РЫНОК КАМНЯ ЕВРОПЫ И РОССИИ

Из материалов Фонда акад. А.Е. Ферсмана. Архив  РАН.

1931 год.

Начиная с ископаемого трилобита в дорогой оправе и кончая самородками золота в кварце, американский рынок живет все новыми и новыми затеями, привлекая к себе любящего все оригинальное американца.

Но ничто не может сравниться по своему значению с рынками Европы: сюда, прежде всего, стекается прекрасный камень востока и подавляющая часть драгоценного камня мира проходит через руки европейца.

Красные рубины Бирмы проходят через Лондон и Париж, изумруды и жемчуг через Париж, все остальные камни чрез Идар. Здесь, около небольшого провинциального городка Оберштейна, в маленькой деревушке Идаре, вырос за последние годы мировой центр камня, и нет никакого сомнения, что если бы война роковым образом не разорвала связей Германии, то скоро Идар, стянув к себе промышленность жемчуга и дорогих драгоценных камней, вместе с Пфорцгеймом, захватил бы мировой рынок в свои цепкие и умелые коммерческие руки. Перед ним, с экономической точки зрения, сейчас, бледнеют прекрасные начинания чешской камнерезной промышленности в Турнау  ¹), заимствовавшей старые приемы работ Флоренции, или немногие мастерские Парижа (например, знаменитый Лалик) или английская промышленность по обработке черного гагата. 

¹) Здесь обрабатываются гранаты всего мира и подобно нашим государственным гранильным фабрикам, положено начало художественной обработке камня. Ежегодно в Турнау обрабатывалось камней на сумму в 2-3 миллиона рублей.

Масштаб Идара мировой: в последние годы он стал ворочать миллионами, и сюда со всех концов мира стал стекаться цветной камень: это был агат, аметист и дымчатый кварц Бразилии, опал Австралии, розовый кварц Алтая; лабрадор, орлец и яшму давала сюда Северная Америка; жемчуг – Индийский океан, циркон – Цейлон, гранаты – Индия; все шло в Идар и здесь гранилось в сотнях небольших своеобразных мельниц.

Еще в начале XV века здесь создалась небольшая кустарная промышленность, и с тех пор приветливая долина речки Идара застроилась многочисленными мельницами, на смену которым пришли настоящие мастерские с механическими двигателями. В 1910 г., когда я посетил этот сказочный городок, здесь было 87 гранильных мастерских с электрическими или  газовыми двигателями, 83 мельницы с водяной энергией и 28 мастерских для огранки алмаза. В роскошном аукционном зале – выставке можно было видеть грандиозные достижения немецкой техники, и отсюда миллионы каратов камня отправлялись в Пфорцгейм и Ганау, где в год ценность ювелирных работ и изделий из благородных металлов достигала 100 миллионов рублей (1912 г.).

Но… на рынке Идара было и много отрицательных сторон. Тяжелая конкуренция и массовое производство совершенно убили художественную сторону изделий, и немецкая дешевка из крашеного агата или дешевенький пенделок из амазонита, сделались грустным примером падения камнерезного дела.

Искусству и творчеству, таланту и замыслу здесь места не было, здесь готовился лишь ходовой товар, по определенным рецептам; это было варварство тевтонского ума, нивелировавшего красоту и ум, порывы и замысел под среднюю мерку среднего человека.

И уже перед войною заколебалось величие грандиозного здания Идара, и на перепутье стояло каменное дело, волею судеб и волею покупателя обреченное вновь вернуться к тем художественным образцам, без которых губился мертвый камень, низводясь на ступень глины или фарфора.

                                                      __________

Каков же рынок камня в России? Строго говоря, его в России совершенно не было, так как трудно называть рынком ту неразбериху, путаницу и спекуляцию, которая господствовала в России в течение долгих десятилетий в этой области.

На Запад камень почти не попадал, а если и попадал, то совершенно случайно; только изумруд в запломбированных ящиках англо – французских компаний ежегодно вывозился в Париж, и партии демантоидов скупались иностранными агентами. Изредка Урал навещали знаменитые ювелиры Парижа и Америки, все лучшее скупалось ими по высоким ценам, и добычи целых лет целиком вывозились за границу, лишая неожиданно местных кустарей привычного ограночного материала. Только на отдельных Всемирных Выставках знакомились иностранцы с русскими камнями, восторгаясь нашим селенитом Приуралья в грубых кустарных вещицах для туалета, или изделиями государственных гранильных фабрик. Более энергичные шаги к сближению с Западом предприняла фирма Фаберже, открывшая с большим успехом отделение в Лондоне. Но английские ювелиры очень скоро поняли опасность этой конкуренции и сумели путем применения тяжелых норм для изделий убить это прекрасное начинание.

В сущности, до сих пор никакого вывоза не было; наоборот, за последние 20-25 лет русский камень все шире вытеснялся камнем заграничного происхождения, а последние 5 лет Екатеринбург стал наводняться не только, так называемою,  Идарскою дешевкою:  бесцветными бериллами Бразилии, агатом Уругвая, светлым розовым кварцем и т. д., но и синтетическими рубином, александритом и прочим. Заграничные камни стали проникать даже в глухие деревни Урала, и около Шайтанки какой-то крестьянин (в 1912 г.) продавал мне зеленый турмалин, несомненно, бразильского происхождения.  Упадок добычи, низкий уровень самой техники обработки, государственная и, потому безжизненно мертвая монополия цветного камня – все это настолько убивало русскую ограночную и камнерезную промышленность, что необходимо было ей пополнять свои запасы материала путем покупки партии в Идаре. Таким образом, вместо того, чтобы явиться статьей вывоза, русский камень стал постепенно  заменяться  привозным более дешевым материалом, что в свою очередь совершенно убивало его добычу и инициативу поисков.  Уже свыше, чем на миллион рублей стал проникать в Россию драгоценный и цветной камень, тогда как вывоз едва достигал 350 тысяч, да и среди вывоза крупное место принадлежало уже обработанному прусскому янтарю и ювелирным изделиям с иноземным камнем.

Так постепенно все более и более невыгодно складывалось русское камнерезное дело, и русский камень отходил в область прекрасных преданий в прошлом.

Но если по отношению к загранице русского рынка не существовало, то и внутри страны продажа камня шла какими-то своеобразными, чисто русскими путями.

Прежде всего, совершенно особую роль  в области рынка, и притом, несомненно, отрицательную, играли наши государственные фабрики, бывшие главным образом, в ведении Кабинета. Им не только принадлежало монопольное использование и владение месторождениями главнейших цветных и драгоценных камней, но они всячески не выпускали камня на рынок. Изделия фабрики продавались в частные руки лишь в исключительных случаях, по особым разрешениям; зато при них создавался своеобразный промысел, так как мастера, «заимствуя» материал с фабрики, обычно подвергали его обработке у себя на дому и затем продавали изделия или непосредственно, или же через частные фирмы. Этот незаконный рынок в некоторые годы имел довольно большое значение.

Сама по себе Петергофская гранильная фабрика не выпускала имевшегося у нее материала и в этом отношении, больше чем другие казенные учреждения, охраняла «государственное имущество».

Немногим более заботилась о кустарных промыслах Екатеринбургская фабрика, как будто бы по самому своему положению призванная помогать и насаждать кустарное дело. Несмотря на то, что на фабрике скопились большие количества ценного материала и немало ценных отбросов и отрезков, он не продавался ни частным лицам, ни кустарям, и даже художественно-промышленному училищу в Екатеринбурге было трудно получить для своих работ обломки разных пород. При этих условиях никакого настоящего рынка цветного  Уральского камня быть не могло, и кустари и частные фирмы с исключительным трудом, не всегда честными приемами, могли скупать нужный им поделочный материал.

Совсем другую картину рисует нам группа тех горщиков и искателей самоцветов и коллекционных штуфов, которые во всей своей своеобразности и самобытности отмечены в очерке по добыче камней на Среднем Урале. В сущности, в области Урала они являлись первоисточником драгоценных камней, и их инициативе и любви к камню мы обязаны многими ценными материалами, попавшими на рынок. В этом случае деятельность этих людей тесно связывалась с поисками и сборами минералогического и коллекционного материала, и многие из них являлись  тонкими знатоками камня и самих месторождений. Каждый район Урала имел своих представителей, и благодарная картина для писателя-художника – в своеобразии этих Уральских типов.

               С бытовой точки зрения, трудно себе представить, более своеобразных лиц, чем Лобачев и Повелева – это два типичных продавца и знатока камней Южного Урала. Если Лобачев, из старой, хорошо известной в Миассе семьи, в честь которой названы Лобачевские копи, является типом искателя, своим личным трудом вымывавшего из отвалов камни и определявшего их своеобразными методами: «на зуб», то Повелева может служить примером другого типа – скорее скупщика камней у старателей и хищников. К ней обычно неслось рабочими разных промыслов и районов все интересное, встреченное ими при работах, и, таким образом, через руки Повелевой, имевшей связи в Екатеринбурге, проходили партии разнообразных камней, но небольшой ценности.

Несколько иной характер, и притом более организованный, носила продажа камней на Среднем Урале. Около Изумрудных Копей создался свой рынок теми хищниками, которые незаконно добывали камни вне работ Французской Компании. Часть камней сбывалась рабочими асбестовых копей, часть – продавалась у некоторых определенных лиц в Белоярском, но большую часть можно было купить только в самом лесу и через знающего ямщика; если удастся заслужить его доверие, можно легко попасть к тем центрам хитных работ, где продается камень. Этот путь покупки изумрудов хорошо был известен Екатеринбургским ювелирам, часто навещавшим этот район и здесь в лесу скупавшим хороший камень. Трудно найти более своеобразную обстановку для каменного рынка, обстановку, в которой протекали очень  крупные сделки и приобретались превосходные камни.

Последние годы хитники и местные рабочие сами приносили материал в «город» (как называется Екатеринбург в широком округе Среднего Урала), где сбывали его знакомым гранильным мастерским, с которыми они завязывали более определенные связи. Среди этого приносимого в город материала оказывалось очень много подделок, дублетов, покрытых лаком камней, и, потому, к таким покупкам  в Екатеринбурге у незнакомых крестьян надо было относиться с большою осторожностью.

Несколько иной характер имел рынок камней в Мурзинском районе. Здесь обилие камня, огромный интерес к научному коллекционному материалу и исторически сложившиеся привычки добычи и продажи выработали особый вид рынка, долгое время связанного преимущественно с девятою пятницею после Пасхи, когда в с. Мурзинское, на ярмарку, специально съезжались покупатели камня из Екатеринбурга. Так как раньше работы велись главным образом зимою, в недели поста, то вся зимняя добыча по преимуществу распродавалась на этой ярмарке. Однако, последнее время продажа камней стала вестись иначе: представители артели и «кумпанств» или же самостоятельные горщики стали непосредственно стали отвозить свой материал в Екатеринбург; менее опытные отдавали его на комиссию и через вторых лиц направляли в гранильные мастерские, более опытные продавали непосредственно, наконец, третьи везли даже свой камень, частью в ограненном виде, в Петроград (как, например, С.Х. Южаков). Некоторые из местных владельцев копей, как Егор Орлов (Маслянка) или Овчинников (Южакова-Сизиково), обзавелись в городе своими мастерскими, и по мере развития дела центр тяжести деятельности таких лиц постепенно переносился в Екатеринбург, и сама добыча камня делалась лишь второстепенною дополнительною доходною статьею при самом гранильном деле. Некоторым горщикам из Мурзинского района удавалось через Петроград устанавливать связи даже за границею.

Характер и разнообразие типов продавцов горщиков Среднего Урала не могут быть с достаточною яркостью освещены на настоящих страницах. Одни, как Зобнины (Николай Иванович и Василий Левич), являлись примером крупных дельцов-кулаков, умевших обобрать меньшую братию, использовать у нее заминку с деньгами. К этому же типу принадлежал и Егор Сергеевич Орлов (Маслянка), сумевший у себя перед домом построить каменную кладовую для камней и, не знавшийся со своим братом Егором, пьяницею, но прекрасным человеком, настоящим любителем камня.

Более спокойное, уверенное и вместе с тем деловое впечатление производила третья группа: Трофим Панфилыч Семенин, прекрасно знавший окрестности Сарапулки, Иван Васильевич Холкин (Мурзинка) или Сергей Хризантьевич Южаков (дер. Южакова).

Интерес к камню и понимание его ценности создавали в этой области многочисленных любителей-продавцов: или это были просто старые рабочие, сохранившие любовь к старому делу (например, старик Старцев в Невьянске), или содержатели почтовых станций (в Коневе), наслышавшиеся рассказов о дорогих камнях, почтовые чиновники (в Нейво-Шайтанском заводе), полицейская власть (на Троицком прииске Изумрудных Копей) и, наконец, просто разные крестьяне, занимавшиеся перепродажею камней, т.е. спекуляцией. Чем меньше становилось камней в последние годы, тем более развивались этого типа перепродажи, обычно связанные с успешной фальсификацией, приготовлением клееных туфов и т. д.  В общем, при огромном недостатке камня последних лет, хорошие образцы довольно скоро уходили в огранку, и только какие-либо особо хваленые кристаллы научного значения долгое время оставались у владельцев, дороживших и хваставших своими камнями.

В былые времена, еще в восьмидесятых годах прошлого столетия, покупка камней от добывателей нередко проходила при посредстве товарообмена: специальные скупщики обменивали гальку «топаза» у старателей золота, причем взамен давали привозившиеся из города безделушки – тесьму, ленты, иголки, нитки и т.п. вещи. Крестьяне ближайших деревень, обычно старатели по добыче золота или платины, продавали найденные или добытые  минералы местному лавочнику-скупщику; последний, набрав партию самоцветов, или продавал ее приезжим скупщикам, или сам ехал в Екатеринбург продавать накопленный товар;  свой обход немногочисленных скупщиков он начинал с самого состоятельного и надежного; ему он продавал лучшие экземпляры; этот род покупки имел у торговцев определенный термин «отшибить головку»; затем партия, если не была куплена вся, поступала к следующему скупщику и т. д., и остатки только, да и то не всегда, доходили до кустаря гранильщика, которому только отброс самоцветов был по карману.

Несомненно, что центральным рынком камня в России являлся Екатеринбург. Сюда стекался не только камень Урала, но и Забайкалья; Монголия и даже Алтай первым долгом направляли партии своего материала. Если к этому прибавить значительный привоз камня из-за границы, то мы по справедливости можем считать Екатеринбург русским Идаром будущего. Однако, в противоположность последнему, рынок камня и изделий из него носил самый хаотический характер и слагался из ряда элементов, чуждых друг другу: Екатеринбургской фабрики, о которой сказано выше, кустарно-гранильного дела со связанными с ним продажею и комиссионерством, более крупного гранильного дела на капиталистических основах, особого типа Уральского коллекционерства – перепродавцев собирателей и, наконец, простой продажи камней в лавочках, на базарах и, особенно, на так называемой толкучке.

Самою характерною чертою каменного рынка являлось полное отсутствие какого-либо центра, куда бы этот камень стекался и где бы он более или менее организованно находил себе сбыт. Покупка более ценных камней проходила обычно украдкой, с тою таинственностью, в которую так часто облекает свои сделки русский торговый мир отчасти из боязни конкуренции, отчасти в виду нарушения тех или иных законных норм. Так или иначе, но в кругах, интересующихся камнем, подобно провинциальным сплетням, постоянно циркулировали самые разнообразные рассказы об удачной покупке какой-то партии, о продаже такого-то выдающегося камня. При этих условиях никакого планомерного рынка быть не могло, и отсутствовал он не только для самого камня в сыром виде, но и для граненого и для ювелирных изделий. Случайно завязывались связи со старателями или артелями, случайно сбывался камень более крупным торговцам. При этом, конечно, первоначальная цена камня к концу торгового цикла возрастала невероятно, отчего, прежде всего, страдали сама добыча и интересы горщиков и старателей. В последнее время несколько большую роль приобрели в этом отношении крупные фирмы, стремившиеся монополизировать материал (например, аметисты у Овчинникова), но это был лишь начавшийся процесс капитализации всего дела, в противовес которому было выдвинуто артельно-кооперативное начало. Однако, это стремление к объединению мелких кустарей в союз ни к каким реальным результатам не приводило, хотя такого рода организация несомненно является единственным началом, которое сможет оздоровить совершенно архаический каменный рынок Екатеринбурга и превратить его в более стройное целое.

В сложном рынке Екатеринбурга участвовала еще одна группа лиц, заслуживающих внимания: мы встречались здесь с особым типом коллекционеров, действительно любящих камень и иногда целую жизнь собиравших с огромным знанием коллекции высокого научного значения.

Среди таких любителей коллекционеров мы встречали и крупных промышленников-дельцов, связанных с горным делом, и горных инженеров и, наконец, просто любителей и знатоков камня. Надо отдать справедливость, что именно инженерами (В. А. Иосса, И.Н. Крыжановский и др.) были составлены крупные научные собрания, сохранившие для русской науки ряд уников Уральской природы. Гораздо менее значения имели они для рынка драгоценного и особенно цветного камня.

Наконец, совершенно особую роль играли раньше наши большие ярмарки: Ирбитская и особенно Нижегородская. Сюда в изобилии стекался Уральский и восточный камень, и было бы интересною задачею проследить влияние этого центра  на мировую торговлю. Персидская бирюза, Бадахшанский лазурит, драгоценные камни Индии и Цейлона, нефриты Прибайкалья и «топазы» Уральских кустарей сталкивались с Полагенскими вещицами из янтаря, агатовою дешевкою Идара и ювелирными изделиями столичных фирм.

В пестрой и своеобразной картине этой ярмарки, сейчас, по-видимому, отошедшей в область прошлого, находили отражение мировые базары востока, отдаленные центры восточных богатств. В ярком колорите славянской неразберихи и восточной праздности, в пестрой картине Нижегородских товаров, грубой аляповатой дешевки, переплетавшейся с униками красоты и богатства, протекала одна из интереснейших страниц русского каменного рынка.

Хитрый бухарский купец, привезший темный Бадахшанский лазоревый камень, честолюбивый восточный еврей, не желающий денег за камень, а лишь «от казны серебряные часы, да еще на золотой цепочке», простак Уральский кустарь с сотнями ожерелий из горного хрусталя и граненого шлака, ловко выдаваемого им за лучший самоцвет, культурный представитель Пермского земства со своими изделиями из гипса по моделям модернизированного русского стиля, и наконец, бирюза в филигранной персидской работе в лавке торговца восточными сладостями – такова картина этого недавнего прошлого.

Как далека она от того рынка камня, где, разыгрываясь, как по клавишам в удобных кабинетах алмазного синдиката, создавались планы мировой политики, держа в своих руках нити сотен миллионов долларов, жизнь и судьбу многих десятков тысяч жизней, благосостояние целых стран и их культурный рост!