Элизабет
Хереш. Александра.
Трагедия
жизни и смерти последней русской царицы. Ростов-на-Дону. «Феникс», 1998.
Открыть свои чувства шестнадцатилетний
юноша не решается. Николаю приходится каждый раз что-то придумывать, чтобы
повидаться с Аликc. Вот несколько строк (на английском языке, на котором
хозяева общались с немецкими гостями), посланных им во дворец, куда поселили
Эрнста Людвига и Аликc:
1/13 июня 1884 г., Петергоф
Дорогой Эрни.
Если тебе нечего больше делать,
приезжай, пожалуйста, с Аликc к нам. Будем кататься на лодке по нашему пруду.
Все вместе поужинаем.
Good bye. С любовью Ники.
В один из вечеров Николай собирается с
духом и посылает Аликc дорогую брошь. Та сконфуженно принимает подарок, однако
на следующий день, во избежание пересудов, возвращает его. Николай обижен; из
упрямства он пересылает брошь с обратной почтой ни о чем не подозревающей тете.
Один из тех дней Николай описывает в
своем дневнике в переплете из слоновой кости:
«Сегодня была чудесная
погода. Как всегда завтракали с дармштадтцами. Катались на лодке. В 3 часа
выезжали на четырех лошадях. Папа показывал тетям Марии и Виктории в семейной
карете озера. Обедали у нас: Эрнст, милая Аликc и Сергей. Аликc и я оставили
свои автографы на окне в итальянском павильоне (а именно, что мы любим друг
друга)»[23].
1889 год.
Еще один бал, также
великолепный, состоялся в Эрмитаже[26],
соединенном с Зимним дворцом. По всей длине зала тянулась открытая колоннада,
за которой открывался вид в огромный зимний сад, изобиловавший цветами. У
дальней стены было спрятано множество клеток с канарейками и другими певчими
птицами, и все они щебетали. В перерывах туда можно было пройти и даже
посидеть.
Несмотря на роскошь, обстановка
располагала, так как все было продумано с учетом удобств — не так, как в
Берлине, где все делается только напоказ…»
Большое удовольствие доставляет гостям
из Дармштадта и пресловутая русская неукротимость:
«Однажды Нечаевы — старший брат и его
обе сестры — давали большой бал. Поскольку они были чрезвычайно богаты, бал был
обставлен с невероятной пышностью. Я никогда не забуду, как мы, юноши, после
обеда сбежали вниз и в одном из залов, где играли цыгане, потребовали, чтобы
они спели что-нибудь танцевальное. Аккомпанировали хору лишь балалайки, гитары
и бубны. Все взрослые оставались еще наверху. И вот мы танцевали, не говоря ни слова,
совершенно безмолвно и без остановок, как помешанные.
Никогда больше я так не
танцевал, как той зимой в Петербурге. Причем днем устраивали танцы на островах[27] и чаи с мазуркой, длившиеся несколько
часов, затем еще езда на санях и катания со снежных горок в Торид-парке[28] со
всем высшим светом. Для тех, кто не спал, буйство длилось беспрерывно…»
Один особенный бал этой
1889 г. надолго запомнился гостям из Дармштадта. Предстоял традиционный
бал царя и царицы по случаю открытия зимнего сезона. Уже разосланы
пригласительные карточки, как приходит известие о смерти престолонаследника
Австро-Венгрии, кронпринца Рудольфа. Однако царица Мария Федоровна, урожденная
принцесса Дагмар Датская, не хочет отменять праздник. И находит своеобразное
решение проблемы: ввиду полагающегося в подобных случаях придворного траура она
посылает вслед разосланным уже приглашениям новые — на «Bal noir»[29],
бал во всем черном.
«Все дамы явились во всем черном, в
бриллиантах и жемчугах, — вспоминает Эрнст Людвиг об этом необычном
вечере, — в белом зале с красными гардинами и стульями пестрели только
мундиры. Зрелище было странное, но совершенно захватывающее…»
Это памятное событие нашло отражение и в
воспоминаниях отца Аликc. Еще за неделю до него, 30 января 1889 г.,
великий герцог записал:
«Кронпринц Австрийский на охоте под
Баденом (…) утром (…) был найден мертвым.
Бедный император! Застрелился!!!»
Запись в четверг 7 февраля гласит:
«…в половине десятого при
малом параде с Э[ллой], С[ергеем] в Аничков[30] на бал. Все дамы в черном, выглядят
очень хорошо… Танцевал с Минни [царицей Марией Федоровной] и Михен [Марией
Павловной][31],
но не много… было забавно… Эрни танцевал старательно…»
Два дня спустя великий герцог Людвиг
негодующе дописывает в дневнике о драме в Майерлинге:
«Эрцгерцог Рудольф спит в Майерлинге с
фрейлейн фон Ветсера: застрелил ее, а потом себя!»
В воспоминаниях об этом бале Аликc не
упоминается. Да она и не присутствовала на нем: помешала простуда.
Для Николая погода не играет никакой роли.
И из его подробного описания этих важных дней
становится ясно, почему:
«8 [20] апреля. Чудный, незабвенный день в моей жизни
— день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликc. После 10 часов она
пришла к тете Михен, и ней, поговорив, мы объяснились между собой. Боже, какая
гора свалилась с плеч! Я целый день ходил, как в дурмане, не вполне сознавая,
что собственно со мной приключилось.
Вильгельм сидел в соседней комнате и
ожидал окончания нашего разговора с дядями и тетями. Сейчас же пошел с Аликc к
королеве и затем к тете Мари[53], где все семейство на
радостях облобызалось. После завтрака пошли в церковь и отслужили
благодарственный молебен. Позже был устроен бал, но у меня не было настроения
для танцев: мне приятнее было погулять со своей невестой в саду! Я не мог даже
поверить, что у меня есть невеста…»
В передаче Вильгельма он сам выступил в роли «доброго
гения». По его утверждению, он решительно сунул Николаю букет цветов прямо из
вазы со словами: «Теперь возьми это в руку, надень мундир с саблей и сделай
предложение!» Верно в этом лишь то, что Вильгельм был заинтересован в подобном
браке, так как в силу родства с Аликc, доводившейся ему кузиной, надеялся
влиять на будущую политику царя.
Как отреагировала на решение Аликc королева Виктория,
которая в течение многих лет занималась будущим своей внучки, можно прочесть в
ее дневнике:
«20 апреля. Пасмурное утро. Завтракала сама с
Беатрисой. Вскоре после него вошла Элла, очень взволнованная, и сказала, что
Алики и Ники обручились и поэтому просят дозволения прийти ко мне!
Меня словно пронзила молния, так как хотя я и знала,
что Ники этого хочет, но я думала, что Алики откажет ему.
Я приняла их. На глазах Алики были слезы, но выглядела
она сияющей, и я поцеловала обоих. Ники сказал: «Она слишком хороша для меня…»
Я попросила его, чтобы он по возможности облегчил ей религиозные трудности, и
он мне обещал.
(…) Помолвку, похоже, воспринимают
позитивно, отрицательный момент в том, что Россия так далеко, и ее положение
очень тяжелое, — к тому же вопрос религии. Но поскольку теперь ее брат
женат и оба [Аликc и Николай] действительно привязаны друг к другу, возможно,
так лучше…»[54]
Теперь помолвленные в центре внимания. Известие об
обручении принцессы Аликc Гессен-Дармштадтской с русским царевичем Николаем
Александровичем облетает весь мир. Отовсюду приходят телеграммы. Беспрерывно
несут цветы. С самого раннего утра следующего дня доносятся шаги марширующего
почетного караула, вскоре им вторят торжественные звуки военных оркестров,
исполняющих праздничную музыку. К ним присоединяются воины царских полков,
спешно прибывшие из России.
«Весь свет изменился для меня», — пишет Николай
матери, сообщая ей решение Аликc. Царица
тотчас же посылает невесте подарок: смарагдовый браслет и пасхальное яйцо
работы Фаберже, яркие драгоценные камни сверкают на весеннем солнце.
Это послание царице Марии Федоровне вместе с тем
первое письмо, которое Аликc — помимо официального благодарственного письма за
присуждение ордена Екатерины — направляет своей будущей свекрови:
«Дворец Эдинбург, Кобург, 30 апреля 1894 г.
Милая мама.
Ники мне говорит, что я могу Тебя так называть — о,
как премного я Тебе благодарна, Ты так мила и добра ко мне. Как могу я сполна
отблагодарить Тебя и дорогого дядю за этот великодушный подарок, который Вы
столь любезно мне послали. Он слишком хорош для меня!
Я совершенно растерялась, когда открыла футляр и
увидела эти удивительные камни. Я буду вечно Вас за них благодарить и целовать
Вашу руку.
Между тем свидание с
Николаем неуклонно приближается. В письме «номер восемнадцать» (ежедневные
послания нумеруются) от 8/20 мая 1894 г. Николай извещает, что прибудет в
Англию на «Полярной Звезде», величественной и роскошной царской яхте. «Папа
сразу же дал мне ее, как я его об этом попросил, — сообщает
Николай, — он посчитал, что куда веселее, если мне не придется ехать через
Берлин, тем более, что в это время года это самый приятный способ передвижения…
Если бы Ты только смогла увидеть, какая она великолепная, к тому же такая
комфортабельная, и ее мотор легко делает восемнадцать узлов в час!»[63]
3/15 июня из Петербурга выходит
«Александрия» и доставляет Николая на «Полярную Звезду», стоявшую на якоре в
Кронштадте. Первое, что делает Николай на борту яхты, это посылает Аликc
телеграмму с уведомлением о своем отплытии. Вслед за этим после некоторых
поисков ему удается найти на карте местечко Уолтон, на Темзе, где его ожидает
Аликc.
Когда 8/20 июня Николай приплывает, его
— в сильный ливень — встречает почетный караул. Вместе с Аликc
престолонаследника ждут также ее сестра Виктория с мужем Людвигом, принцем
Баттенбергом. Теперь впервые они живут под одной крышей, и этот месяц,
проведенный вместе, покажется им самым беспечным временем их совместной жизни.
Самая длинная запись Аликc в дневнике
Николая следует после одного разговора между ними. Он рассказал ей о связи с
балериной Матильдой Кшесинской — эти отношения были прерваны после помолвки.
Ничто не могло бы точнее характеризовать характер и образ мыслей Аликc, как ее
реакция на эту «исповедь» — признание в интрижке приравнивалось к «греху». Вот
выдержки из ее английского, занявшего почти страницу комментария: «…что прошло,
то прошло, и никогда не вернется, так что можно оглядываться на него спокойно
(…) Мы все подвергаемся искушениям в этом мире, и когда молоды, то еще не можем
с ними бороться (…), но коль скоро мы раскаялись и вернулись на путь истинный,
Бог нас простит (…)»
Николай покидает Англию на
величественной «Полярной Звезде» без Аликc — как она того хотела. Прибыв в
Петербург, он участвует в свадьбе сестры Ксении с особенно близким ему дядей
Александром Михайловичем (Сандро) без своей невесты. Бракосочетание празднуется
с большой роскошью, и к кульминационным его моментам принадлежат военные парады
и маневры. Здесь с царем Александром впервые случается приступ слабости,
которой суждено ускорить ход дальнейших событий.
Материю для подвенечного платья невеста уже выбрала в
Виндзоре. С выставки шелков королева Виктория подарила Аликc то, что ей больше
всего понравилось: отрез белого шелка, усеянного пастельных тонов цветами,
окаймленными по контурам серебром, и еще один, в серых тонах с розовыми
японскими цветами. О любви Аликc к розовому цвету Николай вспоминает при выборе
обручального подарка: колье из розового жемчуга и под цвет ему кольцо. Невеста
ошеломлена.
Даже королева лишилась дара речи, когда внучка
показала ей официальный обручальный подарок царя Александра: искусное жемчужное
колье работы Фаберже — оцениваемое по тем временам в 250 000 золотых рублей,
это самый крупный единоразовый заказ из полученных когда-либо ювелиром. «Не
сильно ее балуй», — любовно увещевает королева Николая.
Аликc, вернувшись в Дармштадт, с новым
рвением принимается за русский язык. Элла из России следит за достижениями
Аликc по ее письмам Николаю, о которых тот ей сообщает. «Как хорошо знать, что
Аликc и Николай счастливы, — пишет Элла бабушке в Англию, — я
уверена, что Бог благословит этот союз. (…) Аликc делает большие успехи в
русском — она пишет Ники так красиво, делает мало ошибок и довольно правильно
строит предложения. Николай лишь сожалеет, что она стесняется говорить
по-русски. Что касается свадьбы, то время еще не назначено…»[68]
Однако радостное настроение сменяют разочарование и
тревога. Самочувствие царя ухудшается. Отъезд на юг приходится отложить — и
Николай не может поехать в Дармштадт, где его ждет Аликc. Царь Александр и
Мария Федоровна отправляются в Крым, в Ливадию, в свой летний дворец. В то
время как немецкие врачи рассматривают состояние как «серьезное, но не
критическое», русские врачи считают положение «безнадежным».
Николай рядом с родителями. Дни в Ливадии — постоянные
колебания между улучшением и рецидивом, между надеждой и разочарованием.
14 октября Аликc пишет из Дармштадта царице в Ливадию:
«Милая мама,
я очень огорчилась, когда услышала, что Ты все еще
вынуждена пребывать в таком беспокойстве — большая постоянная тревога о дорогом
дяде, должно быть, очень истощает Твои нервы. Как бы мне хотелось быть с Вами,
быть в состоянии позаботиться о Вас, попытаться помочь и утешить…»
В тот же день Аликc пишет Николаю в Ливадию:
«…если бы я была там, я бы осыпала Тебя поцелуями и
нежными словами, может быть, ты забыл бы тогда на несколько мгновений свою
печаль и заботу. (…) Сильная любовь дает утешение, которое делает жизнь
выносимее, когда разум отказывается понимать, а сердце разбито…»
Элла 17 октября из Петербурга королеве Виктории:
В тот же день телеграмма Николая из Ливадии Аликc:
«Рад сообщить Тебе, что родители желают, чтобы ты
приехала… Ники»
«Ливадия. Сердечное спасибо за любезное письмо, Папа и
Мама очень благодарны за Твою доброту и Твое участие, милый Папа слаб, попросил
Алики приехать.
Ники».
«Дармштадт. Алики едет сегодня со мной или Эрни в
Одессу, где ее встретит Элла, царица попросила ее приехать.
Виктория».
«Стоктон-он-Тис. Рад, что Алики едет в Ливадию, будет
утешение для Ники. Альберт Эдуард».
Королева Виктория внучке Виктории в Дармштадт:
«L’homme propose & Dieu dispose! [Человек
полагает, а Бог располагает] — Никогда это не было вернее, чем сейчас, потому
что я чувствую, что Вы все теперь идете другим путем, чем я надеялась (…) Не
были бы долгое путешествие и душевные переживания слишком обременительны для
Алики (…) Все мои тревоги о ее будущем замужестве сейчас больше, чем прежде,
когда я думаю, что она столь юной всходит на такой ненадежный трон, и ее жизнь
и жизнь ее мужа будут под постоянной угрозой (…) Я вынуждена настоятельно
просить не принимать никаких окончательных решений, не посоветовавшись со мной.
У нее нет родителей, и я их заменяю! — Эрни, которому я телеграфировала,
ответил, что останется здесь (…) Объясни Ники и обоим, что я прошу о том, чтобы
они еще раз ко мне приехали, прежде чем жениться.
Вели также Гретхен и госпоже Шнейдер
писать мне каждые 2–3 дня, так как у Алики не будет на это времени (…) V. R.
I.»[71]
Телеграмма из Ливадии Аликc перед ее отъездом: «Пусть
сопровождают Тебя мои наилучшие пожелания и молитвы в Твоем первом путешествии
в нашу страну (…) милому Папа немного лучше (…) со всей любовью Ники».
Первая — и последняя — телеграмма от царя: «Очень
тронут Твоей сердечной депешей. Сегодня ночью, наконец, смог уснуть. Только что
получил Твое милое письмо из Дармштадта, благодарю за него от всего сердца. Жду
Тебя с нетерпением. Сердечно обнимаю. Ники безмерно счастлив. Папа».
Адъютанты находящегося в Ливадии больного царя
настолько забеганы, что забывают послать за Аликc к российской границе
специальный императорский поезд. Так что в Крым она едет со своими спутниками
на обычном поезде. Весть о приезде невесты престолонаследника разносится с
быстротой молнии. Несмотря на серьезный повод ее прибытия, повсюду собираются
толпы любопытных. По пути в Ливадию в открытую коляску Аликc и Николая бросают
цветы, а в некоторых деревнях их встречают хлебом-солью.
Радостное настроение великолепных осенних дней, в
которые вновь встречаются Аликc и Николай, резко меняется за порогом летнего
дворца царя: затемненные комнаты, приглушенные голоса, механически снующие как
тени слуги с каменными лицами. На верхнем этаже суетливые хлопоты вокруг
больного и шепот, шепот… Аликc словно попадает в другой мир.
Несмотря на скверное самочувствие, царь Александр
находит в себе силы подняться и надеть мундир. Как иначе человек его положения
мог приветствовать будущую жену своего сына и наследника?
Каждый день приносит с собой надежду — и
разочарование. Переменное течение болезни с обманчивыми колебаниями держит в
напряжении семью и двор. Сам Александр относится к своему состоянию со
смирением верующего русского — его единственная забота — наследник: его
неподготовленный сын.
Постоянно приходят новые родственники. У постели
больного непрерывно читает молитвы священник Иоанн Кронштадтский, считающийся
Святым.
Забальзамированное тело царя остается во
дворце до прибытия из Петербурга гроба и мундира Преображенского полка для
усопшего. Из-за снежных заносов, прервавших железнодорожное сообщение, на это
уходит какое-то время. Дважды в день у смертного одра читают панихиду. А вокруг
хаос. Распоряжения приходится отдавать вдовствующей императрице, которая,
однако, более не правомочна, придворные в панике, и обслуживающий персонал
сбивается по углам и плачет. Николай неопытен и слишком вежлив, чтобы отдавать
приказания, когда же к нему обращаются «Ваше Величество», на глаза ему
наворачиваются слезы. Наконец, пора: начинается самая длинная похоронная
церемония в жизни Александры.
В солнечный осенний день процессия ровно
из тысячи человек — ближайших членов семьи и двора, охраны и прислуги —
сомкнутыми рядами спускается кривыми улочками Ялты к морю. Взору открывается
впечатляющее зрелище: во главе колонны рослые и статные казаки в длинных черных
черкесках, с серебряными саблями попеременно с морскими офицерами несут гроб
царя. За ними следует полк улан, шефом которого был царь Александр. Замыкают шествие
родственники и высокопоставленные сановники двора в парадных мундирах. Когда
медленно спускающаяся процессия входит в гавань, там уже собирается большая
толпа окрестных жителей. Под оживленные выражения соболезнования гроб вносится
на военный корабль «Память Меркурия». Эскортируемая всем Черноморским флотом с
приспущенными флагами процессия величественно отплывает по притихшему морю в
Севастополь. Там снова служат панихиду, и под прощальные салюты армии и флота
тело покойного отправляется в дальнейший путь по железной дороге.
Сформировано четыре состава по
двенадцать вагонов, чтобы со всеми удобствами, такими как рестораны и салоны
для отдыха, разместить родственников покойного и сопровождающих, к которым
между тем присоединяются прибывшие английский кронпринц Эдуард и Александра
(сестра вдовствующей царицы). Военный министр распорядился поставить военную
охрану на всем протяжении (а это несколько тысяч километров) от Севастополя в
Петербург, — и вдоль железнодорожного пути встали шестьдесят пять тысяч солдат.
На каждой крупной станции украшенный российским императорским стягом гроб
выносят на перрон, и местный священник служит панихиду. Симферополь, Харьков,
Курск, Орел — Борки, где покойный царь некогда получил свое роковое
ранение, — наконец, гроб устанавливают на два дня в одной из Кремлевских
церквей.
По прибытии в Петербург гроб на неделю
выставляют в часовне Петропавловской крепости, где вся императорская семья, со
свечами в руках, ежедневно выстаивает на коленях богослужения. Наконец,
похороны в царской усыпальнице Петропавловской крепости. Александра и вместе с
ней за короткое время поседевшая вдовствующая царица совершенно обессилели, но
не подают виду. Завершает длинный ритуал торжественная многочасовая панихида,
после чего гроб опускают в могилу. Этому погребению суждено стать последним для
русских царей.
Зима в том году в Петербурге ранняя. По
улицам носится ледяной ветер, срывается первый снег. Александра готовится к
свадьбе.
Перед началом поста придворный траур
будет прерван на день в день рождения императрицы-матери, чтобы можно было
сыграть свадьбу престолонаследника. 23 ноября 1894 г. министром
иностранных дел Гирсом — перешедшим к Николаю из кабинета его отца — и графом
Воронцовым-Дашковым подписывается договор, регулирующий — со всеми правами и
обязанностями невесты — брак нового царя Николая II с урожденной
принцессой Аликc, ныне великой княжной Александрой Федоровной.
Экипажи великих князей и княгинь, едущие
следом, запряжены уже шестеркой, придворных дам — четверкой. Тем временем в
Малахитовом зале Зимнего дворца вокруг Александры суетятся придворные дамы,
дополняя ее наряд аксессуарами царской невесты. Ее свадебное платье светится
белизной в зеленоватом полумраке облицованной сибирским малахитом комнаты.
Через плечо Александре надевают красную ленту ордена Екатерины, пожалованного
ей будущими свекром и свекровью по случаю обручения. Это единственное, что
объединяет ее с великими княжнами, и единственный женский орден в России. Он
был основан Петром I в ознаменование своего спасения во время Прутского
похода, когда он попал со своей армией в окружение. «За любовь и отчизну»
гласит его девиз.
И вот Александра получает подвенечные
украшения из императорского ювелирного фонда. Как предписано строгими
правилами, они состоят исключительно из бриллиантов, которыми также усеяно все
платье. Колье, сережки и парный браслет дополняет небольшой венчальный венец.
Высоко уложенные волосы местами спадали локонами и были украшены апельсиновыми
цветами, выращенными в оранжереях русской Польши. Поверх короткой фаты надевают
другую, подлиннее, ниспадающую роскошными фалдами. Тяжелую, отороченную
горностаями пурпурную мантию будут нести четыре пажа.
Великие княгини появляются в
серебристо-белых придворных платьях и головных уборах (кокошниках), только
накидки выдержаны в различных тонах, строго по принадлежности к определенной
ветви рода Романовых и рангу.
Между тем приемные покои Зимнего дворца
заполнили, как утверждают, восемь тысяч гостей, приглашенных на свадьбу. Они
дефилируют в отведенных согласно чину и званию залах: Георгиевском, Концертном,
Оружейной палате и Зале героев Отечественной войны 1812 г. Гул голосов
вполне соответствует предстающей взору картине. Это море красок из синих,
красных, желтых и белых мундиров, перемежающихся шелковыми и атласными вечерними
туалетами, сверкающие ордена и драгоценности. Вот парадируют светские и
духовные сановники, и градоначальники с другими уважаемыми лицами из российских
городов, увешанные тяжелыми орденскими цепями. Вот вышагивают в Николаевском
зале офицеры гвардейского полка вдовствующей царицы в красных жилетах поверх
снежно-белых мундиров и в сапогах с голенищами выше колена; там при появлении
своего почетного командира, великого князя Николая Николаевича, сотня гусаров в
парадных мундирах, как по команде, вскидывают сабли. Вот важно расхаживают
генералы и адмиралы среди элиты императорской русской гвардии в парадных
мундирах, с начищенными медалями, горделиво представляя мощь своей державы. Вот
проходят мимо, словно существа из другого мира, митрополит и несколько высших
почтенных духовных лиц православной церкви с клубящимися бородами в обшитых
золотым галуном митрах. Вот беседуют на более или менее беглом французском
языке увешанные орденами послы различных стран с министрами двора и
Государственного совета. Вот один русский генерал приветствует мимоходом
другого: это Чингисхан, прямой потомок того человека, имя которого некогда
потрясало русскую историю (и не только русскую). Наряду с этим внимание
привлекают представители экзотических стран, как, например, Сиама, верховный
раввин кавказских караимских евреев и митрополит Иерусалимский в шелковой
светло-голубой сутане или глава мусульман, почтенный старец, среди мирской
суеты отрешенно погруженный в безмолвную сосредоточенность.
Вот прокладывает себе путь министр
двора; он сообщает царю, что все готово. Через мгновение раздается пятьдесят
три залпа салюта. Присутствующие нетерпеливо выстраиваются для процессии. Вот
уже видны первые церемониймейстеры, несущие императорские регалии —
бриллиантового державного орла и корону из чистого золота, за ними следует
толпа придворных адъютантов и дам во главе с гофмаршалом императорского двора в
сверкающей форме. На некотором удалении шествует вдовствующая царица в
сопровождении короля Дании (своего отца, как старшего гостя из королевских
родственников) — и вот, наконец, невеста. Сияющее белизной и сверкающее
бриллиантами неземное зрелище. Медленно и величественно плывет бледное,
серьезное лицо сквозь толпу. Рядом с ней молодой царь.
Далеко не всех гостей
может вместить часовня, где происходит обряд венчания. Хор, вступающий с
началом службы, большинство из них слушает из смежных комнат. Ритуальные
действия исполняет придворный священник, а не митрополит. В православной церкви
митрополиты и архиепископы приравнены к монахам: принимая обет безбрачия, они
не могут посвящать других в таинство брака — в противоположность обычным попам,
которые даже могут жениться.
Александра записывает Николаю в дневник:
«Отныне больше нет разлуки — теперь мы,
наконец, слились в единое целое для совместной жизни. И если эта жизнь подойдет
к концу, мы встретимся в другом мире, чтобы вечно быть вместе…»
Уже на следующий день после свадьбы
Николай вновь целиком поглощен своими царскими обязанностями. Отныне он
ежедневно принимает в Зимнем дворце министров различных ведомств, читает и
подписывает бесчисленные документы. Вперемежку они с Александрой подыскивают
новые обои и ковры для своей первой резиденции в Зимнем дворце, где для
новобрачных переоборудуется одно крыло. В Аничковом дворце чета практически
занимает еще те комнаты, где Николай жил холостяком — под одной крышей с
вдовствующей царицей, с которой они ежедневно встречаются за столом. После
помолвки Николай высказал как-то мысль о том, чтобы инкогнито отправиться с
Александрой в свадебное путешествие в Венецию и Флоренцию; однако в связи с
переходом к нему правления думать об этом больше не приходилось. Через неделю
ему удалось выкроить несколько дней, чтобы уединиться с Александрой в Царском
Селе. Эти спокойные дни — первое беспечное время после приезда Александры из
Дармштадта, и она наслаждается минутами, проведенным с Николаем наедине в этой
живописной местности. В одном из писем она делится своей радостью с бабушкой:
«Царское [Село], 6 декабря 1894 г.
Моя милая бабушка.
Я лежу на диване после
восхитительной прогулки в парке с Ники. Он сидит подле меня и читает свои
документы. Мы приехали сюда, чтобы четыре дня наслаждаться замечательным
воздухом, — бедный Ники так сильно занят, что эта разрядка ему очень на
пользу, да и для меня величайшее счастье, когда он только мой. Я не могу
достаточно отблагодарить Бога за то, что он послал мне такого супруга, —
также его любовь к Тебе меня очень трогает, тем более что Ты ведь всегда была
мне как мать, после смерти моей милой матушки. Здесь так мило, и моя комната
наполнена растениями и дорогими благоухающими цветами — как дома. В соседней
комнате на свет появился мой милый Ники, а также Георгий и маленький брат,
который умер[79].
Вчера было очень холодно, сегодня снова потеплело. И утром шел небольшой снег.
Здесь живая природа, и это так приятно после города, где мы можем гулять только
в саду…»[80]
Возвращение в Аничков дворец означает
возвращение к реальности. Николая полностью поглощают его обязанности.
Александра тем временем снова берется за изучение русского языка.
Александра и Николай делят нижний этаж
дворца с двенадцатилетней сестрой царя, Ольгой, которая вспоминает об этом
времени:
«Как ни абсурдно это звучит, учитывая
размеры дворца, но он был перенаселен. «Старый» и «новый» дворы жили в это
время одним домом. Хотя помолвка молодого царя состоялась еще весной, никто не
позаботился о жилье для молодоженов, что так поспешно поженились. Вдовствующая
царица просто сочла, что нет необходимости в принятии надлежащих мер. После
смерти мужа она претендует на Аничков дворец исключительно для себя. Николай и
его жена, Ксения с мужем — все живут там до отделки их собственных жилищ, и
никто не имеет права голоса в делах управления хозяйством.
Первые месяцы Алики и Ники провели в
старых комнатах, которые он однажды делил с Георгием. Шесть комнат в нижнем
этаже были отделены от моих покоев коридором. Как я, так и Алики, были слишком
застенчивы, чтобы ходить друг к другу в гости, но у нее был терьер, и, кроме
того, ее и моя камеристки были очень дружны между собой, и таким образом мы
сошлись.
У молодоженов не было собственной
столовой. Обедали и ужинали они в большом салоне вместе с вдовствующей царицей
Марией, садившейся во главе стола. Юной чете позволяется лишь завтракать и пить
чай у себя…»
Комната для отдыха у них маленькая, но
уютная, что подчеркивают в своих письмах и дневниках как Александра, так и
Николай. Время от времени Ольга приходит к Александре поиграть на фортепьяно, и
постепенно они становятся друзьями.
«Напряженность между Алики и ее
свекровью была явно слишком ощутима и иногда на грани срыва», — обрисовывает
ситуацию в начале брака золовка Александры, Ольга, и продолжает:
«Безусловно, они пытались понять друг
друга, но им это не удалось. Слишком разными были у них характеры, привычки,
внешность. Оправившись от потрясения, моя мать снова взяла на себя общественные
функции, причем с еще большим чувством собственного достоинства и силы. Она
очень любила развлечения, драгоценности, красивые платья и внимание. Все, что
навевало на отца скуку, было ее стихией. Теперь же она почувствовала себя
полной хозяйкой. Она даже начала давать Ники советы в государственных делах,
которыми прежде никогда не интересовалась. Ее слово в этом доме было законом. А
Алики была застенчивой, замкнутой, иногда капризной и малообщительной. Она не
могла никому угодить в доме: когда бывала серьезной, думали, что она снова в
плохом настроении, когда же смеялась, считали, что она над кем-то насмехается.
Следует еще сказать, что моя мать охотно
слушала сплетни. И в этом отношении ее подруги с самого начала были не очень
дружественны к Алики — излюбленнейшей темой была для них ее зависть к
свекрови».
По русской традиции — со времен
Павла I, а точнее, с 1796 г., вдовствующая царица пользуется
преимуществом перед женой нового царя. Утверждают, будто Павел издал этот закон
из-за антипатии к своей невестке; другие, напротив, считают, что причина тому —
ревность и алчность его второй жены, урожденной принцессы Доротеи
Вюртембергской, побудившей его к принятию этого положения. Как бы там ни было:
Александра все острее чувствовала себя обойденной. В официальных случаях Мария
Федоровна, пользуясь привилегией не только в отношении драгоценностей, идет под
руку с Николаем, и, если рядом нет ни одного великого князя, Александра следует
за ними одна.
Также в вопросе гардероба и фрейлин
решающее слово за свекровью. За исключением мисс Орчард, которую Александра
привезла с собой из Дармштадта, ей приходится принимать то, о чем распорядилась
Мария Федоровна. Учитывая различия в характере и вкусах, можно себе
представить, как складывались их отношения.
Однако из любви к Николаю Александра
старается поддерживать мир и не прибавлять мужу забот.
«Помню, как часто пила у них чай, —
рассказывает юная золовка Александры, Ольга, — и Ники возвращался
уставший, изнуренный, с головой, заполненной еще теми многими людьми, с
которыми говорил, аудиенциями, решениями, которые должен был принять. Алики ни
разу не сказала неверного слова, не совершила двуличного поступка. Приятно было
наблюдать за ее размеренными движениями. Ее спокойствие помогало и ему».
Александра пишет, — видимо, еще и
из ностальгии — бесчисленные письма родственникам, прежде всего брату в
Дармштадт. В основном она жалуется на то, что Николай уделяет ей так мало
времени. Свои государственные обязанности Николай исполняет в Зимнем дворце,
расположенном недалеко от Аничкова дворца, что иногда дает ему возможность
встречаться с женой — главным образом в присутствии гостей — и в течение дня.
Также и для Александры начинаются
внушающие страх общественные обязанности. В январе нового 1895 года она
сообщает брату о традиционном новогоднем приеме для дипломатического корпуса в
Зимнем дворце.
«Это было ужасно, — думала, что
умру! Я должна была говорить с ними по-французски, и почти все были мне
незнакомы…»
В 1896 г.
государственный траур по поводу смерти царя Александра заканчивается.
Новогодний прием для трех тысяч пятисот гостей в Николаевском зале Зимнего
дворца Александра проводит уже уверен.
Затем следует бал открытия сезона. После
торжественного вхождения в зал Александра, как обычно, дожидается открывающей бал
мазурки под портретом царя Николая I, танцует тур с послом по своему
выбору и во время котильона удаляется.
Впервые Николай и Александра вместе
посещают оперу. Она в таком восторге от «Пиковой дамы» Чайковского, что хочет
посмотреть ее повторно. Композитор умер лишь три года назад, так что некоторые
из его работ еще не получили широкой известности, — даже премьеры балетов
«Щелкунчик», «Спящая Красавица» или «Лебединое озеро» (как будто специально
написанный для балерины Матильды Кшесинской, прославившейся не в последнюю
очередь благодаря связи с Николаем) состоялись совсем недавно. На смерть
Чайковского юный Сергей Рахманинов сочинил свое знаменитое «Trio elegiaque» и
теперь производит фурор в концертных залах Петербурга как виртуозный пианист.
Александра погружается в многосторонне богатую культурную жизнь, о которой
прежде не имела ни малейшего представления.
Николай предпочитает
первую русского корону, которую носил восемь столетий до этого Владимир
Мономах. То ли из любви к древним традициям — время после Петра I
считается «западным, нерусским», — то ли из практических соображений
(архаическая корона-шапка с соболиным кантом весит всего лишь около
килограмма), неясно. Однако советники и церемониймейстер настаивают на
несколько-килограммовой парадной короне — память любви царицы Екатерины к
блеску и роскоши. Высокая, напоминающая епископскую мирту, с массивным
бриллиантовым крестом и гигантским рубином посередине и сорока четырьмя
крупными и бесчисленным множеством мелких алмазов, а также с тридцатью восемью
розовыми жемчужинами, она представляет собой не только символ русского
богатства, но и бремени царского достоинства. Традиционная малая корона для
Александры состоит исключительно из бриллиантов. Оба получат свои короны только
во время церемонии.
Царица-мать получает от
Николая из его собственных средств деньги на содержание дорогостоящего двора со
штатом, доходящим до двухсот служащих, и сверх того 200 000 золотых рублей в
год. Это позволяет ей финансировать блестящую светскую жизнь и приобретать симпатии
всех тех, кто в ней участвует.
Если в случае Кирилла сказывается личная
неприязнь, то в иных ею руководят наилучшие побуждения. Хотя в первые годы
Александра воздерживается от вмешательства в государственные дела, со временем
она все сильнее попадает под власть идеи абсолютизма с исключительной
ответственностью царя перед Богом. Торжественные ритуалы, через которые она
прошла, попав в Россию, до сих пор у нее перед глазами, и, буквально
воспринимая их символику, императрица становится главным врагом реформ на пути
развития в направлении конституционной монархии, посягающих на самодержавие.
Поначалу негибкость проявляется только в
мелочах придворного этикета. Так, генерал Мосолов, начальник канцелярии
министра двора, сообщает, что из-за Александры возникли большие трудности,
когда во время визита императорской четы в республиканскую Францию встал вопрос
о порядке следования карет. Александра до последнего момента отказывалась
подчиниться разработанному французами протоколу. Сидеть рядом с республиканским
президентом уже само по себе было чрезмерным требованием. Но то, что царь
должен ехать за ее каретой и тем самым за принимающей стороной, для нее было
абсолютно неприемлемо. Во время ответного визита президента Эмиля Лубэ в
Петербург та же проблема возникает вновь, только наоборот, и Александра
отказывается понимать, что своим поведением не только не способствует, но даже
вредит престижу и популярности царя.
Она также считает, что постоянно должна
подчеркивать иерархическое положение Николая, чтобы не затушевывался образ
монарха. Ее понятия о царской власти коренным образом разнятся с
представлениями царя, для которого его положение настолько естественно, что не
нуждается в дополнительном акцентировании.
Когда приезжает с визитом король Англии,
речь заходит о небольших подарках, которые гость и хозяин дают главным
адъютантам. Сначала Александра выступает против того, чтобы Николай сам
распределял их; только когда ее заверяют, что король также занимается этим
лично, она позволяет себя уговорить. Однако из бережливости хочет убедиться,
что подарки царя не слишком щедры, и желает предварительно на них взглянуть.
Она уже собирается некоторые из них отсортировать, когда изумленный начальник
придворной канцелярии показывает ей, что получил от английского короля: серебряную
табакерку, сплошь покрытую черной эмалью, с ажурным бриллиантовым вензелем!
Николай быстро и своеобразно подводит черту: он распределяет подарки лично и
произвольно решает, что кому достанется.
После этого эпизода за Александрой
закрепляется репутация, с одной стороны, пуританской англичанки, а с другой
стороны — чересчур экономной немки. Однако мелочность находится в вопиющем
противоречии с русским характером, и в этом смысле Александра меньше всего
может рассчитывать на понимание. Многолетний начальник придворной канцелярии
Мосолов так формулирует свое мнение о царице:
«Особенно сильно проявилось ее желание
защитить положение царя на фоне недостаточного понимания того, как здесь
принято, когда единственный раз за все эти годы государь заболел. Было это в
Ливадии, где он заразился тифом. Во-первых, она не разрешила, чтобы о его
болезни сообщили — министр двора не мог даже телеграфировать матери государя
(она объяснила, что сделает это сама); во-вторых, царица никого к нему не
допускала, даже тех, кого он сам желал видеть. Наши законы обязывают правителя
ежедневно принимать доклады, и, если по причине нездоровья это невозможно,
назначить соправителей, временно принимающих на себя важнейшие обязанности.
Однако даже на это царица не согласилась. С помощью энергичной старшей фрейлины
княгини Барятынской, наконец, удалось с грехом пополам исправить ненормальную
ситуацию, и к царю для подачи ежедневного доклада был снова допущен только
директор придворной канцелярии.
В это время у Александры особенно ярко
сказались умственные способности и кругозор маленькой немецкой принцессы,
хорошей матери, любящей порядок и экономию в хозяйстве своего дома, но не
могущей по внутреннему своему содержанию стать настоящей императрицей, что
особенно жаль, так как при твердости ее характера она могла бы помочь государю.
Увы, горизонты мысли государыни были много уже, чем у государя, вследствие чего
ее помощь ему скорее вредила.
Стремление к популярности совершенно
чуждо Александре. По ее мнению, при верном поведении правителей все остальное
приложится, и что простой люд, которому она симпатизирует, и без того предан ей
и царю. Так, например, уже будучи матерью нескольких детей и снова забеременев,
перед железнодорожной поездкой с Николаем в Крым Александра отдает распоряжение,
чтобы по пути не устраивалось никаких встреч, потому что она не могла
показаться в таком положении. Приказу везде подчиняются — до одной станции, где
губернатору не удалось удержать жителей небольшой деревушки, ожидавших
императорский поезд на вокзале еще с ночи. Известие о проезде семьи государя
разнеслось с быстротой молнии.
Когда поезд останавливается, губернатор
в отчаянии обращает внимание Фредерикса на сложившееся положение, против
которого бессилен, и тот направляется в купе царицы, где как раз в это время
был и царь. Далее он сообщает: «Когда я объяснил государю ситуацию, он хотел
тут же подняться, чтобы выйти на перрон. Тогда государыня запротестовала,
сказав, что его величество не имеет права поощрять неисполнение своих
приказаний. Мне стоило немалого труда убедить государя, который появился в
дверях вагона, — и какой же бурный, трогательный прием ему был там оказан.
Разочаровывать этих людей было бы большой ошибкой. К сожалению, не смогли
показаться дети царя — царица велела задвинуть занавески и запретила им
выглядывать. Позднее я рассказал об этом случае вдовствующей царице,
прослезившись, она воскликнула: «Как ужасно, что царица не понимает, как сильно
нуждается царь в популярности!»
Поведение Александры основано на ее
мнении, что все, что умаляло бы образ царя как всемогущего самодержца и могло
бы придать человеческий облик наместнику Бога на земле, как она истолковывала
церемонию коронации, наносило ущерб авторитету царя. Так, она совершенно
ошеломлена, когда устанавливает, что в ежегодно публикуемом «Готском альманахе»
под рубрикой «Россия» значится «династия Гольштейн-Готторп-Романовых». Она
вызывает начальника придворной канцелярии, позднее сообщившего об этом эпизоде,
к себе: «Вычеркните эти имена перед именем Романовых!» — «Это невозможно,
поскольку, во-первых, это верно, и, во-вторых, это равнялось бы цензуре. Не
говоря уже о том, что у нас отменена цензура, за исключением сферы личной жизни
царя и членов его семьи, речь ведь идет об иностранном издателе». — На что
Александра ответила невозмутимо: «Тогда известите его о том, что, если он эти
слова не вычеркнет, мы запретим ввозить книги в Россию». — «Это обернулось
бы катастрофой, — возражает собеседник. — И повлекло бы самые
нелестные отзывы о свободе общественного мнения в нашей стране, повредив образу
нашего правительства внутри страны и за рубежом — впрочем, это издание после
этого ввозили бы нелегальным путем и контрабандой. Кроме того, до сих пор на
связь нашей династии с другими в Готе никто не обращал внимания — никто и
впредь не заметит, если не указывать на нее…» Понадобилась недюжинная сила
убеждения, прежде чем Александра увидела бесперспективность и бессмысленность
своих требований и отступилась от них.
В относительно уютном Александровском
дворце в распоряжении царицы две рабочие комнаты, где она принимает посетителей
и делегации, совещается со своим секретарем графом Ростовцевым и придворными
дамами. Комнаты эти облицованы светлым деревом — в отличие от комнат царя,
рабочий кабинет и приемная которого отделаны красным деревом. От личных покоев
Александры эти помещения отделяют два салона. В одном из них, оформленном в
стиле Людовика XVI, помимо портрета царицы работы Каульбаха, висит гобелен
по известной картине Виже-Лебрена «Мария Антуанетта с детьми». О нем часто будут
вспоминать впоследствии, когда трагическую участь царицы будут сравнивать с
судьбой Марии Антуанетты. Аналогию можно найти уже в более чем сдержанной
позиции обеих по отношению к демократическим институтам и их представителям.
Больше всего Александра любит уединяться
в своей бледно-лиловой комнате, известной как «mauve room», где она отдыхает на
диване. Рядом круглый столик, где постоянно цветы, непременно сиреневые. Если
она не читает, не пишет письма, которые в великом множестве ежедневно уходят из
Царского Села, или не принимает подруг или родственников, тогда она вышивает
или вяжет, ибо ее принцип: «руки никогда не должны отдыхать», и вскоре она
передаст его своим детям. В этой комнате строго по английскому обычаю накрывают
пятичасовой чай, на который по возможности заходит и Николай, чтобы при случае
пролистать и свои газеты. Время от времени Александра садится за рояль; любовь
к игре на фортепьяно она хочет привить и своим детям. Детская комната находится
этажом выше, над покоями царя и царицы.
Представители знати порой столь же
богаты, как и царь, годовой доход которого с поместий приблизительно
оценивается в 10 млн долларов, а некоторые даже богаче его. Подобно тому,
как средний русский не отличается бережливостью, а иной раз и бездумно
расточителен, щедрость свойственна и представителям высшего общества, даже по
традиции и положению. Сам царь на собственные средства содержит три театра в
столице и два в Москве, кроме госпиталей и многочисленных благотворительных
учреждений; аристократы и предприниматели обыкновенно выступают патронами и
меценатами, создавая предпосылки для расцвета культурной жизни и финансируя
развитие вдохновленных примером Франции и Италии художественных ремесел. Как в
архитектуре и искусстве заграничные впечатления перерабатываются в собственный
русский стиль, так в основном космополитизм русского общества того времени
гармонирует с осознанием собственной национальной принадлежности. В обществе
отсутствует классовое чванство; снобизм чужд русским. Аристократы общаются с
представителями различных слоев общества, важны лишь симпатии.
Таково общество, от жизни которого
Александра отстраняется (и удаляет своих детей), так как относится к нему с
недоверием и возмущена его «фривольностью».
Александру волнует еще и личная
проблема: до сих пор она родила царю четырех дочерей — младшую в
1901 г. — и еще ни одного сына. Подарить царю и России здорового
престолонаследника — важнейшая цель Александры, без достижения которой она не
может считать свою задачу выполненной. И вновь Александра обращается за помощью
к Богу: она совершает паломничество в монастырь Сарова в Тамбовской губернии,
где покоятся мощи канонизированного отшельника, святого Серафима. Чудеса,
которые происходили при жизни вокруг него и сотворенные им самим, до сих пор,
спустя долгое время после его смерти, у всех на устах. Все, кто надеется на
чудо, купаются в местной реке…
Комментариев нет:
Отправить комментарий