Валентин Скурлов могилы Агафона Фаберже

Рамка с миниатюрами работы Василия Зуева

Валентин Скурлов, исследователь. 21 августа 2018 г. .

Вот сегодня обнаружил в Архиве  счет Фаберже для Императрицы Александры Федоровны.
В 1914 г. приобрела Императрица Александра Федоровна. К 20-летию свадьбы
6 миниатюр работы Василия Зуева: очевидно Александра Феодоровна и пять ее детей.
В подарок Императору Николаю II.


РГИА. Ф. 525. Оп.3. Д. 115.

Денежные документы по суммам Ея Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны. 
Лист 16:
Счет фирмы ФАБЕРЖЕ Ея Величеству Государыне Императрице Александре Феодоровне.
Ноября 1914 г.

РАМКА нефритовая сердце для 6 миниатюр, ободки и бант L XVI [Людовика XVI], белой эмали  и цифрой  XX из 16 бриллиантов.......Руб. 420
6 миниатюр работы художника В.И. Зуева.......Руб. 1200

Петроград, 10 декабря 1914 г.
По доверенности К. Фаберже Г. фон Миквиц.

ОБРАЗА для Кабинета Его Величества, исполненные художником Александром Блазновым.

ОБРАЗА для Кабинета Его Величества, исполненные художником Александром Блазновым.

По материала Российского государственного исторического архива. Фонд 468 (Кабинет Его Величества). Оп. 43. Д. 1015.Книга прихода и расхода драгоценных вещей. - Опубликовано впервые в брошюре В. Скурлова и А. Иванова «Церковные вещи - подарки из Кабинета Его Величества (1872-1917)».

№13   14.04.1896 Спаса Нерукотворного, размера для бракосочетаний, писан масляными красками на холсте зудожником  Блазновым, 80 руб.

№14     14.04.1896 Фёдоровской Божьей Матери, размера для бракосочетаний, писан масляными красками на холсте художником Блазновым, 80 руб.

№15   14.04. 1896 Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 руб

            14.12.1896 Помещён в оклад см. №18

№18  14.12.1896  из №15, Фёдоровской Божьей Матери, крестинного образца в золотом окладе и с сиянием из драгоценных камней, сделанном Кейбелем, живопись – Блазнов, 3785 руб.

03.06.1897  Представлен ко дню св. крещения Е.И. Вю великой княжны ТАТИАНЫ НИКОЛАЕВНЫ

№19   17.12.1896  Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 руб.

            27.11.1897 Помещён в оклад см. № 38

№22  02.04.1896 Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 рцб.

           08.05.1897 Помещён в золотой оклад см. №25

№25  08.05.1897  Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, в золотом окладе с сиянием из бриллиантов и рубина, работы Кейбеля, 3676 руб.  15.06.1899  Представлен ко дню Св. крещения Е.И.В. великой княжны МАРИИ НИКОЛАЕВНЫ

№28  18.09.1897 Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 руб.

07.03.1907 Помещён в золотой оклад с сиянием из драгоценных камней см.

№29  18.09.1897  Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 руб.

09.02.1898 Помещён в золотой оклад см. №35

№30    18.09.1897  Фёдоровской Божьей Матери, крестинный, художник Блазнов, 75 руб.

            01.03.1899   Помещён в золотой оклад см. №43

№31   18.09.1897  Спаса Нерукотворного для бракосочетания художник Блазнов, 75 руб.

22.03.1899  Отпущен фабриканту Кейбелю для изготовления оклада см. № 49

№32   18.09.1897  Фёдоровской Божьей Матери, для бракосочетания, художник Блазнов, 75 ру.

22.03.1899  Помещён в золотой оклад см.  №50

№43  01.03.1899  Фёдоровской Божьевй Матери крестинного образца в золотом окладе с сиянием из розового топаза и бриллиантов, изготовлен Кейбелем, художник Блазнов, 3420 руб.

07.01.1900  Представлен ко дню св. крещения выскоконоворожденного высочества князя императорской крови НИКИТЫ АЛЕКСАНДРОВИЧА

№46  03.03.1899  Спаса Нерукотворного для бракосочетаний написан на холсте художником Блазновым, 75 руб.

23.08.1901 Помещён в оклад см. №76

№47 03.03.1899 Фёдоровской Божьей Матери крестинный художник Блазнов, 75 руб.

07.03.1901  Помещён в золотой оклад с сиянием из драгоценных камней см. № 73

№48 03.03.1899 Фёдоровской Божьей Матери крестинный художник Блазнов, 75 руб.

         07.03.1901 Помещён в золотой оклад с сиянием из драгоценных камней см. №74

№49  22.03.1899   Спасо Нерукотворного (художник Блазнов, копия с образа, писанного художником Васнецовым) в золотом окладе и ризе с сиянием из изумруда, бриллиантов и роз для бракосочетаний, изготовленных Кейбелем, 5928 руб. 50 к.   26.07.1901  Представлен ко дню бракосочетания Е.И.В. великой княжны ОЛЬГИ АЛЕКСАНДРОВНЫ

№50 22.03.1899 Фёдоровской Божьей Матери (художник Блазнов, копия с образа, писанного художником Васнецовым) в золотом окладе и ризе с сиянием из изумруда, бриллиантов и розы для бракосочетаний, изготовленных Кейбелем, 4533 руб.  26.07.1901 Представлен ко дню бракосочетания Е.И.В. великой княжны ОЛЬГИ АЛЕКСАНДРОВНЫ

№52 16.10.1899  Образ св. Марии Магдалины, художник Блазнов, 160 руб.

05.11.1899 Помещён в серебрный оклад см. №54

№53 27.10.1899  Фёдоровской Божьей Матери крестный художник Блазнов, 100 руб.

25.11.1899  Помещён в крестинном образе в золотом окладе с сиянием из драгоценных камней, значившимся под №25,  вместо вынутого оттуда образа, см. №55

№54   05.11.1899  Св. Марии Магдалины  (живопись – художник Блазнов) в серебряном, золочёном окладе, изготовленном Кейбелем, 520 руб.

05.11.1899  Для Е.И.В. великой княжны МАРИИ НИКОЛАЕВНЫ

№55    25.11.1899 Фёдоровской Божьей Матери, вынутый из образы в золотом окладе №25 живописный крестинного размера, 75 руб.

06.02.1902 Помещён в золотой оклад см. № 82

№57  08.03.1900  Федоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым, 75 руб.

05.07.1900   Помещён в оклад см. № 65

№ 58  11.03.1900 Фёдоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым, 75 руб.

17.11.1900  Помещён в оклад см. № 68

№59       11.03.1900  Фёдоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым, 75 руб.

17.11.1900 Помещён в оклад см. № 69

№60      15.03.1900  Св. Никиты живописный написан художником Блазновым, 160 руб.

               12.04.1900 Помещён в серебряный золочёный оклад см. № 61

№61  12.04.1900  Св. Никиты живописный написан художником Блазновым, в серебряном, золочёном окладе работы Кейбеля, 520 руб.

23.06.1900  Его высочеству князю императорской крови НИКИТЕ АЛЕКСАНДРОВИЧУ

№62     10.07.1900  Фёдоровской Божьей Матери живописный образца для бракосочетаний копия с В.Васнецова написан художником Блазновым, 75 руб.

              23.08.1901 Помещён в оклад см. № 77

№63   14.06.1900  Фёдоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым, 75 руб.

14.06.1900  Вставлен в золотой оклад крестинного образца № 25, вынутый образ записан под № 64

№ 64   15.06.1900  Фёдоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым №25, 75 руб.

17.11.1900  Помещён в оклад см. № 70

№65   05.07.1900   Живописный образ Фёдоровской Божьей Матери крестинного образца написан художником Блазновым  №57 в золочёном окладе с разными драгоценными камнями работы Фаберже, 475 руб.

11.07.1900 Представлен Е.В.Г.И. АЛЕКСАНДРЕ ФЁДОРОВНЕ

№68   17.11.1900  Фёдоровской Божьей Матери написан художником Блазновым в серебряном золочёном окладе с эмалью работы Фаберже, 475 руб.

08.11.1906 Представлен Е.В.Г.И. Александре Фёдоровне по случаю бракосочетания фрейлины ДУБАСОВОЙ

№69   17.11.1900 Фёдоровской Божьей Матери написан художником Блазновым в серебряном, золочёном окладе с эмалью работы Фаберже, 475 руб.

19.10.1906 Представлен Их Императорским Величествам по случаю бракосочетания фрейлины МАКАРОВОЙ

№70  17.11.1900  Фёдоровской Божьей Матери написан художником Блазновым в серебряном, золочёном окладе с эмалью работы Фаберже, 475 руб.

08.02.1902 Представлен Его Императорскому Величеству по случаю бракосочетания фрейлины графини РИДИГЕР

№ 71 09.12.1900  Фёдоровской Божьей Матери, живописный крестинного образца, написан художником Блазновым, 75 руб.

№ 76   23.08.1901   Спаса Нерукотворного, живопись Базнова, в золотом окладе и ризе с сиянием из драгоценных камней для бракосочетаний работы Кейбеля, 5975 руб.   05.09.1902  Представлен ко дню бракосочетания Е.И.В. великой княжны ЕЛЕНЫ ВЛАДИМИРОВНЫ.

№77  12.08.1901  Фёдоровской Божьей Матери, живопись Блазнова, в золотом окладе и ризе с сиянием из драгоценных камней для бракосочетаний работы Кейбеля, 4331 руб.

           05.09.1902  Представлен ко дню бракосочетания Е.И.В. великой княжны ЕЛЕНЫ ВЛАДИМИРОВНЫ

№79   03.12.1901  Образ Св. Николая Чудотворца и Св. Царицы Александры написан художником Блазновым, 600 руб.

            03.12.1901 Всемилостивейше пожалован в часовню при храме Св. Василия Кенарийского в Москве, сооружаемую купцом В.М.Заводовым

№81   01.02. 1902  Живописный образ Св.Нины художник Блазнов, 190 руб.

            04.03.1902 Помещён в серебряный золочёный оклад, см. № 83

№82   06.02.1902 Фёдоровской Божьей Матери (живопись Блазнова) с сиянием из драгоценных камней в золотом окладе крестинного образца работы Кейбеля, 3192 руб.

             21.12.1902  Представлен ко дню Св. крещения князя императорской крови РОСТИСЛАВА АЛЕКСАНДРОВИЧА

№83   04.03.1902  Образ Св.Нины в серебряном, золочёном окладе работы Кейбеля, живопись художника Блазнова, 550 руб.

            04.03.1902 Представлен Е.И.В. великому князю ГЕОРГИЮ МИХАЙЛОВИЧУ

№84  18.03.1902  Живописный образ святой Анастасии художник Блазнов, 160 руб.

            02.05.1902 Помещён в оклад работы Кейбеля, ми. № 85

№85  02.05.1902 Живописный образ св. Анастасии художника Блазнова в серебряном, золочёном окладе работы Кейбеля (из №84), 518 руб.

           02.05.1902 Представлен Их Императорским Величествам в Царском селе

№86  12.05.1902 Живописный образ Фёдоровской Божьей Матери написан художником Блазновым, 75 руб.

           24.05.1902 Помещён в оклад, См. № 88

№87   17.05.1902 Живописный образ св. Дмитрия художник Блазнов, 75 руб.

            02.07.1902 Помещён в оклад работы Кейбеля, см. №89

№88 24.05.1902 Из №87, Фёдоровской Божьей Матери в золотом окладе с сиянием из аметиста и бриллиантов крестинного образца, Блазнов и Кейбель, 3209 руб.

№89 27.06.1902 Образ св. Дмитрия Салунского в серебряном, золочёном окладе из №86, Кейбель и Блазнов, 550 руб.

27.06.1902 Представлен для Е.В. князя ДМИТРИЯ АЛЕКСНДРОВИЧА

№90  11.07.1902 Живописный образ Фёдоровской Божьей Матери написан художником Блазновым, 75 руб.

№91 26.07.1902 Одиннадцать живописных образов для иконостаса походной церкви написан художником Блазновым, 2450 руб.

18.08.1902 Болгарскому наследному княжичу БОРИСУ для походного алтаря с церковной утварью

№103  02.07.1903    Живописный образ Спаса Нерукотворного для бракосочетаний, работы художника Блазнова, 80 руб.

17.07.1903 Помещён в оклад, см. №105

№104  02.07.1903 Живописный образ Спаса Нерукотворного для бракосочетаний, работы художника Блазнова, 80 руб.

             17.07.1903 Помещён в оклад, см. №107

№106   17.07.1903  Из №103 Фёдоровской Божьей Матери в золотом окладе с сиянием из драгоценных камней образца для бракосочетаний, оклад – Кейбель, Блазнов, 4553 руб.

№107 17.07.1903 Из № 104 Спаса Нерукотворного в золотом окладе с сиянием из драгоценных камней образца для бракосочетаний, оклад – Кейбель, Блазнов, 6619 руб.

№109 09.10.1903 Живописный образ преподобной Ксении работы А.П.Блазнова, 170 руб.

             14.11.1903 Помещён в оклад, см. №110

№158  17.04.1908 Образ Фёдоровской божьей Матери из №149 в серебряном вызолоченном окладе от Фаберже, 885 руб.

Аркадий Аверченко. Балтийский матрос в революции

БАЛТИЙСКИЙ МАТРОС

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ШКЛЯРЕНКИ И БОНДАРЯ

   До октябрьской революции образ балтийского матроса был ясен и прозрачен, как стекло...   Вот он:   "Боцманмат с "Авроры" Никита Шкляренко сдвинул на затылок шапку, выплюнул табачную жвачку, зашел в портовый кабак "Три якоря", хватил одним духом полпинты рому и, ахнув могучим кулаком между лопаток своего приятеля Егора Бондаря, пустился с ним посреди кабака в пляс, оглашая воздух боевой матросской песней".   Я очень любил этот бесхитростный образ. Давно любил. Еще с тех пор, как в юности прочел незабвенный стивенсоновский "Остров сокровищ".   Я очень любил эту цельную здоровую натуру -- могучего, грубоватого и добродушного матроса, сожженного солнцем тропиков, пропитанного морскими запахами, широкоплечего, немного неуклюжего на суше, покачивающегося во время ходьбы увальня.   Революция совершенно преобразила эту цельную монолитную натуру.   Началось с простого: вдруг матрос совершенно забросил свой корабль, перешел на сушу, вооружился ружьем, перепоясался пулеметной лентой и стал таскаться по всем подъездам, обыскивая и расстреливая.   В дальнейшем эволюция матроса пошла еще больше вглубь и вширь: некоторые неуклюже вскарабкались на коней и образовали совершенно неслыханную в природе "матросскую кавалерию": кое-кто причалил к тихой пристани: устроился комиссаром в какой-нибудь Губчека; а большинство застряло в "Красном Питере" и образовало кадры новой аристократии.   Уже в 1918 году можно было видеть на улицах Петербурга эту изысканную публику, одетую в штаны до того широкие, что казалось, на ногах болтались две женских юбки; одетую в традиционные голландки, но с таким огромным декольте, на которое светские дамы никогда бы не осмелились.   Эти странные матросы были напудрены, крепко надушены; на грубых лапах виднелись явные следы безуспешного, но усиленного маникюра; на ногах -- туфли с высокими каблуками и чуть ли не с лентами; на груди приколота роза.   Так вырядился и выродился честный простой русский матрос.   Ясно, что на полпути он остановиться не мог: газеты сообщали, что в столичных театрах большинство публики -- декольтированные матросы, напудренные, с подведенными глазами и накрашенными губами; на руках -- браслеты, на груди -- бриллиантовая брошка.   О, бывший могучий Никита Шкляренко, обвеянный всеми ветрами, согретый тропическим солнцем и пропитанный морским соленым запахом, -- о, Никита Шкляренко! Отсюда даже вижу весь "трэн" {"Ход {фр. train), образ жизни (фр. train de vie).} твоей нынешней столичной жизни.   Не узнать тебя, о, Никита, выпивавшего одним духом полпинты крепчайшего рому и храбро вступавшего в бой хоть с полдюжиной задиристых коллег с английского угольщика.   Вот пришел ты со своим приятелем Егором Бондарем в Александрийский театр, с наигранной светской усталостью уселись вы оба на места в ложе и тут же стали вы оба разглядывать публику; Егорка Бондарь в перламутровый дамский бинокль, ты же, о Никишка Шкляренко, в лорнет.   Сощурили вы оба подрисованные глаза, сжали пренебрежительно накрашенные губы и, почесав могучей пятерней пышное свое декольте, -- покачали в такт завитыми головами:   -- Публика севодни -- не охти чтобы какая.   На барьере вашей ложи стоит коробка шоколаду, и вы оба, отставив могучие, кривые от бывшей возни с канатами мизинцы, то и дело запускаете руку в коробку.   -- Жарко! -- говорит Шкляренко, утирая напудренный лоб. -- А я веер дома забыл. Ах, знаешь, кстати, какую я брошку намедни видел у одного товарища! Прямо -- с блюдце! Полгруди закрывает. Я на свое колье предлагал менку -- не хочет, сволочь. А што говорють, что быдто теперь у волосах диадемы уже стали носить. А что такое диадемы -- я и не знаю: чи то в роде звезды, чи то, как на манер рога.   -- Никишка, черт собачий, -- нервно перебивает размечтавшегося друга Бондарь. -- Ты опять Верой Виолетой надушился?! Головизна от него трещать начинает. Накарай меня господь -- сейчас упаду в обморок.   -- При чем тут моя Вера Виолета? Просто я говорил тебе -- не затягивай так корсет! А ты зашпаклевался до отказу!   -- Ладно там! Сотри-ка лучше с бакборта румяны: на самый глаз въехали.   -- Это я спешил: понимаешь, какая теперь дрянь ажурный чулок пошел: как натянешь, так у коленки -- хрясь! Напополам, к чертовой матери!   -- Да... трудно теперь матросу по-настоящему одеться!.. Ни тебе кружева к панталонам, ни тебе шелковых завязок до туфлей...

Виктория Миленко / Аркадий Аверченко

Аверченко не оставляли мысли о будущем страны и о причинах случившейся катастрофы. Размышляя о природе Октябрьского переворота, он одним из первых в сатирической прозе тех лет подметил его карнавально-балаганную природу. В памфлете «Чертово колесо» (Юг. 1919. 14 сентября) сатирик рассмотрел русскую революцию как аналогию петербургского «Луна-парка» с его «веселой бочкой», «веселой кухней», «таинственным замком», «чертовым колесом»… «Все новое, революционное, по-большевистски радикальное строительство жизни, все разрушение старого, якобы отжившего, — ведь это же „веселая кухня"! Вот тебе на полках расставлен старый суд, старые финансы, церковь, искусство, пресса, театр, народное просвещение — какая пышная выставка! И вот подходит к барьеру дурак, выбирает из корзины в левую руку побольше деревянных шаров, берет в правую один шар, вот размахнулся — трах! Вдребезги правосудие. Трах! — в кусочки финансы. Бац! — и уже нет искусства, и только какой-то жалкий покосившийся пролеткультский огрызок», — читаем в памфлете. С «веселой бочкой» Аверченко сравнил путешествие русского человека «в наше веселое революционное время из Чернигова в Воронеж»: «…бац о тумбу — из вагона ребенок вылетел, бац о другую — самого петлюровцы выбросили, трах о третью — махновцы чемодан отняли». «Таинственный замок» — это чрезвычайка, в которой «палачи всех стран» соединяются. Но больше всего похоже — «самое одуряюще схожее — это „чертово колесо"!». На это вращающееся с бешеной скоростью колесо лезут и пытаются удержаться Милюков, Гучков, Керенский…
    А вот лезет «новая веселая компания»: Троцкий, Ленин, Нахамкис, Луначарский, и кричит «новый „комиссар" „чертова колеса" — Троцкий:
    — К нам, товарищи! Ближе! Те дураки не удержались, но мы-то удержимся! Ходу! Крути, валяй! Поехала!».
    Действительно, революционный «великий сдвиг» вызвал колоссальное оживление писательского карнавального мироощущения. Владимир Маяковский в «Мистерии-буфф» (1918) прямо указывал на зрелищность эпохи: «Мы тоже покажем настоящую жизнь, / но она / в зрелище необычайнейшее театром / превращена». Те, кто не принял революцию, оценивали ее как инфернальный карнавал (шабаш), как «пир во время чумы». Николай Бердяев в статье «Духи русской революции» (1918) писал: «Революция всегда есть в значительной степени маскарад. <...> Те, которые были внизу, возносятся на самую вершину, а те, которые были на вершине, упали вниз; властвуют те, которые были гонимы, и гонимы те, которые властвовали; рабы стали безгранично свободными, а свободные духом подвергаются насилию». Одним из «действующих лиц» этой исторической драмы стал балтийский матрос. «Уже в 1918 году можно было видеть на улицах Петербурга изысканную публику, одетую в штаны до того широкие, что казалось, на ногах болтались две женских юбки; одетую в традиционные голландки, но с таким огромным декольте, на которое светские дамы никогда бы не осмелились, — писал Аверченко. — Эти странные матросы были напудрены, крепко надушены; на грубых лапах виднелись явные следы безуспешного маникюра; на ногах — туфли с высокими каблуками и чуть ли не с лентами; на груди приколотая роза. Так вырядился и выродился простой русский матрос» («Балтийский матрос»). Писателю вторил князь Феликс Феликсович Юсупов-младший, только его рассказ уже о черноморских матросах: «Мне случалось встречать <...> матросов, руки их были покрыты кольцами и браслетами, на волосатой груди висели колье из жемчуга и бриллиантов. Среди них были мальчишки лет пятнадцати. Многие были напудрены и накрашены. Казалось, что видишь адский маскарад» (Юсупов Ф. Мемуары. М., 2007).
   Карнавальная ирреальность 1917-го — начала 1920-х годов получила отражение прежде всего в сатирической прозе, так как комическое традиционно выступает одним из наиболее выразительных способов отражения жизненного хаоса. Писатели 1920-х годов (Илья Эренбург, Михаил Булгаков, Сергей Заяицкий, Валентин Катаев и др.) продуктивно использовали мотив карнавального ряженья и захватившего всех маскарада. Однако первым к этой теме обратился Аркадий Аверченко.
    Недавнее соприкосновение с советской властью вновь заставило писателя взяться за портреты большевистских вождей. Так, в фельетоне «Короли у себя дома» (Юг. 1919. 10 августа) он изобразил «супружеский союз» Ленина (жена) с Троцким (муж). Ленин одет в «затрепанный халатик, на шее нечто вроде платка… на ногах красные шерстяные чулки от ревматизма и мягкие ковровые туфли». «Мужское начало в этом удивительном супружеском союзе» символизирует Троцкий. Ленин и Троцкий сидят за чаем и бранятся, последовательно снижая все идеалы пролетарской революции. В порыве злости Троцкий кричит Ленину: «Я должен думать?! Обо всем, да? Муж и воюй, и страну организуй, и то и се, а жена только по диванам валяется да глупейшего Карла Маркса читает?» Обидевшись, Ленин кричит: «Куда я теперь поеду, когда благодаря твоей дурацкой войне мы со всех сторон окружены? Завлек, поиграл, поиграл, а теперь вышвыриваешь, как старый башмак? Знала бы — лучше пошла бы за Луначарского!»
    Этот и другие фельетоны Аверченко, печатавшиеся в газетах «Юг» и «Юг России», в 1920 году составят содержание одной из самых одиозных антисоветских книг XX столетия под названием «Дюжина ножей в спину революции». Она впервые будет выпущена во врангелевском Крыму симферопольским издательством «Таврический голос» (книгу можно было приобрести в самом издательстве и в севастопольском магазине братьев Зель на Нахимовском проспекте). Вторично сборник переиздавался в 1921 году в Париже. В СССР он будет опубликован только спустя 70 лет и произведет впечатление разорвавшейся бомбы: сознание советского читателя еще не было подготовлено к восприятию образа Ленина и революционных событий в сатирическом ключе!
   Современники по-разному относились к «Дюжине ножей…». Некоторым она не понравилась. К примеру, Александр Вертинский, переехавший к 1920 году из Ялты в Севастополь, вспоминал: «Аркадий Аверченко Точил свои „Ножи в спину революции". „Ножи" точились плохо. Было не смешно и даже как-то неумно. Он читал их нам, но особого восторга они ни у кого не вызывали» («Дорогой длинною»). Однако мы располагаем и другими фактами: правительству барона Врангеля книга Аверченко пришлась по душе. Летом 1920 года отдел печати выделил четыре миллиона рублей на издание еще одного сборника произведений писателя «Нечистая сила». Аркадий Тимофеевич заслужил такую помощь: он активно помогал правительству Деникина, а затем и Врангеля в области идеологии, задействовав все средства и способы борьбы с большевиками.
    Для Генерального штаба Белой армии Аверченко писал юмористические прокламации, которые распространялись среди бойцов Красной армии. Летчики сыпали листовки на голову голодным солдатам противника, а текст был приблизительной такой: «А мы сегодня отлично пообедали. На первое борщ с ватрушками, на второе поросенок с хреном, на третье пироги с осетриной и на заедку блины с медом. Завтра будем жарить свинину с капустой, ветер будет в вашу сторону» (Неандер Б. Памяти Аркадия Аверченко// Возрождение. 1926. 12 марта). Предоставим читателю самому судить, до чего мог дойти Аверченко, если кого-то ненавидел.
    Занимался писатель и благотворительностью. Он организовывал сбор средств на нужды Добровольческой армии, обращаясь к состоятельным гражданам на страницах «Юга» и устраивая концерты, сборы от которых передавались в Комитет по оказанию помощи вдовам, сиротам и чинам Добровольческой армии, пострадавшим в борьбе с большевиками.
Однако нельзя сказать, что Аверченко сделался «придворным» пропагандистом при правительстве Врангеля. Он писал и действовал не по «заказу», а по зову души и согласуясь с велениями совести. В марте 1920 года у редакции «Юга» произошел конфликт с военным цензором, который велел опубликовать в газете телеграмму группы офицеров. Редактор Фальченко был категорически против и считал, что цензор не имеет права диктовать, что печатать, а что нет. В газете появилась статья без подписи (от редакции), написанная в очень резком тоне. В ней было сказано, что «г-н военный цензор положительно не имеет представления о своих правах и обязанностях», а заканчивалась она словами: «Вам надо подать еще одну бумагу — прошение об отставке». Цензор подчинялся военно-полевому суду, который создал при своей Ставке в Джанкое генерал-лейтенант Яков Александрович Слащёв, руководивший обороной Крыма. В этот суд, который наводил ужас на крымчан, был вызван Фальченко, однако он, по-видимому, никуда не поехал и в результате 20 марта (по старому стилю) газета «Юг» была закрыта.
    Севастопольцы, перестав получать «Юг», придумывали этому различные объяснения. Одно из них приводит в историческом романе «Семь смертных грехов» (М., 1986) советский писатель Марк Еленин. Герой произведения — В. Н. Шабеко — ведет дневник, в котором находим следующую запись: «Аркадий Аверченко опубликовал в газете „Юг" фельетон — предлагал симферопольской Думе преподнести генералу Кутепову благодарственный адрес „за усердие по украшению города" (имеется в виду „фонарная деятельность" кандидата в Наполеоны). Кутепов, сказывали, рассвирепел. Кричал: для родины не остановится… перед преданием военно-полевому суду газеты, „заступающейся за большевиков". После этого Кутепов повесил еще троих. Аверченко, говорят, удрал… а газету закрыли. Вот она, суровая действительность. Вот демократия!»

Жалоба иконописца А. Бороздина на придворного иконописца В. Гурьянова по поводу пропавшей иконы. 1913 год.

Жалоба иконописца А. Бороздина на придворного иконописца В. Гурьянова по поводу пропавшей иконы. 1913 год.

Публикация Валентина Скурлова.

Журнал СВЕТИЛЬНИК, № 4-5, 1913 г. - С.41-42:

Пропавшая икона.

     Крестьянин слободы Мстера, Владимирской губ., А.Д. Бороздин, подал митрополиту Макарию жалобу на иконописца В.П. Гурьянова, производившего реставрацию старинных икон в Спасо – Преображенском соборе Гуслицкого монастывря.

     По словам жалобщика, г. Гурьянов одну из древнейших икон собора увез из монастыря и не вернул обратно.

    Г. Бороздин, между прочим, пишет: «Взятая Гурьяновым икона представляет  собою, как по художественности исполнения, так и в виду ее редкости и глубокой древности, сокровище большой ценности. Поэтому эта икона является собственностью не только Гуслинского монастыря, но и всего православного общества.

    Принимая во внимание, что икона составляет неотделимую и неотчуждаемую принадлежность храма, в котором она находится, - я знал, что частное лицо, каковым является Гурьянов, никоим законным способом не могло получить икону в свое законнное обладание.

    В свое время г. Бороздин обратился в «Русское Слово» с письмом в редакцию, которое и было напечатано.

    В ответ на это Гурьянов, в свою очередь, поместил письмо в «Русском Слове».

    Не отрицая факта увоза иконы, г. Гурьянов утверждал, что икона получена им от настоятеля монастыря в счет платы за его работу.

    Реставратор представил даже удостоверение настоятеля.

    Не ограничившись письмом в редакцию, г. Гурьянов привлек г. Бороздина к судебой ответственности за клевету в печати.

    А.Д. Бороздин теперь в прошении митрополиту Московскому указывает, что удостоверение настоятеля не меняет дела: драгоценная икона, собственность и святыня монастыря и всего православного народа, находится до сих пор в частных руках.

     Жалобщик говорит, что его совершенно не интересует, чем закончится его судебный процесс с Гурьяновым.

    Он добивается одного – чтобы икона была возвращена на прежнее место.

       «Настоятель монастыря, - констатирует Бороздин», - не мог своею властью отменить закон, по которому икона должна была вечно пребывать в храме».

     А.Д. Бороздин просит митрополита назначить розыск и следствие о пропавшей иконе, а также допросить г. Гурьянова, что он сделал с нею, и предложить ему вернуть икону Гуслицкому монастырю.

       Аналогичная жалоба г. Бороздина подана к прокурору Московского окружного суда.

 Только прокурора г. Бороздин просит:

    - на основании п.1, ст. 297 Устава уголовного судопроизводства, назначить следствие для розыска пропавшей иконы и привлечь к законной ответ ственности виновников её исчезновения,

Великая княгиня Мария Павловна, 1891 год. Покупки у ювелиров. Выписал В.В. Скурлов.

Великая княгиня Мария Павловна, 1891 год. Покупки у ювелиров.  Выписал В.В. Скурлов.

РГИА, Ф.528, опись 1, дело 1186. Отчёт о приходе, расходе и остатке собственной Ея Императорского Высочества Государыни Великой Княгини Марии Павловны по сумма за 1891 год.

Лист3:  Приобретено для Собственного Вашего Императорского Высочайшего употребления:

ЮВЕЛИРАМ:

Никольс-Юингу……..4905 руб. 35 коп.

Фаберже……………….2025 руб. 50 коп.

Ган……………………  683 руб

Фохт……………………...39 руб.

ИТОГО………………...  7959 руб.85 коп.

ЗОЛОТЫМ И СЕРЕБРЯНЫМ МАСТЕРАМ:

     А) Ган – за рамки с вензелем (1/2) . доля с Его Имп. Высочеством…….625 руб.

     Б) Бурдье в Париже, за золотые вещи….1642 франка (по курсу 33-50)…552 руб.42 коп.

В) Грачёву, СПб……531 руб.50 коп.

Г) Кручининиу, СПб,  за две серебряные ванны….400 руб.

Д) Антиквару (?), за золотую медаль…..110 руб.

Е) Боб, за золотые часы…..40 руб.

   ИТОГО………………….2258 руб. 92 коп.

Раздел IV. Подарки и денежные награды.

  А. Члена Императорской фамилии.

    1. Уплачено Оппенгеймеру, в Ганновере, за верховую лошадь, подаренную Государю Великому Князю Владимиру Александровичу……..2506 руб.25 коп.

    2. Устройство Ёлки для Августейших Детей по счёту Камердинера Годури…..443 руб.90 коп.

      ИТОГО……2950 руб. 05 коп.

Нина Кривошеина (1895– 1981).. Четыре трети нашей жизни. Воспоминания ...

Кривошеина-Мещерская Мемуары. Глава 2.

Когда-то, в 1920 г., когда я покинула Петроград и ушла пешком через лед

Финского  залива  в Финляндию, и дальше в эмиграцию на 28 лет - я  отдала на

сохранение  одной  моей  приятельнице,  тоже  бывшей  ученице  гимназии  кн.

Оболенской,  рукопись  Прокофьева,  которую он  мне подарил, -- это была его

первая  опера Маддалена, написанная  в  возрасте двенадцати лет. Когда он ее

привез мне в Царское Село и отдал, то сказал : "Вот самое драгоценное, что у

меня есть, я ее написал в двенадцать лет и тогда же начисто переписал. Храни

ее всегда, кроме тебя  никому  бы не отдал".  Но я переходила  Финский залив

пешком,  ничего взять  с  собой  не  могла, и с  отчаянием  отдала  рукопись

Прокофьева   этой   девушке,  армянке,   дочери  знаменитого  петербургского

психиатра  --  по  всему чувствовалось, что  ее семья никогда из  страны  не

уедет. Живя в Ульяновске, я в 1952 г. все же сумела ее найти и послала к ней

одного знакомого с письмом -- он ехал в  Ленинград и обещал к ней зайти.  Он

был  у  нее два раза,  сперва  она  отвечала  уклончиво,  а когда  Прокофьев

скончался, заявила, что в тот  же день, как узнала о его  смерти -- отослала

рукопись  Маддалены  вдове композитора...  Но ведь было две вдовы -- первая,

Лина  Ивановна, с  которой Прокофьев развелся  и которая  тогда  еще была  в

лагере Потьма, и вторая, Мирра Мендельсон, с которой он жил на Николиной.

     Так я  никогда  ничего  точно и  не узнала про Маддалену; писать  Мирре

Мендельсон было неловко; в Музее Прокофьева, где находится собрание всех его

рукописей, одной моей знакомой сообщили  после  нескольких ее запросов,  что

рукопись Маддалены у них имеется в каталоге.

     Так вот, даже этот поистине царский подарок я не сумела сохранить.

Хххххххххххх

  1916 год.

Я посещала  Склад исправно, понемногу  привыкла, катала бинты  не  хуже

других девочек, кое с кем там познакомилась и вела приятную болтовню, однако

все  больше по-русски -- мне казалось, что во время такой тяжелой  войны это

было  более прилично... Церемония  чая  мне очень нравилась: ведь  могли нас

этим  чаем  и не угощать -- дескать,  придете  домой и  попьете! Это было  и

вкусно и, вместе с тем, экзотично --  распивать чай в Екатерининском Дворце!

Как и  все, ровно в пять часов я замолкала,  вставала, делала уже  привычный

"реверанс"  и усаживалась поудобней, чтобы  целый час  почти не шелохнуться.

Рассмотреть моих соседок,  Великих Княжен Марию и Анастасию, было мне трудно

в силу самой  примитивной  вежливости  -- не  могла же  я крутить головой  и

заглядываться  на них...  Но как только я поднимала глаза, тут же взгляд мой

встречал великую  Княжну Татьяну, и  оторваться от нее  было трудно, так она

была привлекательна и хороша собой! Строгий принцип, внушенный нам с детства

английской miss:  "Child, don't  stare!" (не смотрите ни на  кого в упор!) я

тут применяла  плохо,  хотя, конечно, не  "уставлялась  в упор",  а ловчила,

взглядывала, будто искала бинт  или  ножницы. Описывать ее  не стану,  да  и

любой портрет бывает обыкновенно неудовлетворительным -- ведь осталось много

фотографий именно этого периода... Лучше же всего я видела ее руки на столе,

и руки эти  были  прекрасны  :  на правой руке был тяжелый золотой браслет с

крупным  уральским  сапфиром посередине и такое же кольцо -- зимой я как раз

точно  такие же  браслет и кольцо подарила сестре,  она их  очень  любила  и

постоянно носила. Такие золотые вещи тогда стали очень  в моде и были весьма

декоративны;  носить  настоящие  бриллианты барышне  не  полагалось,  а  вот

полудрагоценные камни -- вполне можно было. Словом, если  многое  оставалось

непонятным, то эти браслет и  кольцо были  знакомы  и понятны, и мне  ужасно

хотелось сказать Великой Княжне  что  у  моей сестры  тоже  такие  браслет и

кольцо...

ххххххххххххххххххххх

25 ОКТЯБРЯ 1917 ГОДА

     Мне не страшно. Я трамвай. Я привык

     <i>Осип Мандельштам (Два трамвая}</i>

     Вечером 25  октября 1917 г. я была в Петрограде и пошла  вместе  с моей

родственницей Наталией Сергеевной Полевой слушать  Шаляпина,  выступавшего в

Народном Доме. Шла опера Верди  Дон Карлос, и хоть  я Шаляпина  уже и раньше

слышала, бывала на  его  концертах, но в роли  старого подагрического короля

Филиппа никогда не  видела. Эту  оперу слышала  я раз в жизни, именно в этот

знаменательный вечер.

     В  Народном  Доме  я,   кстати,  тоже  была  впервые;  моя  мать,  Вера

Николаевна, была очень  музыкальна сама и для дилетантки прекрасно играла на

рояле; в нашем доме  в 1912-1914 гг. бывали  часто  любительские музыкальные

вечера  --  играли и трио, и  квартеты, пели  романсы, подчас  участвовали и

хорошие артисты.

И вот, вечером  25 октября 1917 г. я  впервые  попала в Народный Дом, о

котором у  нас  в семье знали,  но  никто там не бывал, а знали потому,  что

директором этого Дома был Николай Ник. Фигнер, который часто появлялся у нас

в  доме.  В  эпоху  войны  1914  г. это  был уже  немолодой  человек,  очень

представительный  и   красивый,   с  прекрасными   манерами,   скромными   и

незаметными,  столь характерными для наших  морских  офицеров. А  Ник.  Ник.

когда-то  был морским офицером, потом ушел из  флота и уехал в Милан учиться

пению. Там женился  на  итальянке,  тоже  певице,  которая с ним приехала  в

Петербург;  я  раза  два  ее  видела  --  это  Медея   Фигнер,  первая  жена

Фигнера<sup>[*]</sup>. Вот через него у нас и было известно о Народном Доме.

Этот театр был построен и открыт  около 1909-1910 гг.,  и назывался  он, как

мне кажется, "Народный Дом имени Государя Императора Николая II". Театр этот

находился  на "той" стороне Невы,  где-то  на  Каменноостровском  проспекте,

недалеко  за  Дворцовым  мостом,  несколько  в  стороне. Это  было громадное

здание, довольно-таки уродливое (но днем я его так никогда и не видела); зал

по сравнению  с Мариинским театром был много больше, тысячи на две зрителей.

Все, что было потом, после Дона Карлоса, так поразило  меня,  что сам театр,

как  нечто реальное,  просто  исчез из памяти. Остался лишь громадный  зал и

море лиц вокруг нас, меня и Наталии Сергеевны.  Сама она, Н.С. Полевая, жила

совсем  где-то близко от Народного Дома, я жила  в то время на Кирочной  ул.

22, и мы встретились у входа  в Народный Дом. Поехала я туда на трамвае, сев

на Литейном проспекте.  Маршрут трамвая  шел по Литейному, потом заворачивал

на Гагаринскую,  и дальше --  через Дворцовый мост на Каменный  остров. Но я

совсем не помню  дорогу туда  -- верно, ничего особенного не было; пассажиры

вели себя как обычно, никакого волнения нигде, ни в трамвае, ни около театра

просто  не замечалось; все  было как  обычно. Дома никаких особых обсуждений

ожидавшегося выступления большевиков не велось; об  этом уж  поговаривали не

раз,  но  ничего такого  не было.  Ну, а что по ночам стреляли, что людей на

улице иногда и  раздевали -- это уж  казалось обыденно (впрочем, грабежи  на

улице тогда еще только начинались)

ххххххххххххххххххххх

Мы  сидели в первом ярусе, но на отличных  местах, было  хорошо видно и

слышно; театр был набит до отказа. Все, конечно, было распродано. Думаю, что

билеты на Дона Карлоса Наталия Сергеевна достала как-то через Екатерининский

институт. Что осталось в памяти от этого  спектакля ? Да кроме Шаляпина мало

что. Описывать  через столько лет, как  пел и  играл  Шаляпин, дело трудное.

Разве  что  повторять  :  ах,  как  чудесно! ах, как  замечательно! Остались

пластинки Шаляпина, некоторые из последних записей, сделанных в Париже, есть

и много снимков  в  разных  ролях. Но сценическое мастерство  Шаляпина,  его

перевоплощение  на сцене  могут понять и помнить только  те, кто его  видел,

а'их почти уж нет. Но ведь такова судьба каждого артиста, как бы велик он ни

был.  Остается слава, которая  живет еще  много лет и, думаю, даже кино мало

что переносит в будущее.

     Спектакль протекал, как обычно  : оркестр,  хор, остальные артисты были

тем необходимым  фоном, на  котором  двигался  старый,  рыжеватый с  сединой

король,  опираясь на палку и слегка приволакивая больную  ногу. Публика, как

всегда,  когда на  сцене  появлялся Шаляпин,  бешено аплодировала,  кричала,

истерические барышни на галерке визжали...

     Кончался  последний  антракт,  и  занавес   вот-вот  должен  был  вновь

подняться;  был  только  слышен  замирающий, утихающий говорок  зрителей.  И

вдруг, свет в театре потух, и  наступила полная  темнота и... полная тишина.

Потом  последовал  легкий  всплеск  говора,  и  опять  все  затихло.  Прошло

некоторое время, было все также абсолютно  темно, даже из кулуаров или из-за

занавеса не показывалось нигде ни малейшего лучика. Стало страшно; я шепотом

сказала Наталии Сергеевне : "Как долго, верно горит где-то?" За сценой стали

изредка слышаться какие-то глухие удары. По толпе зрителей прокатилась волна

шепота и замолкла. Стало опять совсем тихо, никто не шевелился;  все зрители

(а было  их  не  меньше  полуторы-двух  тысяч)  почему-то  совсем ничего  не

говорили, никто не сделал  первого движения  встать с места. Паники не было,

однако понемногу становилось нестерпимо.

     Минут через пять (время потом было мною почти  точно восстановлено, так

что тут все именно так, как было) послышалось легкое движение занавеса, и на

авансцену вышел голос. Голос сказал, при этом  спокойно, как  некое  обычное

сообщение дирекции  : "Граждане,  не  волнуйтесь, у нас  произошла небольшая

поломка электрической установки. Но ничего страшного нет, наши техники сразу

начали починку, и мы  надеемся, что свет скоро будет восстановлен. В публике

говорят, будто бы  за сценой пожар... Ничего подобного нет, абсолютно ничего

не горит, в чем дирекция вас и заверяет. Убедительно прошу сидеть спокойно и

не покидать  мест". Прошел  по залу  какой-то  вздох,  и ничем не нарушаемая

тишина продолжалась. Все это длилось минут пятнадцать-двадцать. Как никто не

побежал ? Как не началась вдруг стихийная паника? Когда прошло минут десять,

я истерическим  шепотом  стала  умолять Наталию Сергеевну:  "Пойдем,  убежим

скорее, ради  Бога уйдем. Je n'en peux plus! Нат. Серг., крепко схватив меня

за  руку,  гневно  зашептала:  "Сиди,  не  смей  даже  двигаться,  а то  все

погибнем". - "Что же это там за сценой стучат? - шептала я, - конечно пожар,

и они что-то рубят". Наталия Сергеевна сжала мою руку изо всей силы: "Молчи,

никуда не пущу, слушайся меня, поняла?" Вот тут мне помогло то, что  со мной

была опытная классная дама. Я завяла и умолкла; мало я  тогда чего  боялась,

но вот темноты я с детства  боялась ужасно,  войти в темную комнату  в нашей

громадной  квартире  было  для  меня  настоящей  пыткой. И  в  данном случае

испытание  этой  абсолютной  тьмой  было почти выше моих  сил.  Я  почему-то

зажмурила глаза и, совсем съежившись, сидела и только ждала: когда же, когда

же наконец свет? Казалось, никогда это все не кончится, казалось немыслимым,

что никто не нарушит эту вязкую тишину...

     И вот, свет сразу, в секунду зажегся -- так  же  внезапно,  как  потух.

Оркестр стал настраивать инструменты, вышел и сел за пюпитр дирижер, занавес

взвился -- все вернулось  к жизни,  непонятный  пожар кончился. По окончании

спектакля  взяли пальто с вешалки и  вышли  на улицу, и тут сразу -- стрекот

пулеметов... совершенно  неожиданно, близко,  настойчиво. Стреляли в  разных

местах,  но скорее  все же со стороны Невы,  а я-то думала,  что это  что-то

рубят за стеной, декорации может быть!

Хххххххххххххххххххххх

Сейчас я просто удивляюсь, вспоминая ту легкую, безумную беспечность, с

которой русское общество  приняло  и революцию  в феврале, и  большевистский

coup d'йtat в октябре. Знал ли хоть кто-нибудь в тот момент, что случилось ?

Ведь  еще  можно было от всего спастись.  Неужели поколение до нас  -- люди,

создавшие феноменальный расцвет России начиная с 90-х  годов  девятнадцатого

столетия  и бурный подъем всей жизни в стране  сразу после  тяжелого 1905 г.

(вот тогда и была, собственно, настоящая революция!),  -- неужели и они были

так   легкомысленны,   так   неосведомлены?   Ведь   градоначальник   города

Санкт-Петербурга  не мог не  знать, что  некий Джугашвили ездит с  Кавказа в

Питер и спокойно живет в семье рабочего Аллилуева...

     Про  день  октябрьского переворота много написано, а  о той  горе  лжи,

которая  за  долгие  годы навалена  на это  страшное по  своей  краткости  и

простоте событие, и говорить нечего.  Да и я ведь,  в общем, забавно и легко

прожила этот октябрьский вечер шестьдесят лет тому назад.

     Как-то   в   мае-июне  1918   г.  пришлось   мне  увидеть  на   Невском

примечательную пару  : она была  одной из самых красивых молодых женщин того

времени в Петрограде -- на нее обернулся  бы всякий, даже если  бы она  была

скромно одета. Но одета она  была ярко, богато, почти вызывающе  --  было на

ней легкое  пальто  броского розовато-персикового цвета с громадным  круглым

воротником  белого  пушистого меха, из-под белой  шапочки выбивались  легкие

светлые волосы, на шее ожерелье из крупных жемчужин, руки в кольцах.

     А он? Он был матрос, несколько ниже ее ростом, широко раскрытая грудь и

тельняшка,  застегнутая  не одной,  а несколькими подряд брошками, на  руках

кольца  и  несколько  браслетов. Крепкий,  но  не коренастый,  я бы  сказала

могучий, с нахально-самодовольным лицом. Они шли не спеша под ярким весенним

солнцем --  гуляли по Невскому и  казались  всем довольными. Прохожие, а  их

было  в этот чудный день много, останавливались, оборачиваясь на  этих будто

"костюмированных" двух  молодых людей,  которые  не  боялись  пройтись среди

серой, обнищавшей толпы,  чтобы  хвастнуть  перед всем  народом богатством и

изобилием ювелирных изделий, которые попали им в руки. Этот матрос был тогда

широко известен  в Петрограде, его фотографии появлялись в газетах, а она?..

Я  ее сразу узнала, хотя  и не была с ней лично  знакома. Ее отец командовал

одним из  самых  шикарных царскосельских  полков, и  до  революции они  жили

постоянно в Царском Селе и были "в милости".

     Мне позже сказали, что у матроса и его спутницы был ларек  на  какой-то

толкучке, где они и торговали золотыми вещами.

Ххххххххххххххххххххххх

  ПОБЕГ

     В декабре 1919 г. я, в группе из пяти человек,  перешла в Финляндию  по

льду  через финский залив.  Шансов погибнуть было  очень много, точнее, было

мало  шансов  благополучно  дойти.  На  этом  маршруте  многие  утонули  или

замерзли, иные были тяжело  ранены  финской береговой охраной, попали в руки

Красной Армии и были расстреляны.

     Шла война, фронт  проходил недалеко  от Белоострова, спускаться на  лед

надо  было близко от  линии окопов, так как тут был шанс не  быть замеченным

(вдоль всего берега шныряли пограничники с собаками).

     В августе  за  мной прибежал  близкий  друг  моего beau-frиre,  Николай

Васильевич  Змиев: скорей-скорей  к Анне Алекс.  В-т,  там  сейчас находится

официальный  проводник финского правительства, он  согласен  взять  от  меня

письмо к моему отцу. Я, не раздумывая, туда побежала  -- страшно торопилась,

чтобы финн не ушел.  Но он  меня  ждал, и я  тут же села написать  несколько

слов.  Волновалась  невозможно:  все  было  так  неожиданно,  было   страшно

встретиться  с финским эмиссаром, да  еще  при свидетелях, хоть и  достойных

полного  доверия. Да  и  жизнь в это время стала вдруг почти  непереносимой,

резко  наступил страшный голод, никакого топлива не было. Казалось, что  вот

так  и погибнут все от  цинги, а то  и просто от голода...  Террор для людей

юных еще  не был явно ощутим. Ведь это  было еще до  наступления  Юденича...

Вернувшись домой, я просто не могла вспомнить, что же  я написала : кажется,

что-то  отчаянное.  Финн (его  звали Содер или Содерер)  быстро ушел,  и мое

письмо с адресом : А.П. Мещерскому, Финляндия, пошло с ним по пути, которого

я уже не знала. Но теперь я уже не могла остановить события.

     В начале октября Содер вдруг появился уже  у меня на квартире и сказал,

что приехал на  лодке, лодку  оставил в  камышах  около  Ораниенбаума, и вот

через два  дня  самое позднее мы  едем  с ним.  "Ну, а как  же  добраться до

Ораниенбаума  ?" На  этот вопрос  он ответил (с сильным  финским акцентом  и

ломаным языком) :  "Это уж,  как хотите". Я долго  ему доказывала, что  ноль

шансов на  удачу, по дороге к  Ораниенбауму десять проверок в поезде, да  до

лодки  ведь  тоже надо добраться. Но он ушел, быстро сказав  :  "Послезавтра

едем".

     Я решила  переждать и, верно, не решилась бы ехать на поиски этой лодки

в  камышах...  Но ехать в  Ораниенбаум так  и не пришлось.  Содер  больше не

появился.  Мы его ждали еще несколько  дней, но  вскоре началось  знаменитое

(или  злополучное?) наступление Юденича, и вся жизнь сосредоточилась на этом

событии,  на  сумасшедших  новостях,  заявлениях  правительства, самых диких

слухах,  на страхе, на  несбывшихся надеждах освобождения -- острые донельзя

дни -- вверх, вниз... вот-вот..:  Потом - провал, страх еще пуще прежнего и,

наконец,  небывалая  по цинизму  карательная акция,  методично  и  аккуратно

проведенная  в  жизнь  латышом  Петерсом.  Наступление докатилось вплоть  до

Нарвской  заставы, белые на некоторых  улицах залегали  на одном тротуаре, а

остатки  красных --  на другом. Город был  оставлен командованием и целых 24

часа (если не  больше)  был  предоставлен  самому себе;  потом,  когда белые

внезапно, не дав ни одного выстрела, откатились и, все быстрее набирая ходу,

-- скорей, скорей -- вернулись  в Эстонию, а Троцкий победителем вернулся --

вот тут стало ясно, что больше надежды нет; был момент, когда надо было дать

первый встречный выстрел в городе, но никто его не дал, хотя у Петроградских

жителей оставалось еще немало оружия, и в  душе многие только и  ждали этого

выстрела.

     Теперь  стало ясно, что все это всерьез. Наступила  страшная, холодная,

голодная  зима 1919-1920  г., которой все так опасались, и... Так  вот стало

ясно: если можно убежать, то делать это надо теперь же, не задумываясь.

     ***

     <i>"... нет, не гони меня туда, в скучное царство мертвых..."</i>

     Наша  группа двинулась в  путь 16 или 19 декабря  1919 г. Финский ходок

наш, Содер, вновь появился приблизительно через  неделю после окончательного

отступления  Юденича. Его  было трудно узнать  - не  человек, а  привидение.

Оказалось, что через несколько минут  после  того, как он от  нас вышел, его

арестовали на  улице и повезли в тюрьму на Шпалерную; записку с моим адресом

он успел сжевать и проглотить. Его  судили -- кажется, военный трибунал -- и

приговорили к  расстрелу,  как  известного шпиона. Но  началось  наступление

Юденича; тут, видно,  было  не до него, и  вот  он  целых пять-шесть  недель

просидел  на Шпалерной в ожидании  расстрела, не получив ни  от кого ни разу

передачи; человек он  был крепкий,  никого не назвал и не выдал,  и в тюрьме

буквально умирал от голода.

     Когда над Юденичем была одержана окончательная победа и когда армия его

распылилась (многие  погибли потом  в  Эстонии), случилось событие, которое,

по-моему,  больше уже  за следующие  50 лет не повторялось  : на радостях  в

Петрограде  была объявлена  амнистия разного  рода  преступникам,  и  Содер,

официальный ходок Финского правительства, осужденный за шпионаж к расстрелу,

получил помилование. Я сама видела справку, которую он получил при выходе из

тюрьмы  и которая была единственным оставшимся у него документом  и видом на

жительство --  справка о том, что А. Содер, финский гражданин, приговоренный

к  расстрелу (тогда-то)  в виду амнистии  (такого-то  числа и  года) получил

помилование и выпущен из заключения.

     Не помню, к сожалению, чья подпись стояла под этой справкой,  но думаю,

что начальника тюрьмы.

     Что у меня было  в тот вечер в самом конце ноября,  когда  Содер у  нас

вновь появился? Да почти ничего -- кажется,  немного липкого черного хлеба и

какое-то "пойло" -- не то чай, не то кофе.  Но он был в таком состоянии, что

и есть-то ничего не  мог, а только просил что-нибудь  выпить  горячее, чтобы

согреться. Я его спросила  : "Что же  теперь?" Ведь никакой лодки уж давно в

камышах не было: ее захватили через несколько часов после  прибытия Содера в

Ораниенбаум, а за ним самим  почти сразу началась в  городе  слежка. 

Ххххххххххххххххххххххххххххххххх