Интервью со Скурловым

Продать исторический шлейф, советует российский ювелирный эксперт
29.08.2007
Иногда ювелирное изделие – произведение искусства. Но всегда – это товар. Своими мыслями о специфике ювелирного бизнеса делится с Rough&Polished консультант Русского отдела Аукционного дома "Кристи", эксперт Минкультуры РФ, Кавалер Ордена Карла Фаберже, историограф ювелирного дома «Фаберже» и автор ряда книг по этой теме, член редколлегий специализированных журналов "Антикварное обозрение" и "Русский ювелир" Валентин СКУРЛОВ. 

- Как началось ваше сотрудничество с Christie’s? 
- C шапочного знакомства с русским эмигрантом, из хорошей семьи (его мать – княгиня Шаховская), работавшим с 1984 года в русском отделе Christie’s. Мне стали задавать вопросы по архивам: очень ценятся вещи, имеющиеся в каталогах со ссылкой на архивы. Знаменитое ледяное яйцо – пасхальное яйцо для Марии Федоровны (6000 бриллиантов, в виде морозного узора, на хрустале, в платиновых кастах, и в внутри самого яйца - на цветах в корзиночке) – было продано в 1994 году и стало рекордом всех продаж русского антиквариата – 5,6 млн долларов на аукционе в Женеве. Я нашел в архиве счет на это яйцо – оно стоило 24600 рублей. Когда меня спросили, что означали эти деньги по тем временам, я ответил: полковник тогда получал 120 рублей, а оклад премьер-министра, графа Коковцева – 17 тысяч рублей в год. В пересчете это примерно 200 тысяч долларов, т.е. оклад президента США. Исторические документы имеют большое значение для предварительной оценки. Потом я нашел для них документы о часах с серебряными амурчиками – подарке Александу III и супруге на серебряную свадьбу. Аукцион собирался оценить их в 300-400 тысяч долларов, а я нашел счет, по которому они стоили 18875 рублей; тогда оценка достигла 800 тысяч –1,2 млн долларов, а продали их за 1,6 миллиона. Конечно, с помощью документов, доказывающих историческую ценность и происхождение, вещи оцениваются гораздо выше. Фактически, продается исторический шлейф. 

- Каковы критерии отбора вещей на аукцион уровня Christie? Кто устанавливает планку? 
- На самом деле, колоссальное значение имеет принадлежность фирмы. Существует группа придворных ювелиров, возглавляемых Фаберже, а это настолько всепроникающий брэнд, что достаточно произнести имя, как коллекционеры делают стойку. Важно доказать принадлежность. На Западе доверяют сопровождающим документам: хорошо, если вещь продавалась на предыдущих аукционах (в 50-60-е годы), была на выставках. Сейчас коллекционеры прокатывают эти вещи на выставках, а в выставочных каталогах описывается, когда получена вещь, кто автор. Меня как специалиста поражает, когда вещь (например, 30-го года, не очень выдающаяся) положена на счет, и видно, что бумага желтая, и там четко расписано количество бриллиантов, их вес, и всегда можно сравнить подлинность. Помимо Фаберже были выдающиеся бриллиантщики, не хуже Картье, Тиффани, Лалика или Кастеллани, но о них – кроме Болина - нет монографий. Болин по объему производства не уступал Фаберже, но количество сотрудников у него было в 10 раз меньше, и у него был очень большой оборотный капитал. Фаберже часто использовал полудрагоценные камни (например, собранные царскими детьми в Крыму), причем наряду с бриллиантами - была важна красота рисунка, продавался труд ювелира, приносящий прибыль. А Болин покупал дорогие камни, прибавлял к ним касты, и прибыль составляла 10%, а у Фаберже – 100-200% прибыли. Он вообще был гениальной личностью – я изучаю его уже 20 лет. 
Что такое Christie’s? У них оборот в прошедшем году был 3 млрд долларов (у Sotheby’s – 3,6 млрд). Лучшие торги проводятся – по нашей специальности – в Нью-Йорке и Лондоне. До 1998 года была еще Женева, но там очень высокие налоги, с Нью-Йорком есть визовые трудности (многим русским антикварщикам - Иосифу Кобзону, например, - запрещен туда въезд), так что центр тяжести переместился в Лондон. Я езжу в Лондон дважды в год, и в последнем каталоге раздел «Русское искусство» делится на живопись и декоративно-прикладное (когда вещей много, делается отдельно том, иногда два), куда входит ювелирное искусство, занимающее процентов 70, фарфор и бронза, изредка керамика. 

- Выставляются ли на Christie’s неоправленные бриллианты? 
- Конечно, выставляются и продаются: бриллианты «magnifique» - это отдельное направление продаж, и я к ним отношения не имею. Что меня поразило на последней продаже: неоправленный голубой бриллиант 20-х годов, даже неизвестно, какой фирмы – кулон-подвеска 7,81 карата - был продан за 2,2 млн фунтов «молоток» (плюс 12% налога), это почти 5 млн долларов. Это было в рамках каталога вещей от бывшей итальянской королевы, он отличался чистотой и настолько изощренной огранкой, что я такого в жизни не видел. 
Ювелирная группа существует самостоятельно, и старые русские антикварные вещи встречаются в этом направлении - и очень мало их в продажах так называемых «русских сейлов». 

- Как по-вашему, государство должно участвовать в развитии ювелирных брэндов? 
- Конечно, я считаю, нужна поддержка государства. Хотя это сложно - любой депутат скажет: а почему мы должны выделять деньги, когда у нас учителя достаточно не получают? Но государство может назначить ответственных за это направление: львиную долю в создании бренда могла бы вносить какая-то большая корпорация – «Норникель» или «АЛРОСА». А помогать – да, во всех смыслах: протежировать, вплоть до выделения денег. 
А вообще стоимость торговой марки может быть значительной – в 2001 году Cartier оценивали в 1,5 млрд долларов, Tiffanу – 1,2 млрд. Правда, в эту торговую марку входило много чего: мыло, галстуки… Bvlgary – объем товарооборота по ювелирным изделиям на 2002 год составлял 330 млн. долларов, т.е. на каждый магазин по 10 млн в год – почти по миллиону в месяц. Это очень серьезно. У нас никто этим не занимается – очевидно, государству всегда было не до того. 
В этом году мы уступили марку Фаберже южноафриканскому инвестфонду «Pallinhearst». Я был недавно в Лондоне, мы были у них с Татьяной Фаберже – ее назначили в комиссию консультантом. Они зарегистрировали марку в более ста стран мира и хотят теперь отказаться от услуг Виктора Майера, расплодившего свои магазины по всей Европе и выпускавшего китчевые дешевые изделия – яички по 270-300 долларов (90 г серебра в эмали, фианиты вместо бриллиантов и т.д.). Они хотят делать только эксклюзивную товарную марку - там тоже есть градации, начиная с 20-30 тысяч долларов до вещей выше миллиона. Я наблюдал пример, когда пятикаратник - красный бриллиант в 2000 году был продан за 2 млн долларов – его тогда специально возили перед этим на предаукционный просмотр в Оружейную палату: привезли для «Сhristie» 200 вещей, это имело хороший эффект. Конечно, надо товарную марку развивать и везде регистрировать. 
Хотя Фаберже – такой же наш национальный брэнд, как Пушкин, Гоголь или Калашников, который сейчас говорит, что мы теряем кучу денег, не получая ничего с болгар и кубинцев. Я как-то ехал в поезде с замдиректора фирмы «Калашников» - они производят водку «Калашников», ничем не лучше «Столичной», но она продается - потому что брэнд. Татьяне Фаберже предлагали выпускать шампанское… 

- На выставках Cartier разносят одноименное шампанское. 
- Правильно, а кто мешает? Это приносит деньги. Любой может купить любую марку, любую фирму – это вопрос стоимости. Недавно купили марку Фаберже – за 40 млн. Но доход она может приносить еще больший. Ананов дважды покупал право использовать марку Фаберже – за 40 тысяч долларов в год, и советовался со мной, не дорого ли это. Он сделал это умно, и все стали ассоциировать его марку с Фаберже. С любой маркой надо тщательно работать - нужно только маркетинг просчитать, кто это будет покупать. 
И вот еще что мой опыт показывает: надо организовывать выставки и выпускать много печатной продукции. Например, государство могло бы дать целевой грант на выпуск фильма или книжки. Не так много у нас имен, которые итак усилиями Christie и Sotheby раскручены. 

- Задача раскрутки ювелирного брэнда – очень затратна и длительна. Кто должен брать на себя бремя расходов? Или это забота общая? 
- Это общенациональная забота. Вот на Украине – хотя это и смешно – на полном серьезе принимали в своей Раде закон о сале: сало как брэнд – нельзя о нем оскорбительно отзываться, где-то памятник свинье поставить. 
Вице-премьер Медведев недавно очень правильно сказал: не спешите в ВТО - в течение двух лет она бросит все деньги, чтобы задавить наши национальные брэнды, потому что у нас рынок – 150 млн человек, причем не самый худший. Если сравнить с Польшей – я туда неоднократно ездил: там нет элиты, миллиардеров - в результате нет рынка антиквариата и бутиков, как у нас. 
Вращаясь в этой среде уже лет 20, я вижу, особенно в последние годы, что многие молодые бизнесмены лет 30-35 уже не хотят покупать старый антиквариат, а хотят персональные вещи. Старые вещи, особенно ювелирные, касающиеся тела, несут тяжелую биоэнергетику. Что толку носить кольцо, принадлежащее Александре Федоровне? Она была расстреляна. Многие мистически думают: и меня такая же судьба ждет. Сделайте персонально для меня – я заплачу вам другие деньги. Вот почему ювелирный антиквариат, честно говоря, не котируется: тяжело продать какие-то вещи, особенно, если они обезличены, без царских документов… Когда я впервые был в Нью-Йорке, там на 5-й Авеню много магазинов - Tiffany, Cartier, Lalique, Bucheron – и вдруг какой-то русский типа Фельштинский. Я спрашиваю: кто такой? Мне говорят: сами не знаем – какие-то русские приехали в начале 90-х. И продают вещи не хуже, сделанные у тех же ювелиров, но брэнда нет. Может, им нужно еще лет 20 поработать, чтобы сказать: фирма, там Anno 1994 или 1992 - это начало нашего капитализма, это уже котируется – извините, продержаться 15 лет, и тебя не убили и не разорили. 

- А в чем наши русские ювелирные традиции прослеживаются? 
- Я думаю, одна из причин – это то, что у нас было имперское государство – таких было - Англия, Германия и Австро-Венгрия. Империя предполагает блеск камней. Посол Морис Палеолог писал, что нигде не было такого блеска, как на русских балах – и перечисляет драгоценности Воронцовых, Шереметьевых – фамильные драгоценности, майоратные, которые нельзя было продать, а можно только передать старшему сыну. И вот у нас такие традиции есть. 
Есть чему и у нас поучиться. Даже само наличие Алмазного фонда – это школа, которую надо пройти любому ювелиру. И надо создавать такие музеи, ассортиментные кабинеты при крупных фирмах – раньше в Гохране работало 2200 человек, а сейчас 300, и там есть музей –а кто видит эту продукцию? Вот это хулиганство! Эти коллекции только два раза свозили в Израиль. Выставка из коллекции Алмазного фонда в США – на этом заработали 400 тысяч долларов, успех необычайный, очереди, каталог по 400 долларов. Это пример, что действительно, такие выставки надо проводить, особенно за рубежом. Гарантии и договоренности должны быть на государственном уровне, чтобы их не реквизировали – как в случае со швейцарской «Ногой». Запад рекламирует свои марки: Cartier уже какую выставку проводит, открывает бутики – в Киеве уже есть Cartier. В будущем году будет выставка Lalique и Фаберже – в пяти городах Америки. А где наши выставки? Можно и нам так: мы даем вам пять пасхальных яиц, а вместе с ними еще 5-6 предметов современных ювелиров… Они: мы не хотим. А мы: ну не хотите, так и яйца пасхальные не получите. 

- Один молодой ювелир рассказывал, что его вещами хочет торговать Christie… 
- Пусть сперва покажет каталог. Я знаю, что об этом многие мечтают всю жизнь - все предприятия страны хотят попасть туда. Но пока такой опыт был лишь однажды: в 1992 году, когда я работал в «Самоцветах», четыре камнерезные фигурки были проданы на Sotheby’s, и довольно хорошо – по 14 тысяч долларов (тогда это были хорошие деньги), а потом эта птичка «Цапля» была продана через год с ходу за 28 тысяч. Наши предложили купившим ее канадцам еще что-нибудь продать, но те сказали: мы не будем продавать современных, наши клиенты думали, что они покупают Фаберже - хотя там черным по белому было сказано «в стиле Фаберже». То есть они настолько не отличались по качеству… Но исторический шлейф настолько важен, что дает нагрузку в 10 раз. 
Что касается качества, меня поразило мое посещение Алмазного фонда в конце 80-х – там были выставлены вещи 70-го года знаменитого ювелира Ситникова, сделавшего по заданию государства для Алмазного фонда ряд вещей по аналогу Фаберже. Мне, специалисту, было не различить - это был пример мастерства. 

- А своих вещей он не делал? 
- А он не художник – он ювелир. Это беда нашего ювелирного бизнеса и искусства: у нас нет художников. Это после дефолта произошло какое-то оживление. А до этого все драли с Запада – у нас была дурная традиция покупать все там. Бирнбаум рассказывал: покупают на свадьбу Картье - и дня не проходило после свадьбы, чтобы не приносили выпавшие камни. Может, по художественным характеристикам мы уступали парижским ювелирам, но по части качества мы были безупречны. У нас всегда было хорошее мастерство закрепки, тщательность, усидчивость. 

- А вы можете какие-то русские марки назвать? 
- Кроме Фаберже, конечно, Болин, но владельцы (шведские) зарегистрировали свои охранные права еще в 1996 году. И нескольких придворных ювелиров. Из современных я бы издал альбом ювелира Ситникова. 
Есть люди, работающие в авангардном стиле, по персональным заказам, но выставок нигде не проводилось. У нас очень косно: ни Оружейка, ни Эрмитаж не проводят выставок русских ювелиров, а предпочитают за деньги проводить иностранные – например, швейцарца Жильбера Альбера, который жаловался потом, что его в Москве «раздели». Но зато считается престижным провести выставки в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Москве - после этого цены на вещи подымаются. Я считаю, что надо на государственном уровне рекомендовать проводит ювелирные выставки, например, Эрмитажу. Там ежегодно проводятся семинары по ювелирному искусству, и как-то спрашивают Матвеева, замдиректора Эрмитажа, когда же будут вещи современных ювелиров покупать и выставлять. А он: ну когда-нибудь, лет через сто – типа, вы еще не доросли. Это сугубо неправильно. Многие готовы дарить, лишь бы быть представленными. Если ювелир говорит о том, что его вещи в Эрмитаже, он на следующий день берет вдвое дороже. Вот почему раньше боролись за звание Поставщика Его Величества, а в годы НЭПа писали: бывший поставщик императорского двора – одного этого достаточно для квалификации качества, с этим сертификатом можно брать на 10-15 %. И раньше это давало право на логотипе изображать двуглавого орла. А потом в году 2002 ветераны 9 управления КГБ придумали название «поставщик Кремля» - это звание и сертификат стоит 500 тысяч долларов. 

- В сегменте массовой продукции мы испытываем гигантское давление со стороны Турции, Греции, Ближнего Востока, началась китайская экспансия. Что мы можем противопоставить наступлению этих рынков? 
- Когда мы вступим в ВТО, было бы неплохо многие моменты, например, этот ювелирный сегмент оговорить: мы вам пускаем к себе, но и вы нас немножко пускаете. До революции Хлебников и Овчинников много продавали - весь Восток был наш: Персия, Турция, Китай. Если мы впустим иностранных ювелиров, наступит шок: в Питере хороший грамотный ювелир может получать 3 тысячи долларов в месяц, не выезжая в Нью-Йорк. И когда мы вступим в ВТО, китайцы или гонконгцы, с их зарплатой 200 долларов… У меня есть знакомый в Таиланде: там не нужно отопления, там сидят в ангаре 200 человек и делают кеды. Там еще очередь стоит в тысячу человек, чтобы попасть на это его предприятие. Законодательные преференции? Абсолютно, и обязательно льготы по экспорту. 
Меня всегда в этом смысле поражал пример Италии: там существует ювелирный институт – как министерство или госкомитет, организующий обучение, проведение конкурсов, продвигающий товарные марки. Там понимают, что ребята, которые обучаются в школах и посылаются на международные конкурсы, потом принесут Италии экспортный товар. Не случайно всегда Италия держала больше половины капиталистического, как тогда писали, ювелирного производства: помню, в самые лучшие времена мы обрабатывали 400 тонн золота, а Италия - 426 и больше. Вот такой опыт надо перенимать, опыт экспансии на рынки. 
Галина Семенова для Rough&Polished