«Драгоценные документы»: Романовы глазами Фаберже

 «Драгоценные документы»: Романовы глазами Фаберже

Ирина Климовицкая

Карл Густавович Фаберже являлся, по существу, придворным ювелиром двух

последних Романовых, хотя официально это звание получил только в 1912 году, через много

лет после того, как в 1885 году стал поставщиком двора.

Воспоминания современников свидетельствуют о том, что произведения Карла

Фаберже постоянно присутствовали в окружении императорской семьи. Приведу несколько

свидетельств, которые не публиковались на русском языке.

Княгиня Кантакузен, урожденная Д. Грант, по приезде в 1900 г. из США в Санкт-

Петербург была принята в Аничковом дворце вдовствующей императрицей Марией

Федоровной: «Ее величество попросила меня присесть. В комнате было несколько удобных

кресел, возле них стояли столики. Все они были уставлены изделиями из серебра,

зверюшками от Фаберже, вырезанными из драгоценных камней, эмалевыми вещицами его

производства, и среди них небольшие часы» (G. Von Habsburg. )

Мария Федоровна не только себя окружала вещицами от Фаберже, но и одаривала ими

своих родственников. Герцогиня Мальборо описала, как посетила в 1896 году Сандрингам по

приглашению наследника английского престола, будущего короля Эдуарда Шестого, и его

жены принцессы Александры. «Принцесса показала мне свои комнаты, которые были

уставлены маленькими столиками, на них – множество фотографий в изящных рамках. В

шкафах уникальная коллекция ювелирных цветов и зверушек, вырезанных из

полудрагоценных камней, миниатюрные пасхальные яйца из лазурита. Все это работы

Фаберже, подарки от вдовствующей императрицы России, которая приходится принцессе

Александре сестрой» (K. Vanderbilt Balsan. The Glitter and the Gold. St.Martin Press. N.Y. 1953.

p.96)

От Марии Федоровны не отставала и Александра Федоровна. Маргарита Игер, няня

великих княжон, так описывала Зимний дворец: «Из спальни мы попадаем в желтую

комнату. Эта комната заполнена прелестными художественными предметами, здесь же

находится витрина со знаменитыми пасхальными яйцами, которые демонстрировались на

выставке в Париже. Все сделал Фаберже, самый известный в Европе мастер золотых дел»

(M. Eager. Six Years at the Russian Court. General Books LLC, Memphis, USA, 2012. p.3).

Как видим, изделия Фаберже – первое, что встречало посетителей в покоях Марии

Федоровны, Александры Федоровны и их европейских родственников. Но Фаберже не

только в виде своих произведений, но и лично присутствовал в жизни членов императорской

семьи, причем в общении с ювелиром их характерные черты проявлялись, как под

увеличительным стеклом.

Из воспоминаний современников хорошо известно, что в Александре Третьем всех

поражало упорство, отличавшее его с детства. В Николае же всем бросалось в глаза его

слабоволие, которое он и сам признавал: в письмах Александре Федоровне писал, что

обладает «крошечной волей» – «tiny will».

Изготовление ювелирных яиц к Пасхе Александр Третий превратил в ежегодный заказ,

продолженный Николаем Вторым. Главным условием этого заказа являлось требование

хранить замысел в секрете прежде всего от самого заказчика, дабы удивить на Пасху –

«дорого яичко ко Христову дню». И Александр Третий проявлял свою недюжинную силу

воли, терпеливо дожидаясь Пасхи, чтобы удивиться, а потом удивить Марию Федоровну. В

отличие от отца, Николай Второй не в силах был терпеть до Пасхи и донимал Карла

Густавовича расспросами – каким будет яйцо в этом году. Фаберже мужественно хранил

секрет, ограничиваясь фразой: «Ваше величество будет довольно».

Мария Федоровна, проникшись полным доверием к ювелиру, давала ему свободу

творчества, исправно платила по счетам, а в письмах к своим многочисленным

коронованным родственникам называла гением.

Александра Федоровна учила мужа управлять государством, а Серова писать портреты.

Не стал исключением и Фаберже, которого императрица учила делать украшения. Вообразив

себя дизайнером, она рисовала эскизы изделий, исполнить которые было невозможно ни с

технической, ни с художественной точки зрения, а рядом сама проставляла цену во много раз

ниже реальной. Фаберже виртуозно выходил из сложного положения: «Приходилось

прибегать к различным ухищрениям, объясняя вносимые изменения то непонятливостью

мастера, то утерею рисунка. Что касается цен, то, чтобы не навлечь нерасположения

императрицы, вещи сдавались по указанным ей ценам».

Умело лавируя в сложной машинерии двора, Фаберже был вхож в

противоборствующие придворные группировки. Так, личная дружба связывала его с великой

княгиней Марией Павловной, которая поддерживала Марию Федоровну и находилась в

оппозиции к Александре Федоровне. Придворный чиновник генерал А. А. Мосолов писал в

своих эмигрантских мемуарах: «Не существовало в Петербурге двора популярнее и

влиятельнее, чем двор великой княгини Марии Павловны, супруги Владимира

Александровича» (Рига, 1938, с.54).

Подобная близость к придворным кругам позволяла Фаберже быть в курсе самых

последних новостей. Например, он оказался среди избранных, первыми узнавших о

самоназначении Николая Второго главнокомандующим. О том, как это произошло, написал

в своем дневнике 5 сентября 1915 года англичанин Альберт Стопфорд: «Случилось нечто из

ряда вон выходящее! В пятницу меня пригласили прийти к шести часам во Владимирский

дворец, чтобы отправиться на автомобиле в Царское село вместе в великой княгиней Марией

Павловной. Ровно в шесть я был на месте при полном параде. Я встретил там господина

Фаберже, знаменитого придворного ювелира, который ожидал уже полчаса». (The Russian

Diary of an Englishman in Petrograd, 1915-1917. Trieste. Reprint N.Y. Robert McBride and

Company, 1919. p.21-22).

Стопфорду и Фаберже пришлось прождать великую княгиню, которая никогда не

опаздывала, еще четверть часа. Мария Павловна появилась в крайне расстроенных чувствах,

извинилась и пояснила, что провела день у императрицы-матери. Во время поездки она в

течение часа не проронила ни слова, а по прибытии в Царское село, уже за столом, наконец,

сказала: «Император с императрицей был сегодня в крепости. Молился на могиле своего

отца» – и, помолчав, прибавила: «Император сегодня вечером отбывает на фронт, чтобы

принять на себя верховное командование армией. Николая Николаевича отправляют на

Кавказ. Алексеев назначен главой штаба, Русских – командующим Северным фронтом.

Императрица Мария в отчаянии. Это полная катастрофа». Всех присутствовавших за столом,

отмечает Стопфорд, эта новость повергла в огорчение.

Судя по всему, Карл Фаберже наблюдал за политическим театром эпохи из первого

ряда партера, и можно только сожалеть, что он, в отличие от Иеремии Позье, придворного

ювелира Елизаветы Петровны и Екатерины Второй, не оставил ни воспоминаний, ни

дневников, ни иных письменных документов. Однако Фаберже сообщил свойство документа

произведениям своей фирмы.

Впервые на эту уникальную особенность изделий фирмы Фаберже обратил внимание

своих читателей великосветский журнал «Столица и усадьба» еще в 1914 году: «Одна из

петербургских ювелирных фирм изготавливает статуэтки из цветных камней. Между

прочим, по заказу государя императора изготавливаются военные формы, и эти статуэтки

будут храниться в архивах, как наиболее прочные документы. Это своего рода папирусы,

которые в сотни раз долговечнее современной бумаги, истлевающей уже через сто лет. Эти

каменные документы, понятно, не красятся, а подбираются камни нужных цветов и из них

составляют статуэтки» (Столица и усадьба, 1914, №9).

Так впервые за изделием ювелирной фирмы был закреплен статус документа, место

которому не в будуаре и не в музее, а в архиве. К сожалению, упование на то, что документ

этот окажется «наиболее прочным» и «долговечнее бумаги», не оправдалось в полной мере,

но это никак не отменяет того, что особая роль изделий Фаберже осознавалась уже

современниками, и в том числе – Николаем Вторым.

Причина, по которой Николай Второй обратился к Фаберже с заказом на изготовление

подобных «каменных документов», заключается, по всей видимости, в том, что фирма

изготавливала камнерезные фигурки из серии «русские типы», которые члены

императорской семьи высоко оценили и охотно дарили друг другу (В. Скурлов, Т. Фаберже,

В. Илюхин. Карл Фаберже и его продолжатели. СПб, Лики России, 2009. 639 с. С.50-130).

В качестве первоисточника для своих необычных документов фирма Фаберже широко

использовала фотографию. Руководитель русского отдела аукционного дома «Кристис»

А. Тизенгаузен обратил внимание на то, что многие фигурки из «русских типов»имеют

сходство с фотографиями, сделанными шотландским фотографом Вильямом Карриком,

например: «Молочница», «Мальчик-торговец лимонадом», «Богомолец».

Со временем в деятельности фирмы стала играть значительную роль миниатюра:

акварель на слоновой кости помещалась в драгоценную оправу, медальон, табакерку или

яйцо. Следует отметить, что эстетика живописной миниатюры соответствовала пассеистским

и эскапистским настроениям Николая Второго и Александры Федоровны с их оглядкой на

прошлое и стремлением уйти в частную жизнь. «"Чувства, похожие на нежные, изящные

цветы", "субтильная нежность", "мания интимного"– все то, что стало анахронизмом, для

императорской четы представляло не вчерашний день, а сегодняшний» (И. Климовицкая.

Василий Зуев: искусство мертвое, но живое. // В. Скурлов и др. Василий Зуев, придворный

миниатюрист, художник фирмы Фаберже. СПб, 2017, 215 с. С.10).

Миниатюристы, которые сотрудничали с фирмой – К. Крыжицкий, А. Вегнер,

И. Цейнграф, В. Зуев – исполняли свои работы по мотивам фотографий, прежде всего это

касается портретов членов императорской семьи. В свое время демократическая фотография

вытеснила из обихода аристократическую миниатюру, но фирма Фаберже примирила их

между собой.

Особого внимания заслуживает пасхальная серия Фаберже, в которой

документальность проявилась наиболее ярко. Пасхальные яйца в правление Александра

Третьего изготавливались для Марии Федоровны, в правление Николая Второго – для Марии

Федоровны и Александры Федоровны. В 1890 году, при изготовлении шестого яйца,

ювелира осенила идея придать ему биографичность, связать не только с традиционной

пасхальной символикой, но и с личностью хозяйки. Отныне Фаберже начинает наполнять

изделия персональным смыслом и актуальным содержанием. В результате ювелир

превращается в летописца и рождается уникальное явление: ювелирная летопись в яйцах.

При отборе событий для «драгоценного повествования» руководствовались

принципом, который сформулировал главный дизайнер фирмы Франц Бирбаум:

политических событий старались избегать, предпочтение отдавалось событиям семейным

(Фаберже – министр ювелирного искусство. Ред. Скурлов В.М, Русь-Олимп, 2006, 236 с.

С.78). Но, если речь идет об императорской семье, грань между личным и публичным

провести крайне сложно.

Создавая пасхальную серию, Карл Фаберже опирался не только на фотографию, но и на

свою исключительную осведомленность в делах и настроениях двора, о которой говорилось

выше. Г. Ч. Бейнбридж справедливо отметил, что «яйца Фаберже носят симптоматический

характер и указывают, куда дует ветер в голове у императора» (H. C. Beinbridge.

Например, не существует яиц, посвященных годовщинам царствования Александра

Третьего. Дело в том, что император категорически отвергал все попытки придать этой дате

характер торжества. Первое марта – день убийства его отца, и эта дата значилась в его

календаре как день скорби. В 1886 году, в пятилетие царствования Александра Третьего,

министр иностранных дел Гирс получил монаршее разъяснение: «Для меня этот день не

является праздником, и я не принимаю никаких поздравлений». Карл Фаберже не получал

специальных разъяснений, но никогда не затрагивал эту неоднозначную тему в своих

изделиях.

Политизация яиц, предназначенных для Александры Федоровны, также имеет

историческую подоплеку и отражает изменение сил при дворе. Мария Федоровна и

Александра Федоровна персонифицировали две взаимоисключающие тенденции, которые

боролись в окружении Николая – политическая трезвость и религиозно-монархическая

экзальтация. Пасхальные яйца 1911 года – «Лавровое дерево» и «15-летие коронации» –

можно рассматривать как свидетельство новой расстановки сил, которая сложилась к этому

моменту. Мария Федоровна уступает влияние Александре Федоровне и получает в подарок

затейливое фантазийное яйцо с цветочками «Лавровое дерево».

Политическая роль Александры Федоровны возрастает, и для нее вместо лиричных

любовных признаний с цветочками – таких, как «Бутон розы», «Ландыши», «Букет лилий»–

изготавливается монументальное яйцо государственного содержания «15-летие коронации».

На нем в 9 миниатюрах изображены основные события царствования Николая Второго, и не

случайно почти все они имеют церемониальный характер: коронация Николая Второго

(1896), которой посвящены две миниатюры, открытие музея Александра Третьего в

Петербурге (1898), открытие моста Александра Третьего в Париже (1900), перенос останков

Серафима Саровского (1903),установка памятного креста на месте Полтавской битвы

(1909),открытие конного памятника Петру Первому в Риге (1910).

При Николае Втором возникает новый тип массовых торжеств – невиданных по

масштабности и публичности. Массовые гуляния во время них превосходили даже

коронационные торжества. Во время переноса мощей Серафима Саровского вдоль дороги

выстроились 150 тысяч крестьян, и каждый получил памятный знак работы фирмы Фаберже.

Организованный Министерством внутренних дел восторг толпы во время этих празднований

воспринимался царем как выражение народного доверия. В этой прямой связи с народом

Николай Второй искал опору в своем противостоянии с Думой: «Вот мы уже не в

Петербурге, и уже нельзя сказать, что русский народ не любит своего императора»

(Р. Уортман. Сценарии власти).

Преобладание подобных символических практик над реальной политикой отразилось в

том, что только две миниатюры посвящены собственно политическим деяниям Николая

Второго: Гаагская конференция по разоружению и открытие Первой Государственной Думы.

Таким образом, яйцо дает весьма точную характеристику последнего романовского

правления.

Финал царствования Романовых также представлен в «драгоценных документах». В

яйцах 1915 и 1916 годов Фаберже обращается непосредственно к тем образам царской семьи,

которые пропаганда военного времени усиленно внедряла в массовое сознание, а именно:

тема августейших сестер милосердия и тема императора с наследником на фронте.

Грамотность населения империи в начале 20 века быстро возрастала. К 1914 году доля

грамотных среди призывников приближалась к70 %(М. Р. Ефимова, Р. А. Долгих.

Статистическая оценка грамотности населения России//Вопросы статистики, 2016, №9.

с.77-84. С.80). Вместе с распространением грамотности развивалась многотиражная пресса, и

монархия начала ее активно использовать. Однако по мере того, как тиражи народных

изданий росли, все труднее становилось прогнозировать реакцию даже на высочайше

утвержденные публикации.

Образ августейших сестер милосердия тщательно разрабатывался и многократно

тиражировался с санкции императрицы. Александра Федоровна и ее дочери изображались

как сестры Красного Креста на многочисленных фотографиях в многотиражной прессе,

открытках, плакатах и патриотических картинах. Императрица полагала, что подобная

пропаганда будет способствовать монархически мобилизации народа, подъему его

патриотического духа. На практике это обернулось роковой репрезентационной ошибкой и

причинило царской семье непоправимый репутационный ущерб.

Причина заключается в том, что образ сестры милосердия в массовом сознании

пережил трансформацию, в результате которой его коннотация изменилась от святости к

модности и далее – к эротизации до степени непристойности. С неизбежностью все

непристойно-порнографические ассоциации наложились на образы медсестер из монаршей

семьи. В народе говорили: «Старая Государыня, Молодая Государыня и ее дочери для

разврата настроили лазареты и их объезжают».(Б. Колоницкий. Трагическая эротика. )

В яйцах 1915 года использованы миниатюрные портреты сестер милосердия из семьи

Романовых – великих княжон Ольги и Татьяны, императрицы Александры Федоровны,

великой княгини Ольги Александровны, Марии Павловны-младшей. Миниатюры,

написанные В. Зуевым, воспроизводят фотографии из популярных изданий и напоминают о

пропагандистской компании, которая возымела большой эффект, только, увы, совершенно

незапланированный.

Если яйца 1915 года зафиксировали репрезентационную ошибку императрицы, то яйца

1916 года – стратегическую ошибку императора. В этом году старая государыня и молодая

государыня в последний раз получили в подарок пасхальные яйца, изготовленные фирмой

Фаберже.

5 сентября 1915 года после чудовищного отступления в Галиции, когда миллион солдат

попали в плен, Николай Второй принял на себя обязанность главнокомандующего, хотя от

этого шага его предостерегали многие, в том числе Мария Федоровна, которая писала:

«Остается лишь со страхом и ужасом ждать жутких последствий. Безрассудство ведет его и

всех нас к несчастью, а может, к гибели».

Как уже говорилось, Фаберже был среди тех, кто первым узнал о самоназначении

Николая Второго. Об отношении придворного ювелира к этому решению можно судить

косвенно по словам А. Стопфорда: всех сидевших за столом Марии Павловны-старшей

новость повергла в печаль.

При создании яиц к пасхе 1916 года Фаберже опять обращается к образам массовой

пропаганды. Яйцо для Александры Федоровны сделано из военной стали и опирается на 4

артиллерийских снаряда, которых так не хватало в это время на фронте. Сюрприз яйца –

миниатюра, которая изображает Николая Второго и цесаревича Алексея на фронте. Яйцо для

Марии Федоровны посвящено награждению царя и наследника Георгиевскими отличиями в

октябре 1915 года.

Свою миссию император видел в том, чтобы вдохновлять армию, поэтому совершал

частые инспекционные поездки по фронтам и прифронтовым городам, к которым тщательно

готовились и строили декорации. Наследник его сопровождал. Их фотографии часто

печатали в газетах, они становились основой для патриотического лубка разного формата –

от открыток до плакатов. Одна из них послужила Василию Зуеву образцом для миниатюры.

Складывается впечатление, что массовая пропаганда является источником не только

для Фаберже, откуда он черпает темы для яиц, но и для Николая Второго, который оттуда же

черпает свое представление о действительности. Главной жертвой монархической промывки

мозгов стал сам монарх, из манипулятора превратился в жертву манипуляций.

Император жил в своей особой реальности, которую конструировали массовые

спектакли, открыточные образы, выпуски официальной кинохроники. Именно эту

психологическую реальность в определенной степени реконструируют пасхальные яйца

Фаберже, которые можно сравнить с когнитивной картой, отражающей мироустройство с

точки зрения императора. Мир пасхальных яиц – это мир, которым ограничен его кругозор,

это освоенная, умопостигаемая ойкумена, а за ее границами начинается чужой и враждебный

мир, в существование которого император отказывается верить.

Ю. М. Лотман отмечал, что множественность систем описания действительности

компенсирует неполноту каждой из них благодаря стереоскопичности. Карл Фаберже усилил

стереоскопический эффект культуры тем, что придал ювелирному искусству новую

функцию – функцию описания действительности, и оно в «драгоценных документах»

отразило своеобразие правления последних Романовых.