Шмидты и Фаберже. Воспоминания друзей по играм.

Источник: Эрика Фогт. Архитектор из Петербурга //Эрика Фогт, Борис Кириков. Архитектор Карл Шмидт. Жизнь и творчество. –  Санкт-Петербург: Коло, 2011.

С.70-74:   АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ЖЕНСКИЙ ПРИЮТ.      

Свадебное путешествие Карл и Эрика провели не на солнечном юге и даже не в столице Финляндии, Гельсинфорсе, куда они позже будут ездить часто и с удовольствием. Сразу же после свадьбы, вечером того же дня, молодожёны уехали в Санкт-Петербург – Карл с головой был погружён в обдумывание большого и чрезвычайно важного проекта.

   Незадолго до того архитектор П.В. Алиш, знакомый ещё по учёбе в Академии, попросил Шмидта о помощи. Речь шла о разработке проекта большого больничного комплекса в Санкт- Петербкурге. Позже Алиш предложил Карлу взяться вместе и за строительство. После свадьбы Карл Шмидт пребывал в напряжённом ожидании предстоящих переговоров с заказчиками.

    Поскольку медицинское обслуживание в городе оставляло желать лучшего, что особенно отражалось на женщинах из низших слоёв общества, некоторые лютеранские общины решили принять соответствующие меры. В декабре 1893 года по инициативе епископа Конрада Фрейфельдта и доктора Карла Видемана, будущего главного врача и директора больничного комплекса, был создан комитет для сбора денег на постройку женской больницы и родильного дома. Предполагалось строительство именно такого учреждения, куда женщины могли бы обратиться за медицинской помощью независомо от их вероисповедания и финансового положения. В последующие месяцы поступали щедрые пожертвования. Год спустя, в январе 1895 года, со стороны городской администрации было получено разрешение на строительство задуманной больницы и организации врачебной практики. 8 ноября 1895 года она была открыта в помещении доходного дома № 34 на 7-ой линии Васильевского острова. Немногим позже Попечительский совет больницы, который возглавлял тайный советник А.А. фон Герке, приобрёл участок на Большом проспекте Васильевского острова (ныне дом № 49). Среди бумаг Карла Шмидта сохранилась выполненная в 1915 году петербургским нотариусом машиностроительная копия договора  о покупке  этого участка. Императрица Александра Федоровна соблаговолила разрешить назвать новую больницу в свою честь Александринским женским приютом. Через десять лет, в 1905 году, она приняла покровительство над приютом. В 1897 году, благодаря щедрым пожертовованиям, стало возможным расширить территорию будущей больницы, присовокупив примыкающий к ней участок на Большом проспекте – сегодня это дом № 51. В архиве Карла Шмидта сохранилась копия и этого договора, также датированная этим годом.

    Строительные работы по возведению Александринского женского приюта начались летом 1897 года – вот почему сразу после свадьбы, состоявшейся в ноябре, Карл спешил в Санкт-Петербург. Кураториум поручил ему возглавить строительство. Благодаря этому проекту Карл упрочил свою репутацию и со временем у него появилось большое количество состоятельных заказиков.

     В воспоминаниях Карл Шмидт хорошо отзывается о Леопольде Леопольдовиче Кёниге – одном из заказчиков и главных благотворителей больничного комплекса. Из требуемых на строительство 500 тысяч рублей основную часть внёс именно он. Видимо, для такого шага с его стороны были личные причины. Л.Л. Кёниг вошёл в историю как «хлопковый король». Это была игра слов: Koenig по-немецки значит «король». Позже Шмидт строил на его бумагопрядильной мануфактуре  на набережной Екатерингофки, возводмил для Кёнига заводские корпуса в Санкт- Петербурге и его окрестностях, а также отделывал квартиры для многочисленных детей семьи Кёнигов.

    По словам Карла, Кёниг был человеком, не чуждым радостей жизни. Он имел привычку обычную пищу запивать вином, чем в конце концов подорвал своё здоровье. Он выпивал по любому поводу, например, в поездках на маленьком пароходе в Екатерингоф, где под сиденьями всегда были наготове бутылки и бокалы. Во время завтраков на стройке или на деловых встречах, проходивших у Кёнига дома, на столе всегда  красовались бутылки с его любимым сортом вина – «Цельтингер». Тем не мнее Леопольд Кёниг был известен как очень строгий хозяин, державший подчинённых в ежовых рукавицах.

    С архитектром он общался по-дружески и рекомендовал его другим заказчикам, например Г.А. Шульце, К.Г. Фаберже и И.А. Пастухову.

   Отец Л.Л. Кёнига, Леопольд Егорович, «сахарный король» нажил капитал на юге России, хотя руководство делами осуществлял из собственной виллы в Бонне, построенной архитектром Людвигом Бонштедтом. Она сохранилась до наших дней и известна как вилла Хаммершмидт.

    Другими спонсорами Александринского женского приюта были: Генрих фан Гильзе фан дер Пальс, Максимилиан Отмар-Нейшеллер, второе лицо русско-американской резиновой мануфактуры «Треугольник»; Густав Шерникау, директор страхового общества «Русский Ллойд» (после смерти Августа фон Герке он возглавлял Попечительский совет больницы вплоть до начала Первой мировой войны, когда, как и многие немцы, был вынужден покинуть Россию); Эммануил Нобель, глава товарищества «Братьев Нобель», регулярно выписывавший кураториуму значительные суммы, а также Карл Фаберже. Многие люди, среди которых был и Карл Шмидт, оплачивали так называемые «свободные койки» для неимущих женщин.

   Большие, отвечающие современным требованиям больничные копуса возводились постепенно, вплоть до 1914 года. 7 марта 1899 года было освящено главное здание больничного комплекса, построееное Карлом Шмидтом. Но ни архитектор, ни его жена не смогли тогда присутствовать – они заболели дифтерией. Опасная олезнь длилась долго. Когда им стало лучше, они узнали, что их первенец Норман, трёх месяцев от роду, скончался от той же болези в день освящения приюта – 7 марта. Его похоронили в семейном склепе в Павловске. Боль этой утраты сохранилась на всю жизнь.

    Карл Шмидт оставался связан с этим важным проектом практически до начала Первой мировой войны: его жена не раз пользовалась услугами врачей, оба они поддерживали благотворительные ярмарки, организованные Попечительским советом. Из переписки с президентом кураториума Густавом Шверникау видно, что Шмидт в мае 1901 года перевёл в качестве пожертворвания 2300 рублей; вне всякогосомнения, были и другие денежные переводы. В 1902 г. Шмидт был единогасно избран членом кураториума, состоящего из ведущих представителей лютеранской общественности Санкт-Петербурга. Будучи доверенным лицом попечительского совета, он неизменно заботился о технической модернизации больничного комплекса. В 1912 году аврхитектор  вёл переговоры о покупке дополнительного участка для расширения комплекса. Ещё перед началом войны Шмидт получил от кураториума задание – оформить кредит для дополнительных построек.

   Среди бумаг Карла Шмидта, скорее всего, был и полный перечень всех проектов и построе архитектора, но при выезде за границу многое пришлось оставить в России.    

С.94-98:      ШМИДТЫ И ФАБЕРЖЕ. Воспоминания друзей по играм.

Так совпало, что поблизости от летнего домика Шмидтов   [в Келломяки, сейчас Комарово – В.С. ], располагалась и дача Агафона Фаберже.  Ещё в 1882 году Карл Фаберже приобрёл неподалёку от соседней станции Левашово скромный участок [более 5 гектаров, «скромный» ? – В.С. ] – место для отдыха, где можно было побыть в кругу семьи и восстановить силы после изнурительных российских и международных выставок. Но лишь после того, как в 1900 году было  готово  главное здание фирмы, Фаберже поручил Карлу Шмидту следующий заказ: на месте маленького охотничьего домика возвести большое и добротное двухэтажное здание. В день закладки первого камня Карл Фаберже посадил молодой дубок, который и поныне украшает участок. В 1907 году ювелир передал усадьбу сыну Агафону, который не только поселился там с женой сам, но и разместил свою огромную коллекцию азиатской скульптуры. Его собрание включало большое количество художественных произведений из Китая и Японии, в том числе более трёхсот статуй Будды  [у Агафона было 130 Будд.  Более трёхсот было в Москве у брата Александра Фаберже – В.С.]  Надо заметить, что Агафон считался большим знатоком восточного искусства.  Что касается летнего дома Фаберже в Келломяках, то он, как и домик Шмидтов, в период каникул полностью находился в распоряжении детей. В каждой семье было пятеро детей примерно одинакового возраста, летом они с удовольствием играли вместе. Дочка Карла Шмидта Маргот, сестра моей мамы, вспоминала:

    «В доме Агафона Фаберже всё было чрезвычайно богато и роскошно, что разительно отличалась от простой обстановки нашего летнего дома в Келломяках.  Когда мы входили в детскую комнату, складывалось впечатление, что мы попали в магазин игрушек. Они были разбросаны кругом: самые дорогие и изысканные. В комнатах на столах стояли чаши с шоколадными конфетами и другими сладостями: у нас подобное бывало только на праздниках, и в более скромной форме. Однажды на веранде у них висела огромная банановая ветвь, с которой дети, пробегая, срывали бананы. На меня эта роскошь даже давила».

     Об этом случае рассказала и моя мама – видимо, гроздь бананов сильно впечатлила детей.

    Спустя много лет, в 1969 году, Ганс  [1900-1982 – В.С.], старший сын Шмидта, работавший в патентном бюро в Мюнхене, воспользовался командировкой в Москву и посетил в Ленинграде места, где прошло его детство – школу, музеи. В школьные годы в Павловск он добирался на поезде с Царскосельского (ныне Витебского) вокзала. «Стены зала ожидания первого и второго класса украшали, как и прежде, любимые мною картины, рассказывающие об открытии 30 октября 1837 года этого первого вокзала в России, - вспоминал Ганс. – В нашей семье вокзал называли «нашим» не только потому, что он был самым красивым, но и прежде всего потому, что и мой отец, и брат Эрик, и ежедневно прибывали сюда из Павловска и отправлялись домой, а в красивом зале, подолгу ожидая поезд, мы делали домашние задания». Ганс вспомнил также и поездки в Келломяки. Летний домик Шмидтов не сохранился, ему рассказали,  что дом демонтировали вскоре после Гражданской войны и перенесли на север Финляндии. Стояла на месте летняя вилла Фаберже, в которую детей Шмидтов часто «приглашали на дни рождения пятерых сыновей, праздновавшиеся в помпезным размахом».

    Карл и Эрика Шмидты придавали большое значение тому, чтобы дети приучались к самостоятельному ремесленному труду. Отец заботился о том, чтобы в распоряжении детей были строительные материалы и набор инструментов. Когда мальчики что-то мастерили, они нередко обращались за помощью к дворнику. Для сыновей же Фаберже в Келломяках были построены «настоящие маленькие домики с двумя и тремя комнатами, с настоящими дверьми и застеклёнными окнами, которые открывались и закрывались. Крыши этих домиков не пропускали воду, внутри всё было покрашено, стены оклеены обоями. Каждый из сыновей Фаберже обставил свой дом по своему вкусу. Толло, или Теодор, любил играть в куклы…Эмигрировав в Швейцарию, он стал дамским портным, владел большим известным ателье.[Домашнее прозвище Теодора (Фёдора) было «Толя»; «играть с куклами» с детства любил его бра Игорь, он же в Женеве стал дамским портным. – В.С.].. Петя увлекался садовым искусством и сам разбил сад вокруг своего дома. Это произвело на меня огромное впечатление. Впоследствии Петя стал фермером в Бразилии», - вспоминала Маргот, сестра моей мамы.

   Она рассказала напоследок: «Все мамины украшения, а также серебряные вещицы для нас папа заказывал у Фаберже. У мамы было  очень  много изящных ювелирных изделий; когда началась революция, они хранились в сейфе банка, и всё пропало».

    Вилла Агафона Фаберже в Левашово упоминалась и Эриком Шмидтом, вторым сыном Карла и Эрики, который тоже оставил воспоминания о детстве и юности в России.  «Это была богато обставленная и декорированная вилла. Прекрасное здание построил мой отец, - рассказывает Эрик.[Карл Шмидт  построил деревянный, оштукатуренный дом, фасадом на Выборгское шоссе. В 1907 г. архитектор Иван Гальнбек увеличил здание втрое, пристроив каменное здание с колоннами, фасадом на Дибунское шоссе – В.С. ] – Я был несколько раз в Левашове. В Келломяках у Агафона Фаберже тоже был прекрасный большой деревянный дом, но не такой простой, как наш. У них всё было поставлено на широкую ногу, в то время как мой отец, несмотря на свою финансовую состоятельность, был скромен и уверен во  всём… Моя мама и госпожа Лидия Фаберже, жена Агафона, охотно общались, читали романы, играли в четыре руки на фортепиано. У госпожи Фаберже всегда были  прекрасная причёска, изысканные туалеты; тихая, благородная, улыбчивая дама казалась мне феей или королевой из сказки…»

     Когда началась революция, Лидия Фаберже перебралась в Финляндию, миновав границу по льду реки Сестры, к северу от Петрограда. Различными окольными путями удалось найти прибежище в Швейцарии, где вместе с детьми ей долгие годы приходилось бороться за существование. Её муж Агафон ещё несколько лет оставался в России вместе с воспитательницей сыновей Марией Алексеевной Борзовой.   После революции он был назначен в комиссию, которая под руководством  профессора  [ с 1919 г. академик] А.Е. Ферсмана должна была описывать драгоценности царского двора, в первую очередь сокровища Эрмитажа и Московского Кремля.   До 1917 года Агафон был хранителем Бриллиантовой комнаты Зимнего дворца.   В 1927 году Агафон покинул Россию тем же путём, что и его жена с детьми, но остался с Марией Борзовой в Гельсинфорсе – этот и дальнейшие этапы Агафона Фаберже описал их сын Олег.

    Когда Шмидты и Фаберже покинули Россию, Эрика и Лидией начали переписываться. Сохранилась открытка из Швейцарии, датированная 25 ноября 1933 года. Вот  что сообщает (на немецком языке. Лидия Фаберже в то время жила в Версо [Versoix (Версуа) – В.С.] на Женевском озере. Вот что она сообщает (на немецком языке) о повседневной жизни и своём отношении:

     «Дорогая моя госпожа Шмидт. Вы заблуждаетесь, если думаете, что я ничего не хочу о Вас знать. Напротив, я буду рада услышать более подробно о Вас и о Вашей семье, поскольку мне всё чрезвычайно интересно. Что касается меня, то лишь госпожа Кеммерлинг   [Маргарита Александровна, дворянка, В.О., Большой пр., 71 – «Весь Петербург, 1912»],  мои родители и отчасти родители моего мужа знали всю правду о моей жизни… Чтобы объяснить всё, надо писать книги, а я стараюсь,, по возможности, о многом не думать. К счастью, мне сейчас не до этого; как я Вам уже писала, я, собственно говоря, уже не человек, а загнанная ломовая лошадь. Но Вы не должны думать, что я жалуюсь, я охотно работаю, просто хотелось бы пожелать себе иногда несколько спокойных минут. Я редко писала Вам, потому что моя жизнь лишена радостных событий, а  печальными я не хотела Вас огорчать. В остальном у меня всё по-старому: занимаюсь портняжным делом и развожу кур. Старые князья ещё живут у нас. Очень буду рада получить от Вас весточку. Шлю сердечнейший привет Вам и Вашей семье. Ваша Л. Фаберже».

    Когда Первая мировая война и сумятица послевоенного времени остались позади, Карл Шмидт и Агафон Фаберже встретились снова – у них были общие интересы, касающиеся русских почтовых знаков. Оба они настолько увлекались этой темой, но имели различные амбиции. Об этом подробно напишет Ортвин Грейс в книге «Карл Шмидт – филателист».