ЗАГАДКИ ДАЧИ ФАБЕРЖЕ

В 1882 году после удачно закончив­шейся для фирмы Фаберже Всероссийской художественно-промышленной вы­ставки в Москве Карл Фаберже покупает дачный участок в северном предмес­тье Петербурга Левашове. Соседями по даче были семейства Бенуа, художника Савицкого, архитектора и старшего библиотекаря Училища бар. Штиглица И. А. Гальнбека, академика Бруни и других известных людей. Долгое время на территории участка стоял лишь охотничий домик, пока наконец после построй­ки здания на Большой Морской улице сын двоюродной сестры Карла Фабер­же — архитектор Карл Шмидт, будущий академик, не принялся за строительст­во здания двухэтажной дачи.

В день закладки первого камня Карл Фаберже посадил на территории участка дуб, который красуется и доныне.

В 1907 г. дача переходит во владение Агафона Фаберже, у которого к тому времени уже было четверо сыновей. Очевидно, Карл Фаберже очень любил внуков и хотел, чтобы они летом отдыхали на даче. Нельзя, однако, забы­вать, что Агафон Карлович Фаберже был выдающимся коллекционером. Он собирал все, что, на его взгляд, имело художественную ценность: ковры, фарфор, фигурки из жадеита, статуэтки Будды и другие китайские и японские предметы, вазы, гравюры, серебряные бокалы, картины, японские гарды «цуба», нецке и многое другое, предпочитая восточное искусство. Агафон Фаберже имел крупнейшую в мире коллекцию финских почтовых марок, а также русских и польских. Тот, кто немного знает филателистов и вообще коллекционеров, легко может представить себе, как тяжело расставаться коллекционеру со своими сокровищами. Очевидно, для хранения многочисленной коллекции Ага­фон Фаберже решил расширить дачу. Проект осуществил архитектор Ив. Гальнбек. Здание дачи стало украшением округи. Три стеклянных потолка, зимний сад, где выращивались персики и цветы, мраморная лестница, кафельные печи-голландки, комнаты-залы, выполненные в стилях различных историчес­ких эпох. Плюс к этому водяное отопление, собственная электростанция, ко­нюшня. Словом, это была вилла. Это-то ее и погубило, когда наступило время революционных бурь. Дача стала лакомым куском для восставшего народа, среди которого пользовался огромной популярностью лозунг: «Грабь награб­ленное!»

Во время Первой мировой войны на даче был лазарет Красного Креста. Фирма активно сотрудничала с Обществом Красного Креста, выпуская многие тысячи разнообразных знаков этого общества.

Вскоре после Октябрьской революции Агафон Фаберже переправил боль­шую часть своей многочисленной коллекции в здание на Морской улице, 24. Квартиру, которую он занял в верхнем этаже дома, друзья стали называть «Малым Эрмитажем». Все работы в фирме к тому времени уже прекратились. Как свидетельствуют более поздние документы (от апреля 1919 г.), «хозяева фирмы, бежав за границу, попрятали все документы и инструменты, а дом отдали швейцарскому консульству». В первые революционные годы огромное здание пустовало. В одном из помещений акад. А. Е. Ферсман нашел запрятан­ного среди бухгалтерских книг великолепного лазуритового слона.

Однако в первой половине 1918 г. Агафон Фаберже еще сохранял надежды на светлое будущее. Трудно понять, чем он руководствовался, но тем не менее это факт, что 29 июня 1918 г. он открыл собственный антикварный магазин в доме по той же Морской улице, но уже в здании на углу Кирпичного переулка (дом № 16). Приведем письмо Агафона Фаберже в адрес акад. Алек­сандра Николаевича Бенуа.

27 июня 1918 года

Глубокоуважаемый Александр Николаевич!

Открывая свой художественно-антикварный магазин. Морская, 16, покор­нейше прошу почтить своим присутствием день открытия — суббота 16/29 сего июня и пожаловать к св. Молебствию — 12 час. дня.

Уважающий Вас Аг. Фаберже.

(Отдел рукописей Русского музея, ф. 137, д. 1666, л. 1)

Приведем также второе письмо из тех грозных лет. Адресат и автор письма те же:

АГАФОН ФАБЕРЖЕ

2 сентября 1918 г. Морская, 16 —тел. 2-25-94 Петроград.

Господину А. Н. Бенуа, Б. О., 1-я линия, 38

Многоуважаемый Александр Николаевич,

Если Вы будете в наших краях, то не откажите мне в любезности зайти ко мне; я хотел бы показать Вам две картинки художника Гойя и слышать Ваше мнение. Я знаю, что Вы заняты, и если Вам моя просьба почему-либо неудобна, то я охотно сам принесу к Вам эти картины; в этом случае я прошу Вас позвонить тогда ко мне и сообщить, когда Вам удобно будет меня принять. Я бываю на Морской, 16, обыкновенно от 10 до 12 1/2 ч. и от 4 до 5 1/2 ч. — только завтра, во вторник, утром я занят с С. Н. Тройницким в одном доме.

Примите привет от уважающего Вас

Аг. Фаберже.

(Там же, л. 2)

Именно в эти дни правительство большевиков готовило декрет о закрытии антикварных магазинов. Однако Агафон этого еще не знал. События в стране развивались стремительно. Страшной явью стал красный террор.

Как свидетельствуют архивные документы, сразу после убийства председа­теля Петроградской чрезвычайной комиссии Урицкого, из Петрограда во все райсовдепы была отправлена телеграмма с предложением выступить против местной буржуазии. Левашовский военный комиссар К. Петухов, его помощник Новиков и военный инструктор Рудольф Кох 18 сентября 1918 г. произвели на даче Фаберже троекратный обыск. Были конфискованы столовое серебро, 15 ковров, находившихся на учете в комиссии по охране памятников старины и искусства, часть белья из лазарета Красного Креста и 1 1 /2 или 2 бутылки вина. Эти реквизиции и обыск были незаконны, поскольку еще 9 августа 1918 года за № 182 Комиссариат имуществ за подписью правительственного комиссара Ерыкалова и секретаря Коптева выдал гражданину Агафону Карловичу Фабер­же «удостоверение в том, что принадлежащее ему собрание картин, миниатюр, скульптуры и предметов прикладного искусства, находящееся в Левашове, принято на учет Художественной комиссией по охране и регистрации памятни­ков искусства и старины и без разрешения комиссии не может быть подвергну­то никаким реквизициям и секвестрам». (Архив Эрмитажа, ф, IV, оп. 1, д. 896, 1918)

Евгению Фаберже для защиты коллекции в доме на Морской, 24, не удалось получить и такого документа.

15 ноября 1918 г. Евгений направил следующее письмо:

В комиссию по охране памятников искусства и старины гражданина Карла Густавовича Фаберже

Заявление

Сим прошу выдать мне охранное свидетельство на художественные произ­ведения, находящиеся в моей квартире в доме № 24 по Морской улице. Между ними  картины художников:  van Mierevelt,  Pierson,  Hermann Baisch, Victor Borngeois, Canella, Клевера, Александровского, Рындина, Riedel, Крыжицкого, Ив. Шультце, Heiska, Егорова, Гефтлера, Боголюбова, Богданова, Dietrich и др.

2 мраморных бюста Jos. Limburga, бронзовые статуэтки, вазы, фарфор и эмалированные японские коллекции видов и планов стар. Петербурга и Мос­квы и карт России и другие вещи.

За К. Фаберже

Е. Фаберже. 15 ноября 1918 г.

тел. 521-57 или 3-04.

На вышеприведенном заявлении виза начальственного лица, подпись ко­торого, к сожалению, не удалось расшифровать: «Ввиду того что К. Г. Фаберже является антикваром, решено свидетельство не выдавать», хотя перед тем стоит виза: «Вещи Фаберже мне лично известны и охранный лист может быть выдан», 19.11.1918 г., подпись (неразборчива. — Ред.-сост.). Это предрешило судьбу коллекции, в марте 1920 г. она реквизирована и прекратила существо­вать как единое целое.

Но вернемся к даче в Левашове. Сотрудник отдела охраны памятников старины и искусства архитектор Гальнбек, старый друг семьи Фаберже, в марте 1919 г. разыскал часть ковров из собрания Аг. Фаберже на чердаке Петроград­ского уездного Совета депутатов на 2-й Рождественской улице в Петрограде и несколько ковров, переданных Парголовскому детскому приюту.

А теперь обратимся к подлинным документам очевидца событий — сотруд­ника отдела охраны памятников искусства и старины Наталии Бараш от 3 июня 1919 года.

«31-го минувшего мая в исполнении возложенного на меня поручения я осмотрела совместно с председателем Левашовского исполкома дом Фаберже, находящийся на Дибунском шоссе, об угрожающем положении которого в смысле опасности быть разграбленным получены сведения Эрмитажем.

К сожалению, опасения Эрмитажа оказались давно запоздалыми, так как внутренность этого прекрасного дома представляет из себя картину полного разрушения и дикого вандализма. По-видимому, и сам председатель был пора­жен тем, что оказалось в доме, так как по дороге в дом он хотя и рассказывал мне о бесконечных грабежах в этом доме, совершавшихся не без участия, по-видимому, местного Совета прежнего состава, преданного суду, из какового состава двое членов уже расстреляны, однако он думал, что две запечатанные комнаты в этом доме (по его словам, печатью тов. Луначарского) содержат кучу ковров и фарфора. Ничего не оказалось на самом деле, все положительно разграблено, печати все сорваны, все выворочено, сломано, на части остав­шейся мебели срезана материя и кожа. Словом, охранять там больше нечего. В течение последних месяцев через дом прошло более двух тысяч красноармей­цев, имевших в доме временную стоянку. Сам дом новой архитектуры (в виде английского коттеджа) и очень интересен» (архив Эрмитажа, ф, IV, оп. 1, д. 895, 1918).

На этом испытания, выпавшие на долю дачи Агафона Фаберже, не окончи­лись. Более того, они приняли характер детективной истории. 18 сентября 1919 года, в годовщину первого обыска, на даче произошло чрезвычайное событие, обратившее на себя внимание всесильного диктатора Петрограда — Григория Евсеевича Зиновьева. Обратимся к докладу сотрудника отдела по охране, учету и регистрации памятников искусства и старины Б. Н. Моласа от 25 сентября 1919 г.: «...При осмотре 18 сентября пустующей ныне дачи б. Фа­берже члены местного исполкома обнаружили изолированную комнату, како­вая и была того же числа вскрыта в присутствии 7 членов исполкома и представителей от райкома партии и Петроградского укрепленного района, причем в ней оказалось большое количество драгоценных камней, медалей, ваз и картин. Все это имущество тотчас же было уложено обратно, двери запечатаны, поставлен караул, и о случившемся было сообщено тов. Зиновье­ву, в Особый отдел Укрепленного района и в Губисполком с просьбой прислать представителей и дать распоряжения.

19 сентября в Левашово прибыли представители Губисполкома тов. Зотов и Укрепленного района тов. Ильин, в присутствии которых и членов местного райсовета комната была вновь вскрыта (все оказалось в целости), и затем комната была вновь опечатана и ручка от двери увезена тов. Зотовым до получения соответствующих распоряжений центральной власти.

Затем в 12 дня 21 сентября райсовдепом была получена от Губисполкома телефонограмма о том, что 23-го в 10 ч. утра прибудет в Левашове особо назначенная Губисполкомом комиссия для приема ценностей дачи Фаберже в Народный банк и что „всякая другая комиссия незаконна и действия ее будут преследоваться Губиспопкомом как подлог, а допущение ее к вскрытию храни­лища ценностей местными властями — как преступление по должности".

Ввиду изложенного я 22-го же числа вернулся в Петроград и попучил от отдела предписание принять участие в назначенной на 23-е комиссии Губисполкома на предмет определения, какие же из предметов, найденных в брониро­ванной комнате, подлежат обращению в Музейный фонд отдела.

Утром 23-го числа я совместно с представителем Губисполкома тов. Зото­вым и главн. бухгалтером Губисполкома Вапнярчиком и представителем Народ­ного банка тов. Шапфеевым прибыл на дачу Фаберже и от встретивших нас членов местного Исполкома узнал следующее.

22 сентября в 5 ч. дня в райсовет прибыли трое представителей Комитета обороны: тов. Ческис, Линде и Панфилов, на автобусе и с вооруженною охра­ною и потребовали передачи ценностей, открытых на даче Фаберже, предъ­явив при этом соответствующий мандат за подписью тов. Зиновьева и секрета­ря тов. Крастина. Вследствие возражения райсовдепа, основанного на вышеиз­ложенной телефонограмме Губисполкома, тов. Ческис переговорил по телефону с Губисполкомом, причем этим последним было заявлено о невозмож­ности вскрытия комнаты без представителя Губисполкома, и был срочно с поездом 5 ч. 15 мин. (подчеркнуто в тексте. — Ред.-сост.) отправлен в Левашово один из членов Губисполкома. Однако, несмотря на это, комиссия Комитета обороны приступила к вскрытию комнаты, не дожидаясь приезда представите­ля Губисполкома, и выносу вещей, беря на себя всю ответственность со всеми последствиями, т. к. члены местного исполкома противодействовать не могли. Вещи были взяты без составления акта и без описи, уложены в 10 привезенных комиссией ящиков и увезены на автобусе. Сверх 10 ящиков было взято 2 кар­тины и большая книга-альбом в железном переплете. В числе увезенных пред­метов была огромная коллекция почтовых марок и свыше 1700 драгоценных камней разных размеров. В комнате после этого осталось несколько крупных бронзовых вещей, которые не уместились в автобусе, а комната была вновь запечатана. Об изложенных обстоятельствах комиссией Губисполкома был составлен совместно со мною акт, и 24-го утром настоящее дело будет рассмат­риваться в президиуме Губисполкома. При указанном положении дела я не мог вскрывать бронированную комнату, а ограничился составлением краткой описи вещей дачи Фаберже, которые по своему художественному значению подлежали бы охране отдела. Должен при этом заметить, что трудно себе представить, до какой степени жившей в даче Фаберже воинской частью была изуродована и покалечена вся без исключения богатая и высокохудожествен­ная обстановка. Все картины проткнуты штыками; вся обивка с мебели содра­на; все инкрустированные и мозаичные столы и в особенности многочислен­ные стилевые (Людовик XVI) комоды, шкафы, шифоньерки и бюро исковерка­ны; все книги ободраны, т.е. без переплетов и иллюстраций, а большинство разодрано на кусочки. Тем не менее я составил краткую опись тех из этих вещей, которые могут быть исправлены и по существу должны быть охранены, и испрашиваю указания отдела по их дальнейшей судьбе.

По словам председателя райсовдепа тов. Соколова, комиссией, увезшей 22 сентября ценности с дачи б. Фаберже, было взято много старинных икон, в дорогих окладах, топкой работы фигурок из разных камней, несколько неболь­ших картин, гравюр и миниатюр. Вещи из бронированной комнаты были увезе­ны в штаб коменданта Укрепленного района, ул. Гоголя, 19».

До сих пор не удалось проследить судьбу этих художественных ценностей. Особый интерес сегодня могли бы представить «тонкой работы фигурки из разных камней» — такие вещи Фаберже представляют исключительную музейную цен­ность. К сожалению, архив тов. Зиновьева недоступен для исследователей.

В. В. Скурлов