Глаз знатока в искусстве великая вещь, но, к сожалению, не бесспорная. Где-то у меня хранится курьезный каталог одного любителя-собирателя картин и рисунков. В каталоге этом, напечатанном явно «для себя» и, вероятно, в нескольких экземпляров, весьма забавны аннотации к картинам, сделанные самим собирателем.
Среди этих «аннотаций», составленных с потугами на юмор, есть, например такая: «Картина художника якобы Рубенса. Примечательна в моей коллекции тем, что висит над хорошим шкафом». Или, например, такая: «Портрет неизвестного. Эксперт Александр Бенуа до ужина определил как работу художника Тропинина. После ужина признал работой Аргунова».
Нельзя не признать, что в последнем примере чувствуется горечь автора-собирателя, которому экспертирующие его собрание знатоки испортили немало крови.
Я привел этот курьезный каталог, отнюдь не желая обидеть кого-нибудь из наших художественных экспертов. Мне довелось быть знакомым с незабываемым Ильей Семеновичем Остроуховым, неоднократно принимать у себя и бывать самому у Игоря Эммануиловича Грабаря и близко дружить со Степаном Петровичем Яремиче. Все эти три замечательных человека были сами прекрасными художниками и великими знатоками живописи. О «глазе» Остроухова ходили легенды, многотомные научные труды Грабаря и Яремича подтверждают их буквально безбрежные познания во всех вопросах искусства.
«Приговор», который они, как эксперты, выносили той или иной картине, считался категорическим.
Однако, выводы эти столь разноголосы и друг другу противоположны, что составить из них хотя бы подобие «хора» совершенно невозможно. И не только «хора» - в некоторых случаях нельзя добиться хотя бы даже «дуэта». Лет двадцать пять назад мне довелось в Ленинграде приобрести небольшой овал с изображением мальчика в красной рубашке. Картинка была написана маслом, и внизу стояла подпись «А.Венецианов». Картинку уступил мне искусствовед Коршун, кстати сказать, автор статьи о Венецианове в первом издании Большой Советской Энциклопедии. Он обменял картинку на имевшиеся у меня письма художника С.Щедрина, нужные ему для работы.
Я привез картину в Москву (обмен происходил в Ленинграде) и показал ее Игорю Эммануиловичу Грабарю. Игорь Эммануилович впился в картинку своими чудовищно толстыми очками и вынес приговор:
- Подпись фальшивая – Венецианов настоящий!
Он же намочил чем-то ватку и подпись, нанесенная на полотно позднее, ьуь же слетела с картинки.
- А Венецианов настоящий и хороший! – еще раз подтвердил Игорь Эммануилович.
Годом позже ко мне из Ленинграда приехал Степан Петрович Яремич. К моему огорчению, он и «до ужина» и «после ужина» категорически отмел принадлежность картинки кисти Венецианова.
- Даже и не похоже! – заявил Степан Петрович.
Поехал я опять к Игорю Эммануиловичу с просьбоцй посмотреть еще раз. Рассказал ему о мнении Яремича. Игорь Эммануилович посмотрел картинку, еще раз подтвердил, что по его мнению, это бесспортный Венецианов, а на прощание сказал мне приблизительно следующее:
- Если Вы с каждой картинки будете бегать по всем экспертам, я предрекаю Вам, что Вы сойдете с ума и кончите свои дни на Канатчиковой даче. Ни я, ни Степан Петрович при написании этой картины Венециановым не присутствовали. Документов, подтверждающих или отрицающих, что она написана именно этим художником, нет тоже. Следовательно, и Яремич и я высказали Вам лишь свое мнение. Ваше право кому-то верить, а кому-то не верить, но лучше всего иметь мнение собственное. Побгайте по музеям, посмотрите как следует всех подлинных Венециановых. Почитайте о нем, и тогда одно из двух: или ВЫ научитесь иметь собственное мнение, и тогда продолжайте любить и собирать картины, а если не научитесь – бросьте это гиблое дело.
Я внял совету Игоря Эммануиловича и с тех пор если еще и не научился великому искусству отличать подлинник от подделок, то, во всяком случае, перестал падать в обморок от совершенно противоположных экспертиз разных экспертов об одной и той же картине.
В особенности я стал осторожно относиться к знатокам-экспертам, зараженным страстью говорить «нет» даже там, где за определении»да» девяносто девять и девяносто девять сотых процента.
Мне кажется, что эти эксперты (по опыту знаю, что их большинство!) принесли в искусстве вреда куда больше, чем эксперты-либералы, спешащие, наоборот, сказать «да» о картине, действительно могущей возбудить те или иные сомнения.
Никакого вреда от этого своеобразного «либерализма» не произойдет. Ну так повисит где-то в музее или в частном собрании картина, которая похожа на Венецианова, а на самом деле, может быть и не Венецианова. Беды особой в этом, мне кажется, нет особой.
Другое дело, когда какое-нибудь категорическое «нет», высказанное тем или иным авторитетом, отправляет картину в музейный запасник, и она исчезает не только из «научного оборота», но зачастую из оборота вещей, тщательно сохраняемых. Для судьбы произведения искусства это, как говорится, «много хуже2.
Примерно за год или два до Великой Отечественной войны некий товарищ весьма почтенного возраста откуда-то с периферии привез в Москву продавать портрет молодой женщины. На обороте холста кисточкой была сделана надпись «Писал Карл Павлович Брюллов в 1848 году на острове Мадейра». Каких-либо подробностей или хотя бы, кто именно изображен на картине, продающий товарищ не знал и рассказывал только, что портрет этот находился в их семье с незапамятных времен и что надпись на обороте холста, возможно сделана не художником, а отцом владельца портрета, который «любил делать такие вещи».
Товарища, впрочем, ни на чем не настаивал, а просто продавал портрет.
Мой друг, книжник А.Г.Миронов, к которому каким-то образом владелец портрета, направил его в Третьяковскую галерею. Там, дескать, существует специальная «закупочная комиссия», она все рассмотрит и, если это Брюллов, купит, вне всякого сомнения.
Комиссия долго рассматривала портрет, но – увы! – не только не приобрела его, но и категорически отказалась признать, что это работа Брюдллова.
- Может быть, какой-нибудь его ученик, да и то средний.
Обескураженный владелец портрета приплелся вместе с ним обратно к А.Г.Миронову и просил помочь приладить его кому-нибудь, лишь бы, так сказать, от портрета избавиться.
Алексей Григорьевич позвонил мне по телефону:
- Купи портрет. Он в ужасном состоянии: загажен мухами, как пожелтел; промоется – засверкает. Там Брюллов или не Брюллов, но вещь хорошая. Жаль, если погибнет.
Сознаюсь, что с большой неохотой, главным образом из желания выручить Миронова, чувствовавшего некоторую вину перед владельцем портрета, я этот овал приобрел.
Приобрел и стыдливо поставил за шкаф: не вешать же на стену такую грязь. Как-то зашел ко мне Александр Дмитриевич Корин (брат художника Павла Дмитриевича Корина), великий мастер по реставрации картин. Множество произведений живописного искусства буквально спасено его руками.
Показал ему портрет, спросил, каково его мнение. Круто напирая на «о», Александр Дмитриевич ответил:
- Ну что пока можно сказать? Вот уберу мушиную работу, тогда посмотрим.
- Надпись-то, Александр Дмитриевич, конечно липа? – спросил я. – Брюллов же так не подписывал?
- Почему же не подписывал? А вот вдруг взял и подписал. Выдумываете какие-то законы… А художник – живой человек: захотел и сделал. Словом, вымою картину – посмотрим…
Недельки через дне Александр Дмитриевич принес портрет – я ахнул: другая вещь неписанной красоты.
- Как теперь, Александр Дмитриевич, ваше мнению. – справшиваю.. – Брюллов?
Немногословный вообще и скромнейший из людей, Александр Дмитриевич ответил:
- Этого я, дорогой, не знаю. Это пусть Вам ваши Грабари говорят. Я только одно ответить могу: бездна искусства в этом портрете…
Кинулся я к своим друзьям – книгам. Прочитал все, в сожалению, немногочисленные биографии Брюллова. Одно подтвердилось несомненно: в 1849 году, ровно за три года до смерти, художник Карл Павлович Брюллов на острове Мадейра действительно был (он там лечился) и портреты писал. Значит, подпись на обороте моего овала не такая уж «липа».
Но вот чей портрет? Кто эта в буквальном смысле слова писанная красавица?
Ни в одном из подобных описаний портретов людей 18-го Ии 19го веков похожей на эту женщину нет. В каталогах выставок не нашел тоже.
Наконец, просматривая журнал «Современник за 1852 год (т.21, отд. II) в статье «Годичная выставка в Императорской Академии Художеств» среди шести выставленных произведений К.П.Брюллова наткнулся на следующие строчки: «Портрет княгини Багратион написан с большой тщательностью и отделкою, одно из самых грандиозных произведений. Не знаешь, чему тут больше удивляться, - грации, выражению или рисунку, - по мастерски выбранная поза, грациозный поворот головы, обрамленный белым капюшоном на розовой подкладке, и лицо, на котором вовсе неи тени, поражают сильнее всего на это портрете».
Поиски увенчались успехом. Все соответствовало описанию: белый капюшон на газовой подкладке – главная декоративная часть портрета – подьверждая, что это изображение А.А.Багратион работы Карла Брюллова. А.А.Багратион – жена Петра Романовича Багратиона, родного племянника героя Отечественной войны генерала Багратиона. Муж изображенной на портрете – Багратион Петр Романович – был адъютантом герцога Лейхтенбергского и сопровождал его в заграничной поездке.
Знаменитый брюлловский портрет Лейхтенбергского также написан художником на острове Мадейра и именно в те годы. Все подтверждается документально.
Беглая, на глазок экспертиза «закупочной» комиссии Третьяковской галереи имеет свой финал. В 1956 году вышла интересная книга «Материалы исследований Государственной Третьяковской галереи» (изд. «Советский художник»). В книге воспроизведена фотография имеющегося у меня портрета А.А.Багратион и совершенно восторженная его оценка автора статьи Э.Ацаркиной.
Эксперты Третьяковской галереи отдали должное портрету работы замечательного мастера.
Я рассказал эту историю с двоякою целью. Во-первых, мне хотелось высказать свое мнение, что всякое определение подлинности работы художника, основанное исключительно на личном впечатлении, не подкрепленное изучением окружающих происхождение данного художественного произведения фактов и документов, или подтверждающих, или, наоборот, отрицающих личное впечатление эксперта, делает его экспертизу субъективной и ненаучной. Во-вторых, мне еще раз захотелось напомнить, что торопиться эксперту говорить «нет» там, где есть хотя бы малейшая возможность сказать «да», не следует также. Как я уже рассказывал выше, «нет» может привести порой к гибели рассматриваемого художественного произведения. Может иногда поступить с ним по старой русской поговорке «Не годится богу молиться – годится горшки покрывать».
Так вот, «на покрытие грешков» мог умереть опороченный скоропалительной экспертизой портрет работы Брюллова, и, сознаюсь честно, чуть было не пошел овал Венецианова, категорически отвергнутый Яремичем и столь же категорически приветствуемый Грабарем.
Слова последнего научили меня относиться осторожней к скоропалительным мнениям авторитетов, и сейчас эта картинка бережно хранится мной как несомненная работа А.Г.Венецианова.
Комментариев нет:
Отправить комментарий