Историко-психологические аспекты профессии ювелира в 1917 году

Валентин Скурлов, кандидат искусствоведения, Санкт-Петербург

Историко-психологические аспекты профессии ювелира в 1917 году

Историческая психология – это наука, которая изучает психологические особенности человека в зависимости от исторической эпохи, в которой он проживал или проживает. Основная задача науки – представить психологическую картину прошлого, основываясь на фактах и избегая неточностей, т.е. не приписывая эпохе не свойственных ей черт.

Как отмечал автор учебника «Историческая психология» В. Шкуратов  «Новое время, как и любая эпоха, показывает громадное разнообразие психической жизни. Исторической психологии еще только предстоит освоить это эмпирическое богатство, обобщить и дать описание Homo economicus (Человека экономического), либерального, консервативного или революционного сознания, типов буржуа, крестьянина, интеллигента, пролетария, психологически проанализировать важные события периода».

Профессия ювелира всегда стояла особняком в ряду рабочих профессий.  Еще в 1906 г. вновь учрежденная профсоюзная газета «Голос золото-серебряника» указывала на этот момент: «Ты, портняжка, ювелиру руку не тяни. Мы при Елизавете Петровне ходили в мундирах и со шпагой». С одной стороны пролетарий, но  часто с психологией буржуа и либерально- консервативного сознанием. Другая особенность профессии связана  с тем, что предметом труда ювелиров были драгоценные материалы и драгоценные камни, к которым в эпоху социальных потрясений было особенное внимание как со стороны свергнутых классов,  так, в первую очередь,  и со стороны победителей. Это связано с тем, что на революцию нужны деньги. Ювелирному искусству и ювелирной промышленности в коммунистическом будущем не было места.

Таким образом, целый профессиональный отряд трудящихся лишался возможности реализовать сложные рабочие навыки, в которых важной составляющей  было художественное творчество. Ювелиры в этом отношении близки к художникам. И если рабочие Императорского Фарфорового завода после Октября 1917 г. нашли применение своим силам в изготовлении агитационного фарфора, то ювелиры и мастера золото-серебряники в лучшем случае были задействованы на изготовлении эмалевых знаков и Орденов Красного Знамени.  Лучший эмальер фирмы Фаберже Николай Петров в 1918 г. умер от голода, несмотря на то, что был занят на Петроградском Монетном дворе изнурительной работой по изготовлению тех же красных звездочек. В 1914 году, перед началом Первой мировой войны в Петербурге насчитывалось около 450 мастеров ювелиров, золото-серебряного и граверного мастерства. Из них 320 чел. состояли в Серебряном цехе русской Ремесленной управы, а 130 чел. числились по немецкой Ремесленной управе, деятельность которой прекратилась в 1915 г. (архив не сохранился). Подмастерьев Серебряного русского цеха числилось более 1200, а по немецкой управе около 300.  Итого мастеров и подмастерьев  1950 чел. Судьба их сложилась после 1917 года для многих трагически. Революция – это трагедия. Иван Бунин: «Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия, и из России, после захвата власти Лениным, бежали сотни тысяч людей, имевших малейшую возможность бежать»  (И. Бунин. «Окаянные дни»).

Некоторое восстановление численности ювелиров было в 1923 году, в связи с политикой НЭПа, но не более 100 мастеров, многие из которых были из «черты оседлости» и не соответствовали квалификации, требуемой для «обеих столиц» Москвы и Петрограда.  Однако уже в 1929 г. в Ленинграде ювелиры практически все были объединены в артель «Ленинградский ювелир» (170 чел.),  частников уже не было. Четверть всего ювелирного производства до 1917 г. составляли предметы религиозного культа, которые согласно «Декрета и запрете производства предметов культа» от 20 июня 1929 г. объявлялись вне закона. Отмена этого Декрета состоялась ровно через 60 лет,  в июне 1989 года.

Особый отряд составлял часовщики, в работе которых также использовалось золото и серебро в корпусах и крышках часов. После начала войны часы были объявлены стратегической продукцией, поскольку даже не все унтер-офицеры имели этот важный прибор времени. После революции часовщики оказались по новой классификации профессий «кустарями-одиночками с мотором», как это звучит в классической пьесе Н. Погодина «Кремлевские куранты». Само определение  «мастера-ювелира» до дореволюционному Ремесленному уставу предполагало наличие одного подмастерья и одного ученика, и только мастер имел право «горна», то есть вести производство с огнем. Иначе, первая же жалоба домохозяина – и полиция закрывала производство. С 1899 года ювелира-мастера обязаны были вести журнал прихода-расхода драгоценных металлов, поскольку до трети золота в стране не контролировалось фискальными органами. Комиссия из члена Пробирного надзора, полицейского чина и представителя ремесленного сообщества могла прийти в любое время и потребовать отчета о движении золота и серебра.

Поскольку революция устанавливает новые порядки, по новой социальной классификации мастера-ювелиры и часовщики, как использовавшие наемный труд подмастерьев,  объявлялись «лишенцами», то есть были лишены избирательных  прав, облагались повышенным налогом, их могли выселить из города; «лишенцы» не могли поступать в вузы.

Не сразу новая власть большевиков вникла в механизм реализации деятельности ювелиров. С самого начала войны свободное движение драгметаллов в стране было запрещено. Равно как и обмен бумажных ассигнаций на золото по курсу 15 руб. ассигнациями на золотую десятку. Ювелиры работали на «давальческом» сырье, из материала заказчика. Отряд ювелиров в ходе войны сильно уменьшился. Как отмечал Карл Фаберже в прошении об отсрочке от армии оставшихся мастеров (окт. 1916 г.) до войны в составе Петроградского отделения работало 209 работников, из них более 100 (!) мастеров,  четверть всех мастеров столицы. В ходе войны 48 были призваны на фронт, причем фирма выплачивала семьям среднюю зарплату, 48 ушли работать на оборонные заводы. В выигрыше оказались фирмы с более возрастным персоналом, поскольку в первое время не подлежали призыву лица старше 45 лет. Карл Фаберже обращал внимание военного ведомства, что ювелиры исполняют большие оборонные заказы полков и гвардейских частей по выпуску знаков и жетонов, а также заказы Капитула на выпуск орденов, потребность в которых выросла на порядок. Кроме того, фирма была монополистом в производстве знаков благотворительных обществ помощи увечным воинам. Как писал Карл Фаберже подготовка профессионалов эмальеров и граверов требует не менее пяти лет. Не менее трети сотрудников коллектива «Товарищества Фаберже» были финляндскими уроженцами, которые после объявления независимости Финляндии в конце 1917 г. стали покидать Петроград. Однако и у них были сложности с вывозом имущества. Так, дача ювелира Хольмстрема в Шувалово подверглась налету и ограблению. Многочисленные грабители, выпущенные на волю еще в ходе Февральской революции, выявляли адреса проживания и мастерских ювелиров и совершали налеты. В 1918 г. подвергся нападению старый мастер А. Тилландер (1937–1918), который носил с собой портфель с драгоценностями. Ему удалось отбиться, но от полученных травм через несколько месяцев скончался. Нападавшими были два его бывших подмастерья, между прочим, финны. Таким образом, честность и порядочность, которая в силу протестантского воспитания  отличала финских мастеров-ювелиров, в результате революционных трансформаций  была подвергнута девальвации и даже полному отрицанию. «Бога нет – все можно», как говорил персонаж Достоевского.

Большой удар профессиональному сообществу ювелиров большевики нанесли внедрением с 15 января 1918 года «Декрета о золоте». согласно которому ограничивалось владение частными лицами золотых вещей более 15 золотников (64 г), иначе говоря,  владелец золотого портсигара в 200 грамм должен был распилить его на три части и имел право владеть только одной третью. Две трети он обязан был сдать государству по установленной цене, на порядок ниже рыночной. Тем же Декретом разрешалось работать только с золотом не выше 36-ой пробы (375-ой метрической). Сплав такой пробы мастера делать не умели, поскольку это довольно сложная процедура, требующая знания химической технологии, в противном случае изделие через год-два корродировало. Товарищество «Карл Фаберже» по своим каналам знало о готовящемся «Декрете о золоте» и  06 января 1918 г.  объявило о ликвидации фирмы. Была создана Ликвидационная комиссия, и до первых месяцев 1919 года фирма формально и практически находилась в процессе ликвидации, что не помешало аресту имущества Московского отделения в октябре 1918 г. и конфискации его в марте 1919 г. Главный бухгалтер фирмы Отто Бауэр в марте 1919 г. писал Карлу Фаберже, что три четверти имущества фирмы спасено.Однако члены семьи Фаберже не воспользовались спасенным, поскольку Карл в сентябре 1920 г. умер в Лозанне, а Отто Бауэр, пользовавшийся доверием К. Фаберже, выехал с ценностями на историческую родину в Латвию в 1922 году, объявив наследникам, что «все отняли большевики». Как отмечал главный мастер фирмы Франц Бирбаум, хозяева мастерских (на 70 % финны) возложили на фирму расчет с работниками, выплату трехмесячного выходного пособия, хотя в свое время изрядно нажились, имея постоянные заказы от фирмы. Это еще раз доказывает, что на уровне психологии произошла ломка понятий о чести и совести.

Книга «Агафон  Фаберже в красном Петрограде» (2012)  красочно и убедительно повествует о жизни потомков Карла Фаберже во время революции,  о судьбе его второго  сына — Агафона Карловича. В книге  предстают ювелиры Петрограда  в экстремальных ситуациях, пытающиеся сохранить  свои принципы  через катастрофу революции. Фирма потеряла постоянные заказы от ликвидированного Министерства Императорского двора и его важного подразделений: Кабинета Его Величества и Капитула орденов. Интересно, как характеризовалось Министерство двора в путеводителе ЦГИА СССР  (с 1991 г. РГИА), изданного в  1970-х гг., которым и сейчас пользуются исследователи. Он начинался фразой: «Министерство императорского двора было одним из наиболее паразитических и антинародных учреждений Российской империи». Таким образом, и ювелиры, обслуживающие предметами роскоши эксплуататоров, объявлялись их пособниками.

В 1917 году художнику фирмы Фаберже, «придворному миниатюристу»   Василию  Ивановичу Зуеву было 47 лет, когда его жизнь круто изменилась. Октябрьская революция 1917 г. закрыла для художника возможность творить.  На сделку с Советской властью он не пошел, рисовать Керенского и Ленина, как это делал другой художник  фирмы Фаберже академик – гравер Михаил Рундальцов – не стал. Лукутинские мастера стали федоскинцами и перешли на шкатулки с изображением красноармейцев и Буденного. Василий Иванович Зуев был человек принципов, чего от него никто не ожидал. Сам Карл Фаберже и два его сотрудника петроградского магазина: Бломериус и Огваздин были членами партии «октябристов» (Партия «17 Октября 1905 г.»),  поддерживали конституционную монархию. Членами этой партии были такие примечательные личности, как  А. Гучков, М. Родзянко,  братья В. и П. Рябушинские, Э. Нобель, Ф. Плевако, Б. Суворин, архитектор Л. Бенуа и другие.

Неизвестно, как сложилась бы судьба Зуева, если бы он остался в Петрограде, амплуа и слава «придворного миниатюриста» служила бы для комиссаров убедительным ярлыком контрреволюционера. Тем более, Зуев был владельцем 6-комнатной квартиры в богатом доходном доме, а до 1917 г. проживал под крылом сенатора Свербеева. О таком персонаже быстро бы доложили в ЧК при многочисленных чистках и обысках. Можно представить реакцию чекистов при обнаружении императорских миниатюр или даже фотографий, с которых Василий Иванович рисовал миниатюрные композиции на темы жизни императорской семьи.  Находясь в глуши, в заволжской деревне, Василий Иванович особо не распространялся о работе на царя, но шила в мешке не утаишь. В 1931 году Зуев по доносу был арестован и пять месяцев провел в заточении. 

Финны – мастера фирмы  вернулись на родину, латыши и эстонцы поехали строить независимые государства. Собственно и Карл Фаберже выехал в Ригу в сентябре 1918 г., на «родину дедушки» в Лифляндскую губернию, которая еще не стала государством Латвией. Художники немецкого происхождения были интернированы еще раньше, в 1914 г., а по условиям Брестского мира вернулись на родину. Бирбаум выехал в Швейцарию в мае 1920 г. Андрей Маркетти, Джулио Гверриери и скульптор Луиджи Буцци вернулись  в Италию.  Борис Фредман-Клюзель и Гуго Эберг выехали в Швецию.  Спаслись даже некоторые русские мастера, которые на рубеже 40–50-х гг. пытались с Евгением Фаберже восстановить в Париже изготовление изделий под брендом фирмы:  мастера  Долгов, Овчинников,  Михаил Иванов, Николаев, Георг Штейн. Оставшихся ждала тяжелая судьба. Вот скорбный «Ювелирный Мартиролог»:

Агафон Фаберже два с половиной года сидел в тюрьме, пока не сумел бежать в декабре 1927 г. Его брату Александру повезло: он сидел в тюрьме только полгода, до марта 1920 г.  В 1930 г. арестованы  Иван Гальнбек (три года провел в ссылке, умер в 1934 г.), Александр Котлер арестован в 1929 г. в Екатеринбурге, также три года ссылки;  в 1932 г. вернулся в Чехословакию, умер в 1953 г.  Александр Фердинандович Кельх, заказчик семи пасхальных яиц уровня императорских – арест в 1929 г., сослан, следы теряются. Художник Ваня Комаленков умер от голода в 1920 г. Эмальер Николай Петров умер от голода в Петрограде в 1918 г., как и жена Бирбаума Александрова. Иван Брицын был в 1928 г. арестован за «оценку бриллиантов» и выслан в Чувашию. Камнерез Кремлев прятался в пермской глуши, умер в 1942 г.  в Казахстане,  могила неизвестна.  Художник Чешуин сменил фамилию на Таежный, чтобы ничто не напоминало о прошлом. Как мне рассказывала дочь художницы Клавдии Апухтиной (1885–1986), ее мама, после революции никогда не вспоминала о своем успехе на Конкурсе имени Придворного ювелира Фаберже 1912 года и рисовала топографические карты. Потому и прожила 101 год.  Главного ювелира Московского отделения фирмы Артура Миткевича в 1927 г. уволили из Московского Ювелирного товарищества по доносу рабочих, под смехотворным предлогом, что мастер, якобы не умеет делать лигатуру металла. На самом деле, причина в  том, что Миткевич был потомственным дворянином и «бывшим хозяином», то есть «эксплуататором», строго относился к нарушениям производственной дисциплины.  Федор Афанасьев служил оценщиком в Гохране, но тоже был уволен, и следы его теряются после 1927 г. Только немногим удалось прожить тихую жизнь в качестве школьных учителей рисования, таким как Иван Либерг и Евгений Якобсон. Художники Шевердяев, Шишкина и Федор Козлов пытались в 1919 г. спасти московскую мастерскую фирмы, переведя в статус учебной, однако новой власти ювелиры были не нужны. В дальнейшем они преподавали во ВХУТЕМАСе. Там же преподавал гравер Константинов, но в 1927 г. уволен, не прошел чистку, как непролетарский элемент. Талантливый  Дмитрий Иванов работал на Фарфоровом заводе Ломоносова, но после 1929 г. – пропал. Мало художников фирмы Фаберже вписалось в революционную эпоху. Георгий  Савицкий уехал в 1918 г. на родину в Пензу, прожил там 4 года, рисовал ради пайка эскизы украшений для Октябрьских торжеств. Благодаря умению рисовать коней, нашел себя в студии Грекова,  которая пользовалась покровительством Буденного и Ворошилова, но всю жизнь боялся ареста. Мать его была француженка. Для чекистов этого было достаточно.

Сам характер исполнения индивидуальных ювелирных вещей предполагал приватное взаимодействие с клиентами из привилегированных, а теперь, по новой терминологии,  «эксплуататорских классов». Именно поэтому немало ювелиров вместе со своими прежними заказчиками оказались в эмиграции. В 20–50-х гг. прошлого века в Париже работали вместе с братьями Евгением и Александром Фаберже некоторые петроградские ювелиры: Гаврилов, Николаев, Иванов, Риммер, одесские мастера Никулин, Другов, а также екатеринбургский камнерез Прокопий Овчинников.

Последствия Великой Русской революции 1917 г. для судьбы ювелиров отражались очень долго, иногда на протяжении всей их жизни. Психологические последствия можно наблюдать в сложной адаптации ювелиров к  рыночно-экономическим условия нового капитализма 1991 года. Многие ювелиры, работавшие подпольно при советской власти до сих пор ведут скрытый образ жизни. В первые 5–8 лет после 1991 года многие еще боялись восстановления прежних коммунистических порядков и не афишировали свою деятельность. Страшнее статьи о работе с драгметаллами была статья о частнопредпринимательской деятельности, по которой привлекали ювелиров уже с конца 1920-х гг.

Резюмируя, можно отметить, что многие историко-психологические аспекты жизнедеятельности ювелиров в ходе революций еще предстоит изучить, поскольку не введены в оборот закрытые до сих пор архивные материалы силовых ведомств даже революционной эпохи и не исследован массив мемуаров и даже периодической литературы по данному вопросу. Эта задача ждет молодых исследователей.