МЕБЕЛЬ АГАФОНА ФАБЕРЖЕ. ПЕТРОГРАД. 1918 ГОД

Отчёт сотрудника историко-художественной комиссии П. Вейнера

В Художественно-историческую комиссию при Зимнем дворце

По поручению комиссии я ездил вместе с Б. А. Верещагиным, в Чрезвычай­ную комиссию по борьбе со спекуляцией и проч. (Гороховая, 2) для осмотра вещей.

Оказалось, что надлежит осмотреть вещи, опечатанные на складе Крути­кова (Невский, 88, кв. 98), принадлежащие А. К. Фаберже и вызывающие подозрение, что они похищены из Зимнего дворца. На мое предложение назна­чить для осмотра утро четверга 25 апреля секретарь члена Чрезвычайной комиссии Зоофа, Иванов предложил лучше снестись с ним вновь по телефону. Однако в четверг днем он заявил Д. Штеренбергу претензию на то, что я не пришел в назначенное утро. Тогда, чтобы выяснить недоразумение, я, согласно словам Д. Штеренберга, что с «Крицким ссориться опасно», позвонил тов. Ива­нову, напомнил ему наш уговор и предложил исполнить задачу на следующее утро. Дабы не терять времени на переговоры, мы условились, что я просто пройду на Невский, 88, в назначенный мне час утром, и для сего тов. Иванов записал мой телефон.

Когда, однако, до 11 час. дня в пятницу меня никто не вызвал, я, опасаясь нового недоразумения, сам позвонил, но тов. Иванова на месте не было, и я дозвонился лишь в 12 час., где он мне обещал окончательный ответ через полча­са, и действительно в 12 1 /2 часа просил меня прийти все-таки на Гороховую, что я исполнил тотчас. Там я застал владельца вещей А. К. Фаберже, а тов. Иванов дал мне мандат для исполнения моей задачи — установления среди конфиско­ванных вещей тех, что принадлежат к числу похищенных из Зимнего дворца.

Совместно с комиссаром Чрезвычайной комиссии Козаровецким мы тот­час отправились на трамвае в указанный нам дом. По пути я узнал от А. К. Фа­берже, что вещи эти приобретены от гр. Бенкендорфа еще в начале сентября 1917 г., когда и доставлены сюда, тогда как разгром Зимнего дворца происходил, как известно, лишь с 25 октября, и что в доказательство им предъявлены комис­сии счета и письма продавца, однако это в соображение принято не было.

По прибытии на место и разыскании помещения членов домового комите­та, квартирохозяина, дворника и проч. комиссар заметил, что не захватил с собою печать, почему и предложил нам вскрыть помещение и начать осмотр, а он тем временем съездит и за печатью; но я от пребывания в помещении в его отсутствие отказался и потому он поехал на Гороховую за печатью, я же стал его ожидать, сидя на стуле у ворот на Невском.

Вернулся комиссар через полтора часа, но когда мы все вновь собрались, оказалось, что он забыл свой мандат, по-видимому, на Гороховой, и представи­тели дома отказались допустить вскрытие без ордера Чрезвычайной комиссии. Ввиду сего комиссар вновь отправился на Гороховую за ордером, а я вновь сел на тумбу у ворот и стал ожидать его возвращения. Через час с лишним комис­сар вернулся, и мы все, вновь собравшись, пошли вскрывать опечатанное помещение. Но тут оказалось, что он забыл захватить печать, которой помеще­ние было опечатано, и ключ от двери, хранившиеся при деле в Чрезвычайной комиссии. Тогда комиссар пошел к телефону, дабы вызвать кого-нибудь с этими вещами из Чрезвычайной комиссии, и, возвратившись, сообщил, что вещи будут присланы немедленно. Мы стали их ожидать, сидя на приступке у крыльца, и примерно через полчаса явился посланный из комиссии, сообщив­ший, что ключ и печать сейчас найти не могут и все нужно отложить до другого дня. Тогда мы условились встретиться здесь утром в субботу, комиссар настаи­вал на 10 час. утра, но по моей просьбе согласился быть в 10 1/2, причем он настаивал на аккуратном прибытии всех. На этом мы разошлись в начале седьмого вечера.

В субботу, прибыв на место около 10 1/2 час. утра, я застал всех собравшихся, за исключением комиссара. У тех же ворот, на той же тумбе, я ждал до 11 1/2 час., когда по телефону вызвал тов. Иванова, которому заявил, что не могу так непроизводительно тратить служебное время, готов ждать до 12, а затем уеду, если не будет комиссара. Около 12 час. он, однако, явился, сооб­щив, что ключ утерян, а равно и печать, послужившая при первом опечатании. Пришлось вызвать слесаря, взломать замок и таким образом проникнуть в помещение. Таковое оказалось складом мебели для торговли Крутикова, где находились сложенные и сданные на хранение г-ном Фаберже вещи.

Среди них оказалось несколько отличных наборных комодов и бюро XVII века, также два угольника, ряд китайских и японских фарфоровых ваз, бронзо­вые с фарфоровыми цветами часы и канделябры — вещи, все не имеющие никакого отношения к имуществу Зимнего дворца. По-видимому, донос был осно­ван на неверно истолкованном слухе, что вещи доставлены из Зимнего дворца, где действительно находилась квартира гр. Бенкендорфа, но откуда были вывезены с ведома и разрешения коменданта по проверке их принадлежности еще в сентябре минувшего года. Последние данные мною почерпнуты из объяснений владельца, вполне соответствующих постановке дела охраны дворцов вообще.

Вслед за осмотром помещение вновь опечатано, на этот раз печатью Чрезвычайной комиссии, и засим составлен протокол, в который включено приблизительно следующее мое заявление: «Среди осмотренных предметов ничего принадлежащего к составу дворцового имущества я не усмотрел; часть вещей, преимущественно из мебели, имеет художественное значение, осталь­ное представляет ценность только рыночную; на вещах никаких внешних при­знаков, устанавливающих их принадлежность кому-нибудь, не обнаружено».

При составлении протокола комиссар заявил, что ключи и печать он искал на фамилию Золотарева, столяра, жительствующего на складе Крутикова, а теперь он полагает, что они могут оказаться на фамилию Крутикова или Фабер­же, о чем он, ища их, не подумал вовсе...

Разошлись мы около 2 часов пополудни.

Член Художественно-исторической комиссии П. Бейнер (Подпись)

27 апреля 1918 года.

(Центральный государственный архив литературы и искусство, С.-Петербург, ф. 36, оп. 1, д. 26, л. 59—61)