы, красотою и разнообразием наружности бронзы. В середине ее стоят большие каминные часы, выставленные, как мы слышали, только на две недели; они сделаны по заказу принца Прусского. Белый циферблат часов резко выходит из фона темной бронзы; два купидона держать их, окруженные кистями и листьями винограда; одно только подножие часов из золоченой бронзы. Правда, предмет этот не бросается в глаза, как мало блестящий; но если вы, приостановясь пред ним, посмотрите на него как в целом, так и в частях, то признаете полным вкуса и до последних мелочей отчетливым в исполнении (цена часов и при них двух канделябров – 650 руб. сер.). Вверху над группой столовых и степных ламп висят еще три большие и красивые лампы, сделанные по заказу Его Высочества Великого Князя Николая Николаевича ниже их несколько ламп старинных, и особенно хороша между ними лампа для картин, с рефлектором. Нельзя пройти без внимания и карсельную лампу,  темной бронзы, с Нептуном, едущим на паре коней; по этой лампе, стоящей 155 руб., можно видать, до какой отчетливости доведена у нас в России обработка бронзы; и если вам не нравится темный фон; взгляните на светлую, также карсельную лампу, во вкусе времен Людовика XVI. Лампы с китайским фарфором также весьма красивы – но вообще нужно заметить, что г. Штанге фарфора, кажется, недолюбливает, и большая часть его ламп имеет постамент бронзовый; впрочем, это далеко не упрек с нашей стороны: мы хорошо понимаем, что легче производить лампы, покупая фарофр, и заменяя им постамент, может быть, порой и более дешевый, зато требующий хлопот, работы. В ряду ламп карсельщиков, лучезарных, солнечных и др., мы нашли несколько ламп фотогеновых, доказывающих, что г. Штанге, следя за современными требованиями, спешит дешевый светильный материал облеч в изящную внешность, без чего он не найдет доступа к тем, кто не любит крайней простоты и крайней дешевизны.

Отдавая должное должному, следует сказать, любя истину, что, пересмотрев лампы г. Штанге, мы не заметили в них тех улучшений чисто технической стороны дела, о которых говорили в прошлой статье нашей, по поводу ламп г. Кумберга. Кстати о г. Кумберге. Мы слышали, что некоторые весьма недовольны разбором нашим его часов Благословение России, что часы эти нарочно делались для выставки, потребовали много труда, были выражением чисто патриотического чувства, и что все самостоятельные попытки должны бы вызвать сочувствие и поддержку. Жалеем, что не угодили га этот раз, а еще более о том, что нас не так поняли; сколько помним, мы ничего не говорили неодобрительного, мы и теперь признаем произведение г. Кумберга весьма хорошим и заслуживающим внимания; но так как даже и в прекрасном могут быть свои слабые стороны, то мы и считали себя вправе указать на них, никак не подозревая, что высказанная мысль, хотя бы и не совсем приятная, могла охладить чье-либо стремление вперед, к совершенству. Другое дело, если, в наших суждениях, мы ошиблись с своим вкусом, но тогда припомним поговорку: о вкусах не спорят. Но вернемся к лампам. Повторяем, конструкция ламп г. Штанге не представляет тех нововведений, какие нашли мы у г. Кумберга; нам говорили, впрочем, что г. Штанге пробовал, кажется, заменить горизонтальный винт, управляющий светильней, вертикальным, но оставил, потому что головка винта, помещалась вверху, сильно нагревается и может жечь пальцы при дотрагивании. Весьма вероятно, что это и так, но кто мешает сделать головку из материала менее теплоемкого?

К особенности выставки изделий г. Штанге должно отнести превосходные темные колера бронзы, и в этом случае всего более бросается в глаза, и в этом случае всего более бросается в глаза бронза, так называемая оксиде – блестящая, темно-стального света, различных оттенков, переходящих от цвета полированного графита почти до цвета каменного угля. Подобной бронзы, нравящейся глазу и по своей особенности и по новости, у других гг. экспонентов мы не заметили. Бронза эта, сколько мы знаем, приготавливается так: готовый предмет серебрится, затем подвергается действию ванны из серной печени и, по мере действия, серебро, превращающееся в серпистое серебро, из белого, блестящего переходит в более или менее черный цвет. Кроме новости и красоты – этот цвет обещает еще и большую прочность; в добавок и цена такой бронзы ниже золоченой: большая стенная лампа, заменяющая силу света двенадцати стеариновых свечей – стоит 14 руб., это, на наши глаза, весьма не дорого. Правда, некоторые замечают, что темный цвет слишком траурен; по кому нужен траур, или кому нравится черное – тот будет вполне удовлетворен бронзовой оксиде г. Штанге; прибавим, что в ряду изделий г. Штанге есть лампы, где бронза черная красиво смешана с золотою; это должно понравится и нелюбителям всего траурного.

Говоря об изделиях г. Штанге, нельзя указать еще на одну особенность – почти все шары (стеклянные, убавляющие  свет) сделаны из белого стекла, по наружи матового – это придает самим шарам несравненно большую белизну и, говорят, делает приятнее свет, распространяемый лампою. Заметим только одно, что матовое стекло скоро пылится и, очистить его от пыли вовсе не легко.

Четвертым экспонентом бронзовых изделий был г. Шопен – фабрикант, давно и хорошо известный русской публике.

             

                                             IV.

Фабрика бронзовых изделий г. Шопена существует в Петербурге более пятидесяти лет; она учреждена иностранцем Гереном, производившем значительные работы для Казанского собора, и Зимнего дворца; г. Шопен, преемник Герена, развил дело еще более; лучшие его произведения украшают Исакиевсий собор, Кремлевский Дворец в Москве и Петербургский Собор, Кремлевский дворец в Москве, и Петербургский Эрмитаж. При заведении г. Шопена считается до 105 человек рабочих.

На настоящей выставке, работы этого фабриканта занимали видное место, и едва ли не более других служили роскоши и блеску описываемой нами первой залы; им отдана была большая ниша, у правой стены залы, богато убранная и столь же богатая дорогими вещами. Несколько предметов располагались вдоль главного прохода залы – и мы приостановимся прежде на них. Первый предмет за часами г. Кумберга принадлежит г. Шопену: это довольно большой и весьма красивый фонтан, стеклянным шатром разливающий воду, наполняющую широкую вазу постамента и струйками стекающий в бассейн. В бассейне этом мы насчитали с десяток рыб, по преимуществу налимов. Бассейн красиво оклеймен зеленью и фигурною плитою г. Скворцова, стоящую с доставкой в Петербург, 35 коп. за пуд. Из какой массы сделан корпус фонтана – сказать наверное не умеем; предполагаем чугун, но наружный вид совершенно похож на темную бронзу. Далее, за фонтаном следует пара превосходных канделябр, золотой бронзы, с корпусом из огромных ваз китайского фарфора. Канделябры, поставленные на красивом возвышении, убранном живой зеленью, стоят пара 6.000 р. и проданы князю Кочубею. Между этими канделябрами, самыми видными на выставке, помещена статуя Северной звезды, надолго приковывающая внимание посетителя, если уже не посетительниц. В самом деле, засмотреться есть на что: представьте себе великолепно сложенную девушку, совершенно обнаженную, но, тем не менее, скромную, в дивно изогнутой позе (вертикальной: поза именно хороша потому что вертикальна), закинувшую чудные руки столь же чудную голову. На правую из них она немного склонила свою прекрасную голову, украшенную маленькой золотой звездочкой, резко выдающейся из темно-зеленоватого фона всей статуи. Цена этой дивной статуи 1.400 р. сер. Из чего она сделана – из бронзы или композиции (последнее вероятнее), сказать положительно не можем; во всяком случае, отливка превосходна: трудно найти какой-нибудь недостаток – но мысль и модель статуи не нашли, французская. Эту статую, в миниатюре, можно найти во многих петербургских магазинах, выписывающих ее из-за границы.

Пойдемте теперь к нише при входе. Она окаймлена парою красивых канделябр, с китайским фарфором, заказанных графом П. Строгановым и стоящих 2.500 р. сер. Подле них, справа и слева, две статуи, индийца и индианки, держащих в одной руке по лампе; статуи отделаны под темную бронзу (едва ли они не из композиции) и стоят, пара – 2.700 р. Из какого бы металла, впрочем, ни были сделаны эти статуи, во всяком случае, отдавая полную справедливость отливке, мы должны сказать, что он нам далеко не понравились. Корпус их, серединой фаса, как-то странно выдался вперед; может быть, это и в натуре индийцев, но не в натуре нашей обыденной жизни, вследствие которой, идя со свечей и лампой,  впотьмах, мы выдвигает вперед не середину, но верхнюю часть корпуса. Впрочем, наша заметка никак не относится к г. Шопену, исполнившему только, на русской почве, помещается крупная группа, с часами, золоченой бронзы, стоящая 1.800 руб. и бывшая, в 1851 году, на лондонской всемирной выставке. Группа около часов, действительно, многочисленная; но, всматриваясь в личики купидонов, мы не нашли в них особенной красоты, может быть и потому, что в десятилетний интервал, она уже несколько поувяла. В этом убеждают позднейшие произведения того же экспонента, более изящные, более правящиеся. За то, эти часы имеют свой исторический характер: десять лет тому назад, они были представителями если не русского вкуса (модель опять-таки нерусская), то русского уменья обращаться с бронзой. В этом убеждают позднейшие произведения того же экспонента, более изящные, более правящиеся. Зато, эти часы имеют свой исторический характер: десять лет тому назад, они были представителями если не русского вкуса (модель опять-таки нерусская), то русского уменья обращаться с бронзой. В позднейших произведениях г. Шопена много вещей прекрасных в художественном отношении, на сколько эта художественность приложима к бронзе. Часы для камина с малахитом удовлетворяют даже самому взыскательному вкусу; хороши и люстры, хотя не совсем ярка их позолота; множество мелких бронзовых вещей – все сделано изящно и нравится. Но г. Шопен работает не с одной только бронзой: им выставлены крупные и дорогие вещи из серебра; самая большая из них помещена на особом столе, по середине ниши, и назначена для сервировки стола; тут целая группа фигур, показавшихся нам несколько неуклюжими; более нравятся атрибуты и чеканка впрочем далеко неудовлетворительные. То же впечатление мы вынесли, пересматривая и другие серебряные изделия г. Шопена: фигуры и там как-то не нравились, хотя общий вид издали был изящен. Нам кажется, серебро требует большой тонкости в исполнении, большего искусства, а серебряные вещи г. Шопена, несмотря на сотни фунтов вложенного в них благородного металла на сотни фунтов вложенного в них благородного металла, кажутся посеребренной бронзой. Нас поймет читатель, если припомнить, что с бронзой нельзя, пока сделать точь-в-точь того же, на что способно серебро. Мы еще не виним, впрочем, г. Шопена за то, что он трактует серебро как бронзу; есть ведь любители дорогой массивности: надо приноровляться и к их вкусу; мы понимаем также и то, что искусство гг. Сазикова или Губкина, в приложении к вещам слишком крупных размеров, обошлось бы далеко выше цен, назначенных г. Шопеном: эти господа часто ценят – и имеют полное право – искусство выше стоимости металла, к которому оно приложено; в вещах г. Шопена, на первом плане металл и его стоимость. Потом, еще одна заметка, относящаяся, впрочем, исключительно к г. Шопену. Большинство бронзы, которую мы до сих пор просмотрели, исполнено по французским моделям. Положим, что французский вкус прекрасен, что все, им выдуманное, очень нравится; да отчего бы первоклассным нашим заведениям по делу бронзы не похлопотать о моделях русских? Подражание, в особенности точное, дело похвальное, но ведь нельзя же все идти путем подражания – в ожидании собственной развитости? Повторяем, если наши первоклассные производители не похлопочут о самостоятельности, то вряд ли она разовьется скоро, а это жаль уже и потому, что копии всегда хуже своего оригинала.

Расставаясь с изящной выставкой изделий г. Шопена, повторим, что в деле бронзы, как предмета декоративного, имя этого производителя пользуется заслуженной известностью. Но наша речь о бронзе еще не кончается; и хотя в описываемой зале уже нет более бронзовых изделий, но они есть в другом месте выставки, довольно отдаленном, и мы, поневоле, должны отложить наше заключительное слово. Пока, можем сказать, на основании изложенного, что число экспонентов крайне ограничено, и выкупается, разве, значительной цифрой представляемых ими предметов, с избытком наполнивших то пространство, которое было отдалено для бронзы.

Перейдем теперь к серебряным изделиям, размещавшимся первыми тремя колоннами залы, с левой стороны от входа. Экспонентов и на этот раз было очень немного; а именно, гг. Сазиков, Губкин, Ковалевский, Нордберг, Арыкин, Мартьянов, Дегтярев, Витальев и Сафронов. Мы начнем наш обзор с произведений самого громкого в России имени в отношении искусства, с г. Сазикова. Дело, которое с такой честью и славою ведет этот фабрикант начато в 1810 году; фабрики устроены в 1832 году; их две: одна в Москве, другая в Петербурге; на обеих считается до 200 человек рабочих; ежегодный оборот фабрик считается до 200 человек рабочих; ежегодный оборот фабрик, как означено в каталоге, доходит до 600.000 руб. сереб. Из этих кратких данных нетрудно заключить, что, в отношении времен, капитала, не говорим уже об искусстве, всеми признанном фабрики г. Сазикова в серебряном производстве занимают первое место; им же оно принадлежало и на описываемой нами выставке. Весь промежуток между двух колонн была установлен ящиками, стеклянными этажерками и, по бокам, горками, вмещавшими множество мелких и крупных предметов, над которыми возвышалась каждому знакомая группа Дмитрия Донского. Выставка серебряных изделий г. Сазикова действительно обширна и разнообразна, и в этом отношении имеет значительный перевес над выставкой г. Губкина – единственного и достойного конкурента. Петербургский магазин г. Сазикова посодействовал усердно красоте, разнообразию и богатству выставки серебряными изделиями.

Все, что выставлено г. Сазиковым, от мелкого и до большого – все прекрасно, изящно, все отвечает по исполнению строгой критике, притом все, или почти все сделано по русским моделям. В этом последнем случае, дающем русскому серебряному делу полную самостоятельность, не мешало бы взять добрый пример  гг. производителям бронзы и композиции. Не входя в описание всего, представленного г. Сазиковым – это было бы слишком долго, мы поговорим о том, что наиболее останавливает внимание публики. Начнем с группы Дмитрия Донского, в 1851 году бывшей представительницею, на лондонской всемирной выставке русского искусства. С тех пор эта группа несколько изменилась: ель исчезла и замещена раскидистым дубом (кажется), держащим стеклянную вазу. Вещь, при такой перемене, бесспорно выиграла в общем; притом устранялась и маленькая типографическая ошибка: сцена, взятая из истории, случилась на такой местности, где не растут ели. Другая историческая ошибка уцелела: Дмитрий Донской изображен с перевязанной рукою, тогда как, известно, он был не ранен, а оглушен. Но эти маленькие обстоятельства совершенно исчезают при художественности фигуры и при самом безупречном исполнении технической стороны дела. За группой Дмитрия Донского большинство знатоков признает лучшей вещью большую кружку, с изображением охоты царя Михаила Федоровича; действительно, на барельефе этой кружки можно видеть до какой высокой степени искусства, тонкости, отчетности доведено, благодаря г. Сазикову, умение обращаться с серебром. Останавливает также приходящая большая ваза, с егерем и двумя собаками; фигура охотника нам не понравилась, но собаки заставляют заглядеться на себя. Превосходны сосуд для даров и дарохранительница, сделанные для дворцовой церкви Его Императорского Высочества Николая Николаевича Старшего. Дарохранительница представляет копию с древней часовни на переяславльской дороге. Евангелие, выставленное г. Сазиковым бесспорно хорошо, но первое место в деле этого рода произведений, на этот раз останется аз г. Губкиным. Мы не будем говорить об образах, исполненных также безукоризненно и художественно; укажем только на неоконченную головку работы Брюллова, обложенную ризой, от которой можно бы желать лучшего. Мелкие вещи – пресс-папье, табакерки, сигаретницы – все, все сделано с полною отчетливостью и вкусом. Но нам остается еще сказать несколько слов о двух предметах, выставленных г-м Сазиковым, и весьма интересующих посетителей: это о часах, поднесенных генерал-адъютанту графу Н.Н. Муравьеву-Амурскому, в память приобретения Амура, 16 мая 1853 г. и о чернильнице, поднесенной бывшему управляющему департаментом хозяйства. П.А. Валуеву, от имени признательных сослуживцев. Последняя, т.е. чернильница, представляет милую кабинетную вещь: это деревенская изба, с двором и всеми принадлежностями русской крестьянской жизни; вещь вся из серебра; две позолоченные книги служат как бы фундаментом. Идея часов сложнее: на постаменте (напоминающем, впрочем, саркофаг) помещено эмблематическое изображение реки Амура; выходящие листья водяных растений своей позолотой красиво оттеняют белое тело и изящные формы молодой, лежащей женщины, льющей воду. Ниже от этой группы помещены два гения; один держит в руке щиток, с надписью 19 января  1854 года, день разрешения ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ НИКОЛАЕМ i-м о приобретении Амурского Края. Гении придерживают щит с гербом графа, из-под которого спускается хартия и на ней-то помещен циферблат часов; на этом циферблате цифры заменены надписью 16 мая 1858 года – день заключения айгунского трактата. Внизу, у подножия часов, две фигуры: казак и китаец, выражающие сближение русских с китайцами, и около их эмблемы рождающейся деятельности, внесения в приамурский край торговли, всех видов промышленности, просвещения туземцев, и ученых трудов на Амуре. По бокам постамента, на котором, как мы сказали аллегорическое изображение реки Амура, находится четыре барельефа: 1) плавание первой экспедиции по Амуру, и первые русские суда в Лимане; 2) вид Николаевского Поста в 1855 году; 3) заключение айгуновского трактата с китайским уполномоченным и 4) молебствие по заключении договора. Сзади постамента помещены имена участников в поднесении подарка.

Вещь эта, весьма видимая и хорошо помещенная, большинству нравится; но многие замечают, что корпус часов – как ни хороши его барельефы и фигуры – не совсем удачно напоминает гробницу; фигура казака безукоризненна; но китаец по голове не представляет достаточно типа, чтоб быть безусловно принятым за китайца.

Останавливая наш рассказ о представленном на выставку г. Сазиковым; отдавая еще раз должную дань уважения к его произведениям, как в художественном, так и в технических отношениях; признавая, что ему обязано русское серебряное дело тем совершенством, до которого достигло, и тою самостоятельностью, которую может гордиться – мы, именно по чувству этого глубокого уважения, позволяем себе высказать одну заметку.

Всякий и мало знающий даже, легко увидеть, что в изделиях г. Сазикова почти все русское: и идея, и рисунок, и модель, и, конечно, надо радоваться: этим путем у нас тоже развивается самобытная художественность, этим путем представляется работа и труд русским артистам-художникам. Глядя на изощренные изделия знаменитого нашего фабриканта, невольно рождается вопрос: кто же составлял рисунок, чья модель? По всему видно, что это дело художников и дело самое существенное, самое главное. Справедливо ли не означать их имени для знакомства с ним, для одобрения и поощрения талантов? А между тем ни одного имени, ни одной подписи нет; и это тем более несправедливо, что в законе представляется награда не только одним хозяевам, но и исполнителям их дела.

 

                                                    V.

Конкурентом г. Сазикова на выставке и конкурентом единственным был московский фабрикант, г. Губкин. Его производство серебряных изделий более юно, в отношении времени, чьем г. Сазикова, сколько нам известно, оно началось с 1841 года, и доставляя в первое время предметы обыденного запроса, только в последние семь, восемь лет приняло тоже художественное направление, которое характеризует все изделия г. Сазикова. По сумме производства г. Губкин столь же первоклассный производитель, как и г. Сазиков: на фабрике г. Губкина 80 человек, как и г. Сазиков: на фабрике г. Губкина 80 человек рабочих (60 взрослых и 20 мальчиков), перерабатывающих в год 3.000 фунтов серебра, на сумму 120.000 руб.; сверх того, г. Губкин, ведя торговлю на известнейших наших ярмарках, чем не занимается г. Сазиков, поставляет потреблению множество предметов обыденного запроса, исполняемых отдельными мастерами; в следствии чего цифра торгового оборота превышает 500.000 р. сер. Прибавим к сказанному, что при фабрике г. Губкина имеется школа рисования, кажется, на 18 человек, что делает особенную честь этому фабриканту, так рационально видящему в развитии художественного вкуса прочную опору своих успехов. Показав силу и средство, которыми располагают оба конкурента, перейдем к самым изделиям г. Губкина.

Его выставка в отношении численности предметов и занимаемого пространства, несравненно меньше противу г. Сазикова, на что, конечно, имело влияние, отчасти, и непахождение в Петербурге фабрики и магазина; за то самые предметы выставки выставлены с строгим выбором. На первом плане – большое Евангелие, останавливающее общее внимание высоко-изящным вкусом и безукоризненно отчетливым исполнением в отношении механической стороны дела.  На передней стороне пять поясных фигур: в середине – Спасителя, и в углах – четырех евангелистов; фигуры превосходно отделены от фона эмалевыми венками, а самый фон представляет красную и удивительно-чистую, по исполнению резьбу (накладную). Противоположная сторона Евангелия представляет в середине большую группу – копию с картины Рубенса: Несение креста. Цена этого лучшего из представленных г. Губкиным предметов 3.000 руб.сер. Разбирая эту превосходную вещь, не имеющую конкурента в выставке г. Сазикова, некоторые указывали на излишнюю пестроту, зависящую от эмали: признаемся, ни мы, ни многие из знатоков и строгих ценителей изящного, пестроты не заметили; наоборот, эмаль введена с таким вкусом, так легко для глаза, что ему трудно оторваться, особенно от передней стороны Евангелия. Кроме описанного Евангелия, г. Губкиным было выставлено еще другое, вдвое дешевле (в 1.500 руб.), более простое по работе; но эта простота не вредила вкусу. Это Евангелие конкурировало с тем, которое было выставлено г. Сазиковым, но оно нам более понравилось, именно по простоте своего вкуса. К великолепным изделиям г. Губкина должно отнести сосуд для святых даров, с прибором (цена 1.450 руб.); он также украшен эмалью, с превосходным подбором цветов. Строгие судьи этого предмета, вполне признавая, что он стоит на одном уровне с соответственными предметами г. Сазикова, заметили только один недостаток со стороны фабриканта – именно, что некоторые части вместо того, чтобы быть совершенно гладкими, как требует того употребление, сделаны с резьбой накладным рельефом; но это обстоятельство, легко поправимое, небольшой еще упрек художнику. Из сервизов всего более интересует графин с стаканами, также украшенный эмалью; этот прибор, как и предшествующие, отличается вкусом и умением пользоваться цветами эмали. Чайные приборы могли бы быть и более легкой общей формы: в этом они, конечно, уступали приборам г. Сазикова; зато брали несомненное преимущество в деталях, по вкусу и исполнению отдельных частей предмета. В ряду вещей более мелких, но не менее художественных, укажем на масленицу с коровой на крыше, на группу двух гусей – доказывающая самостоятельность оригиналов, нисколько не уступающую г. Сазикову; скажем более: в обширной коллекции последнего кое-где, правда изредка, проглядывало подражание, впрочем, это не порок – и чего мы не заметили в изделиях г. Губкина. Не можем не сказать еще двух слов об одном предмете, весьма простом, незатейливом, но нравящемся всем без исключения, а многих даже восхищающем: это небольшая, плетеная корзинка, золотого цвета; на нее небрежно накинута десертная салфеточка, до того подражающая настоящей, что нам невольно хочется пощупать ее, посаженная на салфетку муха довершает обман глаза. Подобная вещь, только без мухи, есть и у г. Сазикова; но она уступает этой именно в легкости вкуса.

Вот беглый очерк того, что посетитель найдет в выставке г. Губкина. Строго разбирая представленные им предметы, беспристрастно сравнивая их с изделиями г. Сазикова, прислушиваясь к отзыву художников, знатоков дела и большинства публики, мы смело ставим имя г. Губкина рядом с г. Сазиковым: и у того, и у другого, обоюдно есть вещи равного достоинства, и у того и у другого, обоюдно есть что-нибудь выше или ниже сравнительно; но общий вывод, повторяем, будет тот, что гг. Сазиков и Губкин равно первоклассные наши фабриканты, с одинаковым рвением служащие искусству, и нам остается только пожелать, чтобы предстоящая вторая лондонская всемирная выставка, к чести и славе русской, украсилась их произведениями. Прибавим ко всему выше написанному, что и сам честный и беспристрастный И.П. Сазиков, как мы слышали, высказывал полное одобрение всему представленному г. Губкиным, и его стремлению к совершенству русского серебряного дела. Не можем умолчать еще об одном обстоятельстве, делающем полную честь г. Губкину, а именно, что и при самых изделиях сообщается интересующимся, что рисунки предоставленных вещей принадлежат наведывающему этим делом художнику Борникову, и что о том же самом, как нам рассказывали, доведено и до сведения выставки. Мы слышали также, что эксперты, уже осматривавшие изделия из серебра, решили обратить особое внимание комитета на г. Борникова, и от души радуемся и вниманию г-на Губкина к лицу, содействующему его успехам, и прекрасно решению гг. экспертов: итогом этого может быть поощрение художника, а в лице его, и поощрение русского изящного искусства и вкуса, столь желательно. Будем помнить, что поощрение успехов, без совместного поощрения их исполнителей, а это последнее, на наши глаза, еще более важно, чем первое.

Следующее место в ряду серебряных изделий принадлежит г. Нордбергу, санкт-петербургскому цеховому мастеру, выставившему довольно большую и изящную вазу (цена 800 руб.), подносимую одному пастору, за пятидесятилетие служение прихожанам. Московский фабрикант Ковалевский представил Евангелие, обращавшее внимание посетителей, как по отчетливому исполнению, так и по вкусу. На передней стороне изображено Благовещенье, и по счастливо мысли, благодать, исходящая от Святого Духа, выражена данным лучом, которые виден только при известном направлении света, резко выходя тогда из золотого фона, как бы белым лучом солнца. Заведение г. Ковалевского, по представленному образцу обещающее будущие успехи, еще новое: оно открыто с 1856 года, считает 20 мастеров, и производит на 80.000 руб. товара.

Сообщаемые нами цифровые сведения заимствованы из тех объявлении, которые поданы гг. фабрикантами в комитет выставки и включены в каталог; в точности их нужно уже полагаться на добросовестность экспонентов, которую не смея отвергать, позволяем себе подивиться непропорциональности оборота в производстве серебряных изделий с расходуемым трудом. Так у г. Сазикова, при 200 рабочих оборот в 600.000 руб., у г. Губкина, при 80 рабочих, в 120.000 руб. (вместо 240.000), а у Ковалевского при 20 рабочих, в 80.000 руб. (вместо 60.000). Любопытно бы знать причины такого разноречия. Но мы уклонились от выставки. Г. Арыкин, санкт-петербургский цеховой мастер, также представил Евангелие, занимавшее впрочем, последнее место. Произведения гг. Мартьянова и Дехтярева, мастеров санкт-петербургских, заключавшиеся в образах, образках, венцах и проч. составляли работу обыкновенную; у г. Мартьянова несколько более-отчетливую. В разнообразной коллекции г. Дехтярева обращают внимание образа с золоченой розой, работы среднего достоинства, по украшению филинграновым серебром, что придает особый красивый вид ризе. Наконец, г. Витальев представил довольно большую коллекцию церковных вещей – митры, венцы, Евангелия, образа с ризами из поддельного жемчуга, в старинном вкусе, кресты, папагии, звезды из страз и искусственных драгоценных камней. Нового и особенно-интересного в этой коллекции мы ничего не заметили, хотя о серебряной работе должны сказать, что она чиста и не лишена вкуса. Вещи из страз и искусственных цветных камней кажутся тяжелы для глаз. Виноваты, был один предмет и новый – это адресные карточки г. эксперта, на которых не знаем почему, окончание в фамилии исчезло, и осталось только Виталий:

-Скажите пожалуйста, - «спросили мы стоявшего при вещах экспонента (хозяина ли или его доверенного – не знаем), что это, литографская ошибка?»

-Как, то есть, вам это сказать, -  «отвечал он, несколько запинаясь» - по настоящему ошибка; следует Виталиев.

-Да зачем же вы взяли карточки с чужой фамилией.

-Как с чужой! тут только веди-ера нет. Водители-с у нас это для покупателей идет, уж это такой народ; без веди-ера-то на манер иностранный подходит!

Поневоле скажешь странно! и пожмешь плечами.

В выставке серебряных изделий самый массивный предмет составлял серебряный престол, выставленный санкт-петербургским цеховым мастером В. Сафроновым, и сработанный им в церковь Екатерины Великомученицы, что у Калинкина моста. Бока престола полны групп из благого серебра, красиво выходящих из золоченого фона. Верх престоларезной, гладкий, весь золоченый; под карнизом идет кругом всего престола крупная надпись из страз. Работа г. Сафронова, останавливающая каждого посетителя по величине предмета, в общем весьма недурна; но если вы станете всматриваться поближе, в частности, в фигуры, в резьбу – вы вынесете не совсем приятное чувство, особенно, если уже успели посмотреть, что делают из серебра, этого дорогого материала, гг. Сазиков и Губкин. Мы застали при этом предмет одного художника, который был очень недоволен г. Сафроновым.

«Ну, не досадно ли, посмотрите: есть и мысль, хорош и ансамбль; серебра, как видите вдоволь и что же вышло: у всех фигур буквально, один и тот же нос, а тут есть разные характеры, разный пол, разный возраст. А пропорция, отношение частей,.. не говорю уже о выражении лиц… Резьба-лучше; да и тут посмотрите, одна черта заехала, или совсем переехала другую. Жалко и досадно. А отчего все это? не хотят обратиться к порядочным художникам; переводить металл, оставляют Бог знает какие памятники – что же об нас потомки скажут!..».

На наши глаза, виноват тут и не г. Сафронов, и не его художник: виновата, вероятно, дешевая цена заказчика, не позволившая обратиться к лучшим по искусству производителям, помешавшая и г. Сафронову приискать лучших художников. А что о нас скажет потомство? да что уж сказать: были, дескать, заказчики на серебро с фигурками да стразами – ну и только.

Вот мы и пересмотрели все, что есть на выставке из серебра… Ах, виноват! по каталогу значатся еще два экспонента, выставившие разные мелкие вещи, как-то: наперстки, игольники, оправы и пр. т. п. предметы, помещенные на верху, на хорах; впрочем, мы до них дойдем еще и наверное, они не изменят наших общих заключений о выставке серебряных изделий. Заключения эти сводятся к следующим предложениям:

1) Настоящая выставка небогата экспонентами, и, конечно, не потому, чтобы у нас было мало рук, занятых обработкою серебра. Производителей, сколько нам известно, в России таки довольно; стоит только Москву вспомнить; но они уклонились от выставки, потому что работают предмет невысокого достоинства, в которых покупатель ищет дешевизны работы, причем, конечно, уже не до изящного искусства: что ж выставлять на показ обыкновенные вещи, подумало большинство – и ничего не послало.

Может были и другие причины: недостаток самолюбия, нежелание конкуренции и т.д., любовь к покою. Впрочем, сетовать не на что: выставки дело свободное, да и цель их не выяснить сполна состояние промышленности в смысле статистическом, а преимущественно в техническом, т.е.указать степень развития и совершенства.

2) Настоящая выставка еще более познакомила публику с г. Губкиным; а это знакомство не может ей быть неприятным или неутешительным; дай Бог нам побольше Сазиковых, тогда:

3) конкуренция, с одной стороны посодействует развитию вкуса и художников, с другой посодействует большей дешевизне изящных серебряных изделий, которые при настоящей обстановке дела, они похвалиться не могут и которой, сказать правду, нельзя требовать. Чего стоила, например, г. Сазикову группа Дмитрия Донского, путешествующая теперь по выставкам; нашла ли она покупателя, принесла ли барыш? Правда, она принесла славу, поддержала русское искусство пред лицеем всего мира, в Лондоне  - все это прекрасно но было бы еще лучше, если б все это не связывалось с материальными убытками, слишком холодящими ко всяким новым попыткам.

4) Заметно было отсутствие варшавских экспонентов из которых некоторые славятся своим искусством.

Вот главные выводы по делу серебра, на которые нам хотелось обратить особенное внимание нашего читателя.

                                                          VI.

Теперь мы переходим к подражанию серебра, собранному исключительно в первой зале выставки, из которой, как из волшебного круга, мы до сих пор не можем выйти. Это подражание выразилось или сходством, по цвету всей массы, предмета с серебром, или только по одному поверхностному слою, за то из чистого (в различной степени) серебра. Изделия первого рода известны у нас под названием мельхиора, второго – накладного серебра. Те и другие составили, на выставке, непрерывную группу, помещавшуюся влево от входа, вдаль световой стены, за колоннами. Места занято довольно, но экспонентов немного.

Большая выставка изделий из мельхиора г. Кача, санкт-петербургского фабриканта, весьма разнообразна и богата очень красивыми предметами; самовар, составляющий центр группы, бесспорно лучший на всей выставке, как по новизне формы, так по ее легкости и вкусу. Работа его чиста и отчетлива, цена, сравнительно с другими, невысока, 80 руб. сер. В выставке г. Кача много и других вещей, обращающих на себя внимание: есть красивые вазы, канделябры, корзинки, зеркала с мельхиоровой рамкой, подсвечники – и во всех них виден вкус и умение отчетливо исполнить самые сложные формы, украшенные разнообразным чеканом. В этом случае г. Кача много и других вещей, обращающих на себя внимание: есть красивые вазы, канделябры, корзинки, зеркала с мельхиоровой рамкой, подсвечники – и во всех них виден вкус и умение отчетливо исполнить самые сложные формы, украшенные разнообразным чеканом. В этом случае, сравнив изделия г. Кача с другими, имеющимися на выставке, нельзя не отдать ему полного предпочтения перед другими конкурентами, между которыми самый сильный – «компания санкт-петербургского металлического завода» (бывший завод герцога Лейхтербергского). Завод этой компании располагает огромными средствами: на заводе находится семь паровых машин, в 130 сил, 295 рабочих и 80 работниц; в 1860 году завод выработал изделий на 319.817 руб. сер. Копчено, все эти силы и средства посвящены не одному мельхиору – завод производит много вещей из меди; но и подражание серебру, как можно судить по выставке, занимает серьезное место в производстве металлического завода. Им выставлено более 20 предметов самого разнообразной формы, которой нельзя отказать во вкусе, и самой отчетливой работы, не уступающей г. Качу; и если мы отдали последнему некоторое предпочтение, то именно потому, что изделия металлического завода, отличающиеся большой простотой (почти все гладкая и без сложных украшений), более легки в работе. Посмотря на это, однако, цены весьма высоки, значительно выше противу цен г. Кача: так, самовар здесь стоит уже не 80 руб., а 120 р.

  Третья группа предметов, подражающих серебру, выставлена г-м Фрaже, производящим не только мельхиор, но и накладное серебро. Г. Фраже, фабрикант варшавский, располагающий также значительными средствами: на его фабрике, существующей с 1825 г. рабочих 240 человек и двадцати сильная паровая машина. Сумма годового производства, как говорит каталог выставки, простирается до 212.290 руб.; изделия из мельхиора, представленные на выставку г. Фраже – немногочисленны; это ножи, вилки и ложки, канделябры, подсвечники, корзинки и т.п. Все эти предметы, более или менее изящные по форме, далеко уступают г. Качу по чистоте работы, в некоторых вещах показавшейся нам даже очень грубою. Вещи из накладного серебра, и особенно чайные и другие сервизы, подносы, подсвечники и самовары, и по работе и по вкусу, стоят гораздо выше мельхиора; ценность их порядочная. Мы уже выбрали самовар за мерило цен – остановимся же на самоварах г. Фраже; один их них, крайне простой формы, стоит 66 руб., другой, с волнистой поверхностью, 100 р. И мы, и многие другие находили последнюю цену крайне высокою; может быть, пласт серебра наложен очень толстый – но сто рублей за накладное серебро, за самовар, правда, миленький, но ничего особенного не представляющий – дорогонько.

- «То ли дело, говорил один москвич господину, показывавшему посетителям изделия г. Фраже: наши московский самоварики! рубликов 40, 45, а уже пятьдесят – цена красная; а ведь это – 100 рублей, деньги большие; подбавить немножко, так и совсем серебряный купишь.

В разговор вмешался еще какой-то господин.

-Ну, уж зато и вкус в ваших московских самоварах!

-А что же такое вкус? была бы вода чистая, да чай настоящий, так и вкус будет; дорогая цена вкуса не прибавит.

-Не об это вкус, -«продолжал господин»- ни формы, ни изящества, ни чистоты; криво, аляповато. Да и прочность то какая в вашем накладном серебре? Тут ведь серебряный лист наложен – тонкий ли, толстый, все-таки лист, а там возьмут как есть медный самовар, обмакнут на десять в серебряный раствор – ну, и готово! Не мудрено, что дешево».

Этакая странная репутация о московском накладном серебре, подумали мы, переходя к следующему экспоненту; иной, пожалуй, и поверит, что московское накладное серебро только посеребренная медь, а ведь дело не так: лист серебряный и там накладывается, да лист-то только чересчур тонок; вот почему и цена ниже и прочность не та. А что ж прикажете делать, если потребители требуют дешевизны? поневоле приходится экономить. Дайте хорошую цену, сделают хорошо и в Москве – и доказательство есть на самой выставке. Между произведениями гг. Кача и Фраже, помещалась группа из изделий московского производителя, г-на Севрюгина; большинство выставленных им предметов – церковные вещи, но и у него есть самовары, более чем  у других: целых четыре; есть зеркала; впереди других выставлен умывальник, который всем нравится, по восточному вкусу и очень чистой работе. Умывальник, о котором говорим, лучшая вещь в выставке г. Севрюгина. Что касается самоваров – то, слова нет, им не выдержать сравнения с самоваром г. Кача, но они немного разве уступают самоварам Фраже, и уступят только в изяществе общей формы; что же касается чистоты работы, то, на наши глаза, они почти одинаковы. Зато, какая разница в цене? – самовары г. Северюгина от 45 р. доходят только до 60-ит. Конечно, по нагруженности нельзя судить о толщине серебряного пласта, и по соображению цен мы готовы думать, что в изделиях г. Фраже накладной пласт вдвое толще.

Но вот большая и красива выставка г-на Кондратьева и сына, имеющих на петербургской их фабрике 40 человек рабочих и производящих ежегодно на 25.000 руб. серебр. Все представленные предметы из накладного серебра и большинство их – церковные вещи: паникадила, блюда церковные и пр.; были сверх того, умывальники, подсвечники, канделябры, чайные сервизы и самовары. Пересматривая изделия г. Кондратьева, мы не можем ни похвалить их особенно, ни сказать что-либо одобрительное: работа обыкновенная, формы старые, давно известные – и сильно уступающие г. Фраже. Был один предмет, резче выдающийся по своим достоинствам, а главное в дешевизне; это большой церковный подсвечник – сработанный ажур и, местами, украшенный позолотой. Этой красивой вещи нельзя отказать во вкусе, и притом новом, нельзя отказать и в отчетливом исполнении; можно заметить разве одно только, что ажурная работа едва практична в предметах подобного рода, и что она должна затруднять чистку. Подсвечник должен стоить 140 руб. – действительно, крайне дешево, особенно если принять в соображение, что у других экспонентов подобные вещи оценены в 300 и 400 руб. Впрочем, коснувшись цен, означенных на предметах, выставленных г. Кондратьевым, должны сказать, что они поставили нас в крайнее недоразумение: оно казалось баснословно дешевым, другое, наоборот, крайне дорогим, и притом до такой степени, что надо предположить тут какую-нибудь путаницу. А путаница эта, однако ж, путает и посетителя. Перед выставкой г. Кондратьева мы застали одного господина, невысокого, плотного, седого, с усами; он, с видом знатока, рассматривал изделия, и был поражен одним из самоваров. Извените пожалуйста, читатель, что я так настойчиво занимаю вас самоварами, взятыми мною по патриотизму, за мерку при сравнении. Самовар был фигурный, кран с поклоном – и стоит всего на всего сорок рублей. Дешево донельзя; как было не купить – и самовар был куплен; в самом деле, дешевле даже самоваров г. Севрюгина. Покупатель был очень доволен, и спросил нас, как нам нравится. Мы похвалили дешевизну; но не могли не высказать, что вся фигура самовара скривлена, и, разумеется, очень огорчили и производителя, и потребителя. В этом  смысле грешили и некоторые друзья из рассматриваемых нами изделий и, может быть, этот грех имел соотношение к крайней дешевизне.

Накладное серебро гг. Буха и Мауса, торгующих под фирмою Геннигер и Комп., стояло рядом; фабрика этих экспонентов находится в Варщаве, считает 130 человек рабочих при 26 сильной паровой машине, и производит в год на 100.000 руб. сер. Большая часть предметов относилась к церковной утвари; были и  другие вещи; был даже мельхиор, в форме ложек, ножей, вилок, канделябр и пр. Накладное серебро и мельхиор не представляли ничего особенного, останавливающего внимания: художественном форм; отделка была чиста, но уступает отделке г. Кача и металлического завода. Одно можно поставить в особое достоинство – умеренную цену, почти на все представленные предметы.

Тут же, рядом, посетитель находит всем известные буховские пуговицы – белые и желтые, приготовляемые г. Бухом из его петербургской фабрике, основанной в 1816 году, имеющей 35-ти сильную паровую машину и приготовляющую ежегодно 222 тысячи дюжин, на сумму 50.000 р. серебром (пуговицы форменные, как видно из ежегодной цифры 222.000 дюжин, имеющие огромный запрос). Конкурентом, на выставке, в деле пуговиц явился г. Кибер; - но нужно сказать правду: чеканом, отчетливостью и общей надежностью, пуговицы г. Буха стоят далеко выше. Но посетителя более занимают винты представленные тем же г. Бухом, как предмет в России новый и действительно заслуживающий внимания. В прошлом году, г. Бух приобрел привилегию гг. Жато и Слоано на машинную выделку винтов, страшно ускоряющую работу и дающую винты лучшего и более постоянного достоинства. Г. Бух представил винты, приготовленные им и по старому и по новому способу, с объяснением, что по первому им выработано, в 1860 году, 3.700.000 винтов, а по новому способу 1.000.000 в течение одного месяца. Эти цифры ясно говорят о пользе этого нововведения.

Не посетуйте, что, говоря о накладном серебре, мы коснулись пуговиц и винтов, вероятно по желанию г. Буха, помещенных тут же; мы боимся пропустить их – пройти молчанием, что было бы весьма несправедливо.

Есть еще два экспонента накладного серебра: это гг. Дубинин и Чирков. Первый из них, преемник г. Алексеева (№  398-й – вероятно по этому, в каталоге г. Дубинин назван Алексеевым), представил весьма разнообразную коллекцию церковной утвари и разных других предметов, в особенности подносов, сервизов, канделябр, подсвечников и самоваров. В ряду первых вещей заслуживают внимания две: дарохранительница, все вызоленная, сделанная весьма отчетливо и с большим вкусом, и церковный подсвечник, почти точь-в-точь такой же по величине, рисунку и работе, как и подсвечник г. Кондратьева, но стоящий более чем вдвое, именно 300 р. с. Несколько раз сличали мы эти две вещи у сказанных экспонентов, и пришли к убеждению, что они должны иметь одинаковую ценность; отчего же такая резкая разница? Конечно, весьма возможно, что накладка серебра у одного несколько толще, чем у другого – но едва ли она такова, чтобы разница цен была так поразительна; не вкрались ли тут другие обстоятельства, часто имеющие место вообще на русских выставках? Иные например, ставя свои вещи позже, имеют время посмотреть цены у конкурента и достаточно сбавить свои, зная, что в деле экспертизма цена играет важную роль. Мы этого никак не говорим о г. Кондратьеве, тем более, что, на этот раз, понижение вдвое было бы чересчур резким, нет, нас, малознакомых с технической стороной дела – просто интересует в высшей степени вопрос: отчего предметы, почти одинаковые, представляют такую громадную разницу? Искренно желаем, чтоб наши строки дошли до господ Когдратьева и Дубинина и чтоб они разъяснили, печатно, обстоятельство, составляющее не для нас одних истинную загадку.

    Изделия г. Чирикова поместились между фарфором, который не мешает прекрасному семисветику останавливать на себе внимание посетителя. Действительно, в ряду церковных подсвечников, семисветик г. Чирикова, по изяществу вкуса, несмотря на простоту его, по совершенно отчетливой работе – лучшая вещь на выставке; жаль, что цена его очень высокая – 400 руб. сер. Прочие церковные вещи походили на изделия остальных фабрикантов. Самовар также был, и точь-в-точь такой же, как у г. Кондратьева, но более дорого – цена его 60 руб. сер.

Вот и все, что было выставлено в подражание серебру. Места занято довольно; вещей, по числу, также; но экспонентов мало: всего восемь человек и из них только один московский, г. Севрюгин, тогда как в самой Москве считаются до десяти заведений накладного серебра, и между ними всем известное заведение К.Я. Пеца имеющего более 200 человек рабочих, и на изделия которого москвичи ежедневно любуются, проходя и проезжая Кузнецкий мост. Мы искренно жалеем, что этот фабрикант не принял участия в выставке и знакомые, по московскому магазину, с разнообразием его производства, с изящным вкусом и отчетливой работой, уверены, что лавр первенства принадлежал бы ему. Конечно, на этих лаврах г. Пец и почивает; может быть, ему не нужно дальнейшее и более обширное знакомство с публикой; - но публика сама может сетовать, что он лишает ее знакомства с своим произведениями.

Другой вывод, какой мы можем сделать обо всем, что видели из подражания серебру – тот, что это подражание далеко от оригинала, но не по цвету металла – в том и другом случае одинаковому, но по художественной стороне дела. Даже и у г. Кача, передового экспонента в этом отношении, есть кривые формы (ваза для шампанского); вся сложность украшений сводится к веткам и листочкам, фигур почти нет, новых форм мало. Надо желать чтоб подражание развилось несколько далее, сходства цвета и назначения к употреблению. Должны сказать и то общее замечание, что цены вообще высоки и в особенности у «компании санкт-петербургского металлического завода», располагающего огромными средствами и, поэтому уже самому, дающего право желать большей дешевизны, сравнительно с другими производителями, более мелкими по капиталу.

Большего сказать о мельхиоре и накладном серебре мы ничего не можем; если б мы знали анализ того и другого, мы имели бы данные, чтобы определить соотношения цен, высказать наше конечно слово; но эти анализы и конечные заключения – дело экспертов; мы, простые посетители, передающие только что усваивал глаз и то при самом беглом обзоре.

Но выходя из отделения залы, где помещается серебро и его подражания, должны сказать несколько слов о тех предметах, которые мы частью пропустили в нашем осмотре, частью не говорили потому, что они не относятся к металлам. Скажем же сначала о первых: к ним принадлежит во-первых, бюст Государя Императора, сделанный, вероятно, из папье-маше, Спиридоном Горячим, кончившим курс в санкт-петербургском училище глухонемых. Бюст этот помещен рядом с произведениями Ковалевского и Арыкина. Далее, две серебряные кружки Джона Эрнеста. одна золоченая, другая белая; обе весьма отчетливой работы и изящной формы, позволяющих сравнить этого экспонента с г. Ковалевским. Затем, тут же стоят три небольшие бронзовые бюста: Государя Императора Александра Николаевича, Императора Николая I-го и Императрицы Екатерины Великой. Все три бюста хорошо исполнены и выставлены г. Амбуа. Тут же, почти рядом, лежит самородок золота, в кварцевой породе, представленный администрацией сыновей Петра Подносова, весом 1 п. 5 фунтов, найденный в 1859 году в Спасском Прииске, Енисейской губернии, Минусинского Округа, и стоящий 10.000 руб.сер. Самородок этот уже знаком нам по выставке Вольного экономического общества, на которой он сопутствовался еще слепком. Почему попал этот самородок в изделия из серебра, мельхиора, накладного серебра и бронзы – отвечать не можем.

К предметам, находящимся в описываемом нами месте и неподходящим к металлам, относятся6 плетеный стул г. Стели, абажуры, ручной работы, г. Кузмицкого – впрочем, очень хорошенькие и недорогие, пианино г. Эисинбаха, его же две рояли, одна из розового дерева, другая окрашенная в белый цвет – как мебель, весьма изящная. Тут же стоит рояль, весьма красивой внешней отделки, г. Эмме, из розового дерева, ценою в 2.200 руб. сер. Заведение г. Эмме существует с 1858 г. имеет 25 подмастерьев и производит в год до 50 инструментов. О достоинстве этих музыкальных предметов ничего сказать не можем, потому что совершенные невежды в музыке.

 

                                               VII.

Проходя 12 июня мимо тех изделий, о которых говорилось в статьях предшествовавших, я не мог не заметить вновь выставленных предметов. Из них одни пополняли коллекции, уже нам известные; другие были представителями новых экспертов. К числу первых относится образ Спасителя, риза па который исполнен г. Сазиковым, по заказу одного московского коммерсанта. Мы уже довольно говорили об изделиях этого фабриканта, которым, по справедливости, можем гордиться, а потому не будем расточать новых похвал: в них г. Сазиков, конечно, и не имеет особенной нужды; но скажем, что на эту ризу посмотреть следует; она довольно крупных размеров, аршина полтора вышины стоит 1.500 руб. вместе с лампадой, золоченой, поддерживаемой серебряным голубем. В коллекции г. Сазикова есть несколько других риз, меньших размеров и между ними особенно нравится образ Спасителя же, с терновым венцом; риза этого образа сделана из серебра, покрытого разноцветным золотом. Кстати, заговоривши еще раз об этом экспоненте, мы должны пополнить сделанный нами пробел, и обратить внимание на некоторые предметы, ускользнувшие в первом нашем обзоре. Это, во-первых, две кружки, с группами на одной, двух подгулявших мужичков в самом веселом расположении духа: один играет на балалайке, другой пляшет; на второй тоже два мужичка вцепились друг другу в волосы. Исполнение этих двух групп превосходно, несмотря на их миниатюрность; впрочем, лучшим представителем отчетности мелкой работы может служить миниатюрная конная до последней требовательности – даже соблюдено полное сходство лица. Но ближе всего рекомендует искусство г. Сазикова средней величины кружка, с аллегорическим морским сюжетом, с множеством фигур, исполненных репуссе, т.е. выбивкой, а не отливкой и чеканом – что требует несравненно большего искусства и таланта. Наконец, серебряная рама для зеркала, г. Сазикова, о которой мы также не упоминали, стоит особенного внимания, и по вкусу и по исполнению; припоминая виденный нами мельхиор и бронзу в форме церковных рам, невольно веришь, что если бы г. Сазиков взялся и за эти металлы, то и их обработал бы далеко не так, как явились они на настоящей выставке.

Новых экспонентов на выставке два: и г. Соболев – бывший ученик Строгановской школы рисования, и г. Мальч – фабрикант варшавский; первым выставлена золоченая лампадка, весьма отчетливого исполнения и совершенно нового, свежего вкуса; вторым, большой серебряный сервиз изящной формы, но по исполнению разубедивший нас в наших ожиданиях. Не будь подобных по стилю сервизов г. Губкина, в которых самый строжайший разбор не найдет точки, грешащей против вкуса и отчетливости, сервиз г. Мальча мог бы понравиться, как нравятся подобные сервизы из мельхиора и накладного серебра, с которыми он очень сходен. Но довольно о металлах; перейдемте к другим группам, не менее интересным, и останавливающим взор посетителя.