Между прочим, мои пути никогда по-настоящему не пересекались с политиканами. Я никогда не видел г-на Ллойд Джорджа, мой единственный контакт с г-ном Асквитом был, когда я столкнулся  с ним при входе в Тайный совет Бэкингемского дворца. Г-на Черчилля я встретил  в утренних комнатах. Г-на Бальфура, как  я уже говорил, я встретил у садовых ворот Лэнсдон-хауса. Исключением является сэр Эдвард Грей, который однажды почти целый час решался (? на покупку), покойный лорд Роузберн заходил довольно часто, и он всегда заходил за стеклянную перегородку, где он любил выкурить сигару, но я не помню, чтобы я что-нибудь продавал ему.

Но я очень хорошо помню Леди Астор. Ее однажды привел г-н Уолдорф Астор, это было сразу после того, как она приехала в Англию. Я всегда конфужусь, когда думаю о ней. Как сейчас, вижу, как она склоняется к витринам. Наконец-то я вижу ее красоту, благородство и свежесть.

Г-ну У. Астору следует быть очень нежным, а не то она может ускользнуть в леса Кливдена, чтобы рано-рано утром сплести веток из маргариток – примерно такая мысль пронеслась у меня в голове.

Но если я едва ли видел политиканов, то мне пришлось иметь много дел с дипломатами. Послы были моим авангардом. Они возвещали о величии Фаберже в различных странах мира и давали мне советы по чисто внутренним проблемам. «Никогда не вырезайте аппендикс», - сказал один из них – «пусть Тревс лечит вас, как меня.» Я всегда буду благодарен России за ее кухню, за рюмочки водки, рябиновки и многое другое. Однажды после очень сильного приступа аппендицита, я провел 6 недель там и после этого не было ни одного приступа. Когда я вернулся в Лондон и уже поправлялся после операции, я прочел в газете, что мой посол скоропостижно скончался после острого приступа.

Я ушел ужасно далеко от «дня закрытых дверей» на Бонд-стрит, но сейчас мы вернемся туда. Как только я выпустил Сэра Эрнеста Касселя в этот достопамятный день, когда в магазин пришел г-н Леопольд де Ротшильд. Он увидел его (Эрнеста Касселя). «Что он покупал у вас? Надеюсь, что много». Я снова запер дверь. Если сэр Эрнест не сказал ни слова,  то г-н Леопольд полностью компенсировал это. Если я сам довольно трудно начинаю разговор, то г-н Леопольд сделал прекрасное начало, расшевелил меня, а затем в течение получаса мы прекрасно провели время в беседе. Если голос сэра Эрнеста завораживал, то разговор г-на Леопольда был большим облегчением для служащего магазина, запертого в четырех стенах. Мы переговорили о всех городских новостях.

«Как вам понравилась моя серебряная куропатка и времена года Челлини? Не забудьте зайти еще раз, когда вам захочется».

 Когда я вспоминаю Ротшильдов, мне приходит на ум один маленький эпизод: дверь чуть-чуть приоткрыта, в щель просовывается голова г-жи Леопольд: «Можно выйти?» Мне очень хотелось сказать: «Пожалуйста, мадам, выйдите и совершите ограбление со взломом. Как  слова королевы Марии: «Но они не наши» можно было бы сделать девизом королевского двора, так и слова мадам Леопольд: «Можно войти» можно было бы сделать девизом этой семьи.

«День закрытых дверей» на Бонд-Стрит принес мне трех покупателей, только трех. Но они могли бы скупить целую торговую  улицу. В доктрину о «близости тел» я включил пункт: «Будь, что будет и я буду поступать соответственно». Бонд-стрит того времени можно было сравнить с птичником. Сюда залетали всевозможные птицы в течение целого дня, иногда залетали и бабочки и, потрепетав крылышками, улетали через полчаса, но если к нам прилетал Королевский Орел, Птица-Лира, европейская сойка, блистательный трогон(?) и величавым шагом входит павлин, остается одно – заманить птицу в клетку. Не сделать это – просто упустить возможность воспользоваться слабыми струнками человека.

Представьте себе, что могло бы случится, если бы эти три покупателя вышли в магазин один за другим. Г-н Леопольд сказал бы: "Пришли посмотреть вещи? Г-н Поклевский не поставил бы трость, он бы вертел ее в руках, поэтому силок бы не сработал. Ничего бы не получилось, абсолютно ничего.

Я думал о том, чтобы перейти прямо к Ротшильдам, но потом решил, что они заслуживают отдельной главы. это было бы правильно сделать им подарок. Однако я никогда не был в такой ситуации, но колесо формулы иногда совершает удивительные обороты.

                                                            II

Среди всех людей я готов пожелать руку культурным евреям, а среди всех культурных евреев – Ротшильдам. Чего бы ни коснулось дело – эмалей или камней, лошадей или карет, цветов, сигар, картин, музыки, всего, они знают все, что необходимо знать, но они всегда готовы слушать. Я думал, что именно в этом причина их величия. Я никогда не посещал Новый Двор в старые дни Триумвирата (Лорд Ротшильд, г-н Альфред и г-н Леопольд) – но я слышал много рассказов о том, что происходило там утром перед ленчем. С наступлением  ожидаемого времени, холл заполнялся коммерсантами из всех частей света, все старались хоть одним глазком увидеть хоть одного представителя Триумвирата, когда он будет направляться к второму завтраку. Не проходили ли их "Изысканности" (Exquisitensses - выдуманное звание). нет еще. Каждый раз один из них останавливался (брал за петлицу) поговорить с кем-либо из собравшихся и этим дать ему шанс. Обычным был вопрос: «Что вы можете показать мне?» Это был Королевский прием коммерсантов всего мира.

Если я не смог научить Ротшильдов чему-либо, я приложил усилия к тому, чтобы обессмертить их цвета – темно-синий и желтый. Я не знаю истории выбора этих цветов, но совершенно очевидно, что они охотно приняли мою инициативу. Я признаю величие Фаберже, но есть одно или два достижения, которые, несомненно, являются моими. Вот одно из них.

Время от времени меня посещали мелкие служащие «Их изысканностей». Они приезжали из Сити в пору скачек в Аскоте или Ньюмаркете или во время Дерби, но я тогда не связывал с указанными событиями. Обычно звучала одна и та же просьба. «Нет ли у вас вещички, подарка для мужчины примерно за 10 фунтов? В то время ювелирные украшения и подарки изготовлялись для того, чтобы мужчины дарили их женщинам, поэтому в ассортименте изделий Фаберже было не так уже легко нейти подарок для мужчины. Конечно, были золотые портсигары для мужчин за 80 фунтов, были пресс-папье и набалдашники для тростей – совсем неплохие подарки, но подарок за 10 фунтов - это было просто невозможно.

Эти джентльмены из Сити не были лишены проницательности; я видел как они уходили по-видимому довольные с футляром для карандаша, спичечным коробком и т. п. Они могли бы посвятить меня относительно назначения этих подарков. Но это случилось лишь один раз и довольно-таки поздно. Я думал это был г-н Артур Левита, я почти уверен в этом. Он сказал без обиняков: «Мне нужен подарочек для г-на Леопольда».

Молодым мужчинам часто не хватает сообразительности. Вместо того чтобы сказать: «Мне нужен подарок для мисс N, мне нужно что-то, что привлечет ее внимание, но не слишком броское, что-то нежное, что вызовет ответную нежность дамы моего сердца; он приходит, достает деньги из кармана и думает:

«Почему я должен что-то рассказывать ему, он поставлен здесь, чтобы получать деньги, что ему еще надо?» Я вас уверяю, что многие браки расстроились по этой причине больше, чем по какой-либо другой. Мне бы не хотелось рассказывать, как много очаровательных существ потом приходило ко мне украдкой с просьбой «Нельзя ли поменять это на что-нибудь другое?" что в переводе значило: «Как вы могли позволить ему подарить мне это? Теперь все испорчено». Я мечтала о чем-нибудь более чувствительном».

Вот г-н Артур Левита сказал мне, что он хочет что-нибудь для г-на Леопольда. В моем мозгу пронеслось, как волна, мысль: «Темно-синее и желтое». И я начал действовать. Я думаю, что я первый указал Фаберже на необходимость выпуска массовой продукции. Я сказал: "Все, что делалось раньше, только в цветах Ротшильдов. У меня должен быть запас не только в Лондоне, но и в любой столице в Европе, каждый сможет сделать подарок г-ну Леопольду».

А затем я допустил глупость.  Получив первую партию изделий в цветах Ротшильда, я был так взволнован, что помчался к г-ну Леопольду и он сказал: "Великолепно. Я беру все". Никому более не пришлось увидеть эти вещи; если когда-либо ему хотелось сказать: «До свидания», «Вы мне нравитесь» или «Не надо в дальнейшем тревожить меня», он просто совал одни из сувениров в карман (посетителя) и этим экономил время.

Вот как цвета Ротшильдов обрели бессмертие.

Но как часто происходит все на этом свете, мы перестарались, но об этом другая история. Право не знаю, следует ли ее рассказывать. Мой девиз «Не дразните львов». Я спокойный и простой человек, к тому же совершенно беззлобный. Не думаю, что г-н Джеймс де Ротшильд будет иметь что-либо против этого. Это было около 20 лет назад; случай был довольно смешным.

Часто бывает так, что идея выходит из-под контроля. Надо было распространить ее на мелкие вещи, но мы поскакали семимильными шагами. Из Петербурга приходили ящики, содержащие настольные сигаретницы ценой по 200 фунтов стерлингов, верхушки для зонтиков по 150 фунтов, громадную шляпную булавку (величиной чуть ли не с футбольный мяч) и все это в сине-желтых цветах, и еще вещи, которые даже в годы правления короля Эдуарда могли бы поставить на место и ангела.

Однажды я был особенно потрясен. Я назвал этот день «Днем экстравагантности». Очевидно, кто-то впал в безумие. Даже фирмы с прекрасной репутацией способны совершать ошибки. В этом случае это не был Фаберже (он рассказывал мне об этом), но кто-то со стороны подал два проект и они, так или иначе были выполнены. Одна из вещей была большой птицей с темно-синей и желтой эмалями, с крупными алмазами вместо глаз. Это был автомобильный талисман. Предполагалось, что во время движения авто, птица будет хлопать крыльями, а ее глаза будут сверкать, как прожекторы. Второй предмет - ваза для цветов, также с темно-синей и желтой эмалями. Ваза также была внушительных размеров и также предназначалась для автомобиля. Она привинчивалась к внутренней стенке автомобиля и была похожа на газовый рожок с эмалью. Фаберже, эта новинка казалось слишком чудовищной, чтобы размышлять о ней. Обе эти вещи заявляли прямо: «Мы – Ротшильды». Если бы я в свое время показал их г-ну Леопольду, он сказал бы: «О боже!» Я спрятал этих монстров подальше, чтобы они не увидели свет. Однако сигаретница, верхушка зонтика и другие вещи лежали в сейфе, ожидая подходящего случая.

А затем я прочел в газете о предстоящей свадьбе г-на Джеймса де Ротшильда. Итак, предстояла свадьба одного из Ротшильдов, еще не было известно в какой из столиц, но эта новость окончательно выбила меня из колен.

Я надел шляпу, пошел к Грюнебауму и купил сигару. Я сказал купил, но чаще всего я получал ее в подарок, так как они торговали партиями по тысяче сигар. Мои Друзья называли это просто моей привычкой, не относящейся к бизнесу.

Я никогда не имел дело с г-ном Джеймсом, но у меня был голубой алмаз стоимостью 20 000 фунтов стерлингов, поэтому я написал ему и попросил зайти. Он заглянул однажды, но сказал, что у него есть еще лучший алмаз. Затем он прошел за мной в гостиную (приемную) и прошел к столу с сине-желтыми вещами. Он был так удивлен увидев свои беговые цвета, что отошел к камину, затем резко повернул и одарил меня величайшим комплиментом.

«Могу сказать, что вы далеко пойдете. Только представить себе, что вы сделали все эти вещи для меня».

Г-н Джеймс, если я правильно помню, взял сигаретницу, оставив шляпную булавку и верхушку зонтика; эти вещи были слишком экстравагантны даже для Аскота или Лонгшампа. Сигаретница была прекрасным примером работы Фаберже с большими поверхностями (когда-нибудь это будет соответственно оценено). В конце концов, г-н Джеймс Ротшильд проявил мудрость. Он выбрал лучшую вещь из этой партии.

Упоминание о стоимости, напоминает мне о том, что сейчас много работ Фаберже, на которых стоят пробирные клейма трех стран: России, Франции, и Англии. «Антанта". Я советую «эдвардианцам» осмотреть портсигары и другие принадлежащие им вещи. Если на изделии Фаберже будет обнаружено 3 клейма, это увеличит их ценность с точки зрения коллекционеров; нужно помнить , что уже никогда не появится ни одно новое изделие Фаберже, революция в России в 1918 г. положила конец фирме, которая работала в течение 75 лет.

Карл Фаберже, 72-летний старик, был должен бежать из страны в сентябре 1918 г. Он поехал в Ригу. Когда Рига стала небезопасной из-за продвижения большевиков, он бежал в Берлин, но вскоре на улицах Берлина началась стрельба, и он устремился во Франкфурт, затем в Номбург, в Висбаден и, наконец, в Лозанну. Мадам Фаберже, которой в то время было 67 лет покинула (вместе с сыном Эженом (?)) Петербург в 1918 г. в декабре. После ужасной поездки по железной дороге, они бежали сначала на санях, затем ночью пешком, пока не дошли до финской деревушки в окрестностях Кексгольма, оттуда через Выборг они направились в Териоки (около границы с Россией), а оттуда поехали в Гельсингфорс.

Когда я думаю об этой милой добро даме, о ее будуаре из белого дерева в Петербурге, ее смех в цирке, ее куриные салаты и другие угощения за обедом; когда я вспоминаю как она смеялась над моим русским «абсолютно», моим французским «absolument» моим немецким «absolut» и моим английским «absolutely» (Я вкладывал общее значение в эти четыре слова), я чувствую комок в горле.

Действующие законы о стандартах на золотые и серебряные изделия, о пробировании изделий из драгоценных металлов и налогообложении были сформулированы еще при Вильгельме III и действовали при короле Георге V (1865 – 1936), в наши дни эти законы действуют, однако есть и отступления от этих законов. Все изделия из золота и серебра могут поступать в продажу, если они имеют определенную чистоту, а для этого их отсылают в Гольдсмит-холл для пробирования и клеймения.

Мне хочется познакомит вас с этими исключениями, так как они интересны. Они действуют сейчас, как действовал во время Георга II (1683-1760) и Георга III (1738 - 1820).

Например, вы можете купить золотой механический карандаш или золотой футляр для карандаша (даже если они очень большие), и их можно продавать без клейма. Это же относится к ценностям из серебра и золота. Вы можете купить цепочку для часов толщиной с яркую цепь, и продавец, который продаст вам эту цепочку, поступает в соответствии с законом. В эту же категорию входят золотые и серебряные медальоны любой величины. Сапожная пряжка из золота или серебра должна иметь клеймо, а пряжки для пояса или для рубашки не подлежат пробированию. Золотые запонки не пробируются, а литые серебряные пуговицы, не имеющие напаясанного ободка на одежде могут быть без клейма, а серебряные пуговицы – должны.

Многие маленькие вещички, которыми сейчас едва ли пользуются также освобождались от клеймения - золотые наперстки, футляры для зубочисток, футляры для пинцетов, игольники, крошечные терки для мускатных орехов, ободки табакерок, крышки или донышки которых были из перламутра или камня; наконечники (? Для карандашей), зажигалки для трубок, сифоны, маленькие застежки для книг, любого вида застежки для подвязок и бусины для ожерелий из золота и серебра. Закон не распространялся на серебро по двум позициям: -носики для чайников из фарфора и фаянса и штампованные медали.

 Вы убедились каким сложным было это дело, запутанным и раздражающим даже когда дело касалось только закона о наших повседневных украшениях.

Конечно, когда Фаберже присылал свои первые вещи в Лондон, он не занимался вопросами правил пробирования. Он предоставил это другим. Он не хотел возится с этим. Он говорил: «Я посылаю в Лондон красивые вещи. Что еще от меня требуется?» Они поступали (В Лондон) обычным путем, посылкой, которую вскрывали и проверяли ответственные за это работники. В июле 1908 г. из Петербурга пришла посылка содержащая портсигары и другие вещи, она была вскрыта и отправлена таможенниками в Гольдсмит-холл. Там заявили, что все золотые и серебряные вещи должны проходить надзор и клеймиться, прежде чем они смогут быть легально проданы в Соединенном королевстве. Фаберже подал в суд, предъявив иск компании Гольдсмит,  чтобы решить этот вопрос. Суд постановил подвергать пробированию изделия из золота и серебра.

Я еще не упомянул пункт из Акта Георга II, согласно которому изделия из золота и серебра с обильной гравировкой и чеканкой, а также изделия с драгоценными и другими камнями могут не подвергаться клеймению, так как это может повредить их, деформировать или привести к сколам". Ученый судья подтвердил, что клеймение может повредить эмали. Но так как английские ювелиры имели обыкновение отправлять подобные изделия в пробирную палату перед нанесением эмалей, поэтому художественная ценность изделий не страдала, поэтому импортеры не имели резона претендовать на исключение. Они были вынуждены следовать процедуре, избранной английскими ювелирами, разница состояла в том, что затраты по доставке полуфабрикатов в английскую пробирную палату оказывались «несколько» больше. Поэтому после пробирования, изделия возвращались в Петербург.

Решение суда казалось нормальным, но это было плохо для бизнеса. Я помню как сторона защиты задавала мне каверзные вопросы, на которые я не мог ответить, что была значительная разница в том, чтобы отправлять незаконченные вещи из соседнего квартала или заставлять их совершать путь 2000 миль и обратный 2000 миль и терять драгоценное время. Я также не мог сказать им, что дало Фаберже в Лондоне, было жестом любезности со стороны Фаберже по отношению семье английских королей - Эдуарду и Александре.

Никто, кроме людей, лишенных инициативы, никогда бы не мечтал начать дело, подобное делу Фаберже в Лондоне ради выгоды. Если бы Карл Густавович был маленьким человеком, он немедленно закрыл Лондонский магазин и лишил бы возможности небольшой круг англичан, которые действительно знали толк в этом деле, покупать его произведения в Англии, но вместо того, чтобы сделать это, он сказал: «4000 миль, ну и что? Месяц отсрочки, ну и что? Я буду продолжать». И он сделал это.

Как повезло миру, что в нем время от времени появляются такие люди.

Грустно сознавать, что сегодня с нами нет Карла Густавовича. Куда бы я ни направлялся, меня спрашивают: «Не скажете ли вы, где я могу найти портсигары Фаберже, такие красивые с эмалью в полоску или с рисунками-узорами из разноцветного золота: красного, зеленого и желтого?» или: «Где найти небольшую вещичку по сходной цене?» Его изделия стали классикой, по крайней мере через 15 лет (после первого появления). С клеймом или без клейма, таких портсигаров теперь не найдешь, за редкими исключениями, естественно они ценятся дороже, чем была их первоначальная цена. Возможно, в будущем каждая нация будет принимать пробирное клеймо родины данного изделия, конечно, при соблюдении стандарта пробирования, чтобы в каждой стране можно было без помех купить изделие другой страны.

Как же мало я думал, когда через мои руки проходили тысячами вещи Фаберже, что пройдет немного времени, что эти вещи будут стоить значительно больше, чем на вес золота, что они будут надежнейшим средством безопасности, даже в наши печальные времена. Вот какая переоценка ценностей.

Я повторяю, что любое изделие Фаберже, на котором имеется три пробирных клейма: России, Англии и Франции, ценится дороже, чем аналогичное изделие с клеймом России или с клеймами только России и Англии. Так как изделия Фаберже встречаются повсеместно, нужно быть готовыми ко всему. Вот как появились эти три клейма. Интересно заметить, что Франция совершенно иначе обращается с драгоценными вещами. Если в настоящее время в пробирную палату поступает изделие с эмалью, от клеймо ставится чрезвычайно аккуратно. Место пробирования, как правило, бывает незаметным. Я не помню, чтобы какое-либо изделие было повреждено. Я не помню, как обстояло дело в Италии. Я не думаю, чтобы Италия вообще предъявляла к пробированию какие-либо требования; можно было просто ввозить золотые и серебряные вещи и продавали их; я не помню, может быть, мы платим пошлину, но не помню никаких проблем с пробированием.

Но если Франция проявляет известную снисходительность и клеймит изделия наилучшим образом, она зорко следит за тем, чтобы все изделия имели пробирные клейма. Я помню один случай, когда я пережил очень, очень трудные полчаса.

Я лежал на спине в саду с террасами в отеле Белльвю в Ментонье. Мои нервы были расстроены, и я отдыхал на солнце, надо было найти силы, чтобы вернутся к жизни. К счастью, я катался, как сыр в масле. Г-н Черчман предоставил мне с женой номера, из которых уехали король и королева Норвегии. "Но, мой дорогой, такое я не смогу себе позволить, найдите мне что-нибудь поскромнее", - сказал я по прибытии. Но Черчман был шотландцем, он был крупной фигурой в Ментоне, он много сделал, чтобы стать таковым. Его первыми постояльцами (за много лет до этого) были некоторые мои друзья. В то время он только начинал свое дело, а потом мои друзья ежегодно останавливались в его отеле в течение 12 лет, и он не забыл этого.

«В конце недели я пришлю вам отчет, и если он покажется вам большим, сократите его до желаемой суммы», - сказал он. «Я никогда не забуду того, что ваши друзья значили для меня». Итак, я провел 3 месяца, имея все, что может пожелать любой смертный по цене, определенной мною. Однажды мне позвонили из Канн или из Ниццы (не помню откуда). Один из моих помощников был в отчаянии. Он сказал мне, что он показывал изделия королеве Дании, когда появились представители власти и заявили, что на некоторых из них нет пробирного клейма Франции и изъяли их.

Он спросил: «Должен ли он уплатить штраф 500 фунтов». Это достаточно серьезное испытание даже для здорового человека, мне же пришлось преодолеть головную боль и сосредоточится, и я посоветовал ему заплатить штраф.

А теперь я вернусь к Ротшильдам. Если свадьба в этой семье могла свести меня с ума, дни рождения оказывали на меня почти такое же опьяняющее воздействие. Вы можете подумать, что я рассказываю небылицы (конечно, не все из вас), но вы просто должны поверить мне, что мой список подарков к дню рождения был самым длинным в Европе; так как дни рождения случались чуть ли не каждый день, я всегда жил на год вперед, делая приготовления. Среди всех дней рождений (кроме дней рождений короля Эдуарда и королевы Александры) меня более всего волновал день рождения г-на Леопольда. Что можно подарить человеку, владеющему временами года Челлини и серебряной куропаткой? После изготовления скульптурного портрета Персиммона для короля Эдуарда, я прилагал все усилия к тому, чтобы г-н Леопольд увековечил Св. Фрусчина. В конце концов, Персимон в 1896 г. обогнал Св. Фрусчина только на длину шеи, они мало чем отличались друг от друга, кроме темперамента. Однако г-н Леопольд отклонил мое предложение, сказав "Я не могу себе позволить этого" (это мне не по карману).

Так как приближался день его рождения (в ноябре 1912 г.), так как он знал о том, что я проявляю стойкость, когда мне приходит в голову какой-нибудь план, я совершенно уверен, что он понял, что я смогу убедить г-жу Леопольд преподнести ему такой подарок.

Вот как это случилось.

Но если идея не потребовала длительного обдумывания, то ее воплощение чуть не свело меня с ума. Я не помнил, кто занялся изваянием Св. Фрусчина, помнил только, что он не говорил по-английски. И у него был темперамент!

Св. Фрусчин стоил 60 000 фунтов стерлингов и у него также был темперамент. Он как бы говорил: «Что за смысл в том, что я стою 60 000 фунтов, если я не могу встать на дыбы или поговаривать немного. Ведь такую цену еще никогда не давали за человека».

Но если Пресиммон был самым кротким конем, который когда-либо был победителем в дерби», то Св. Фрусчин был временами настоящим торнадо. Скульптор и конь как бы находились на противоположных концах доски качелей, а я был где-то на середине. Когда у скульптора случалась какая-либо неприятность, он рвал на себе волосы и отказывался работать, тогда Св. Фрусчин напоминал кроткого агнца; когда же конь бушевал, как торнадо, и не соглашался постоять мирно ни минуты, художник кротко говорил: «Какая досада!»

Когда модель была доведена до полуготовности, г-жа Леопольд пригласила нас на ленч. В этот самый день скульптор получил неприятное сообщение. Итак, я увозил его в Аскот небритым и не одетым надлежащим образом. Если он не хотел присутствовать на ланче, то я хотел. Я заслужил.

«Нам совершенно необходимо разделить хлеб с Ротшильдами, а в следующий раз, когда выходите со мной, приведите в порядок свои волосы – вот что я сказал ему по-французски.

Когда ты надеешься на лучшее, когда думаешь, что все будет хорошо, а потом приходится объяснять, что художник брыкался в экипаже, и его можно затащить в дом только через черный ход, ты чувствуешь себя по-ослиному глупым. По этому эпизоду можно представить себе, как делаются шедевры. Однако такие нелепые ситуации на пороге дома очарование в дело.

В конце концов, мы все-таки закончили модель, но мне пришлось просить помощи у Лутигера. Но даже тут наши беды не кончились. В тех же самых конюшнях были еще: Св. Амант (который был победителем в дерби 1904 г. во время ужасной грозы и ливня, и я видел, как промокший до нитки г-н Леопольд уводил св. Аманта, который стоил около 50 000 фунтов стерлингов, «Радий», около 30 000 фунтов и около дюжины других коней. Малейшее движение любого из этих красивых животных или звон цепи выводил Св. Фрусчина из состояния равновесия и тогда приходилось выносить из конюшни его маленького товарища – котенка.

Его присутствие успокаивало его. В конце концов, надевая модель была закончена.

                                                     --**--

                                                  Вклейка VIII

                                                             Фото Лутигера.

     Св. Фрусчик

Модель Лутигера

(С разрешения г-жи Леопольд де Ротшильд)

                                                                            Фото Сирила и Мод Уилкинсон.

                             Шкатулка-нефрит (сибирский жад) и 30 лота.

                             (С разрешения господ Уортски)

                                                --**--

Когда из Петербурга прибыла серебряная отливка, она так понравилась г-ну Леопольду, что он бы взял ее сразу же. Но так как он не мог сделать этого, он сделал еще лучше. Он заказал 12 бронзовых копий этой статуэтки; эти копии он собирался  дарить на скачках он собирался дарить на скачках он всегда посылал туда Св. Фрусчина в качестве талисмана если кто-нибудь из Ротшильдов делает намек, его следует принять к сведению. Это всегда было мои девизом. Такой намек означает надежность, так было всегда. Когда г-н Ротшильд сказал, что он думает о подарке ко дню коронации королева Георга, но он не только дал мне «ниточку», но и обеспечил заказом. Он никогда не посылал меня в погоню за несбыточным и никогда меня в погоню за несбыточным  и никогда не оставлял  меня в беде. Если бы он увидел где-нибудь то, что могло бы понравиться ему, он мог бы купить это, не сообщая мне, это было бы его правом. Но это было бы чем-нибудь совсем иного рода. Это же я распространяю на других клиентов Фаберже. Однако другая вещь непременно должна была бы быть лучше вещи Фаберже. Этого не случалось. Иначе Фаберже уже в самом начале мог бы разориться.

 Единственная параллель бизнесу Фаберже – это страховая компания «Ллойд», но если хотите, они перещеголяли нас. Однажды Р. У. был в ударе – кто не знал его в страховых кругах, эдвариантской меня (руководству) Ллойда, где-то поблизости, должно быть, были ангелы. Вот где снималось напряжение; освобождающий бриз с моря блуждающих миллионов. Случалось, я просыпался ночью и видел как мою тропу переходят огромные тощие клячи; нагруженные слоны спотыкались по дороге в Биканер, корабли плыли в Бангкок и сошедшие с рельсов  экспрессы сталкивались друг с другом. Р. У. прекратил все это.

Вокруг все время витали ангелы. Однако очень трудно простому англичанину объяснить, что такое «Ллойд», творческому гению из другой страны – это просто невозможно. Я и не делал это просто, но усвоил их политику, и Фаберже впоследствии благодарил меня за это.

«Ллойд», вероятно, выплачивал им тысячи. Телефонный звонок, письмо – и деньги через 30 дней. Это был бизнес на основе взаимного доверия.

Такими были король Эдуард и г-н Леопольд, и Фаберже, и «Ллойд» и «Р. У.» - они все были такими. О. эта была счастливая семья!

Когда г-н Леопольд намекнул мне о подарке и удалился в Дом Гамильтон, я уже знал, что он думает: «я подкинул ему идею, и он собьется с ног, но найдет. Я знаю что он все сделает наилучшим образом». От такой задачи любой бы загорелся. Подарок к дню коронации в знаменательное утро, за накрытым к завтраку столом!

«Государь, позвольте мне!»

Я сразу же телеграфировал Фаберже. Он изготовил вазу (чашу) из черного хрусталя, и г-н Леопольд наполнил ее орхидеями из оранжереи Ротшильдов. Мы преподнесли этот подарок только, когда качали звонить колокола.

«Г-н Леопольд, вы дали мне много, много шансов, но этот был самым лучшим».

В Бангкоке в Мавзолее (в храме поминовения) короля Чучалонгкорна можно увидеть большое изображение Будды из нефрита (сибирского жада), ваза диаметром 1 фут и 6 дюймов, два больших подсвечника также из нефрита, орнаментированные золотом, розовой эмалью и алмазами. Это работы Фаберже.

В… Вы понимаете, что мне не остановится, я буду продолжать и продолжать, пока кто-нибудь не разбудит меня: «Пора умирать, старина. Имена сыплются со всех сторон, и города, и страны. Я просыпаюсь среди ночи и у меня на устах: Марр и Келли, сечени, Вестминстер, Гелет, Бортуик, Роксборо, дерби, Бьют, де Беарк, Гленеск, Биканер, Эссекс, Рутем, Уиллоби де Эреби, Портармингтон, Дексель, Кру, Джеймс, Маунтсвин, Ридли, Джерард, Даферин, Апраксин, Эмбертон, де Форест, Нортклифф, Вернон, Эльпинстоук, Гроувнер. Ильчестер, Сэссун, Уимборк, Зингер, Кэвендим, Нортумберленд, Англси, Пэджит, Нортхэмптон, Гэмбро, Культманн, де Гольдшмидт-Ротшильд, Баттерси, Беккендорф, Гайд, Перси, Каррингтон, Лондерри, Сумароков-Эльстон, Дадли, Гранард, Лонсдейл, Вандербильт, Конард, Непал, Элвар, Ага Хан, Пьерпонт Морган, Кромер, Кольбрук, Стонор, Десборо, Муравьев, Долгорукий, Эрл, Уэрнер, Бейт, Барнато, Экштейн, Брумен и Вокс и многие, многие другие. О каждом можно рассказывать истории.

Да, еще были Нобель и Норфолк. Я как-то не вспомнил их сразу. Я низа что не забуду старого герцога Норфолского—Главного дворецкого Англии, Премьер - герцога, Главного мирянина римской католической церкви и самого бесхитростного человека – во всем. Когда его однажды спросили (обо мне) он сказал, что на моем слове стоит проба правда. В то время это исправило ситуацию. Но сначала о Нобеле.

Вы знаете эту шведскую семью. Когда-то давно старый, но беспокойный продавец прибавил себе забот, решив посоревноваться с Дж. Уэджвудом. Как некогда бессмертный Джозайя "помешался" от одной мысли запечатлеть все готические постройки Англии на блюдах, кувшинах и тарелках, так и я подумал, что было бы неплохо запечатлеть виды Англии на эмалевых плакетках, я представлял себе их, не разноцветными, напоминающими акварели, а монохромными, выполненными сепией, покрытыми просвечивающей эмалью. Я решил пробудить английский аристократов, показать им, что их страна – самая красивая в мире. Сейчас уже помню все виды, захватившие мое воображение, но один из них особенно врезался в мою память. Это вид со стороны вокзала на Даремские собор и замок. Этот вид возникает; когда поезд приближается к вокзалу. Я всегда считал и теперь считаю, что это, возможно, самый лучший из видов Англии. Я отослал виды Фаберже и в должное время получил из Петербурга набор маленьких плакеток в теплых тонах сепии, которые должны были пробудить и побудить к действию апатичный художественный вкус моих клиентов.

Этого мне не удалось сделать, чтобы уберечь их от равнодушных взглядов, я осторожно убрал их, завернув в вату. Мне казалось, что будет лучше забыть о них на некоторое время, пусть дождутся своей поры. Я чувствовал себя пристыженным. Однако я кое-что понял: англичан не волнует монохромные изображения. Вместо них я должен был бы дать или что-либо цветное матовыми эмалями, украшенное зелеными шагреневыми листочками.

Однажды, когда я, как обычно, сидел за стеклянной перегородкой, дверь магазина открылась. «Мне нужно что-нибудь для моего отца», - сказал молодой человек, он не увидел ничего подходящего.

«Не зайдете ли в мою гостиную? У меня есть кое-что в запасе, возможно, это подойдет», - сказал я . «Это всего лишь маленькие плакетки, но это Англия – самые лучшие ее уголки, сэр».      

«Тут и думать нечего», сказал молодой человек; «Я  беру все».

Вот как мои маленькие плакетки покинули родину и направились в Швецию к великом Нобелю. Затем эта история получила дальнейшее развитие. Этот великий человек написал Фаберже: «Сделайте для меня очень большую пластику, монохромную с эмалью в теплых тонах сепии, пусть это будет один  из моих нефтяных кораблей». Вот какое продолжение! Так маленькие плакетки взяли реванш.

А теперь о герцоге.

Бывают святые истории и это одна из них.

«Давным-давно» - лучше начала не придумаешь. Было темно. Управляющий магазином покинул замок. Там он вместе с герцогиней произвел очень тщательные измерения в библиотеке этого огромного здания. Было необходимо вырезать панель вставить туда панель с драгоценными камнями. Его мысли были заняты  своей святой работой, вдруг оказался около большой церкви, он был ослеплен блеском алтаря и заворожен органной музыкой, он замер на месте.

Он послал размеры Фаберже и описал свои впечатления. Икона (мадонна с младенцем) в должное время прибыл в Англию со священной миссией. Управляющий прибыл с драгоценным грузом в Норфолк Хаус, чтобы присутствовать при ее установке в доме Говарда. «Великолепно, ваша светлость», - сказал он.

Затем возникли сомнения. Некоторые серебряные поверхности не блестели, они были матовыми, чтобы нарушать монотонность и «поднять» другие детали. Некоторые дамы этого дома выражали опасения, что этот святой образ утратит свою силу.

«Позовите герцога», - распорядилась герцогиня, -«Пусть он решит».

У герцога, когда он вошел, очки были подняты на лоб. «В чем дело, моя дорогая?» - спросил он. Выслушав объяснение, он спросил «А что говорит г-н Фаберже». Пришлось объяснить.

«Если г-н Фаберже говорит, что эти детали из серебра, значит так оно и есть, значит больше сказать нечего». Он повернулся и вышел.

Затем икона заняла предназначенное для нее место и получила благословение от кардинала-архиепископа. А потом в должное время дом в Арунделе огласился радостными и благородными криками: «Сын! Сын родился в доме Говарда». Родился нынешний герцог.