СИНИЙ САПФИР

В августе 1991 г., в самые дни нашего «путча», в Москву съехались со всего мира русские люди на Конгресс соотечественников.

22 августа некоторые из них приехали в Ленинград и присутствовали на генеалогическом семинаре во дворце Белосельских-Белозерских. Я тоже была приглашена на семинар и случайно из разговора людей, сидящих сзади меня, поняла, что рядом со мной сидит Татьяна Федоровна Фаберже.

Мне сразу же вспомнилась одна фантастическая история, слышанная мною много лет назад, связанная с семейством Фаберже. Полная безнадежность отделить в этой истории правду от вымысла не позволяла мне рассказывать ее кому-либо раньше.

И тут — рядом со мной — Фаберже!

А вдруг этой женщине что-нибудь известно?

В перерыве между докладами я познакомилась с Татьяной Федоровной и вечером рассказала ей по телефону все, что знала.

К моему удивлению, кое-что подтвердилось, кое-что могло иметь место, ну а кое-что проверить и подтвердить уже невозможно.

Во всяком случае, сказала Татьяна Фаберже, то, что она, приехав из Жене­вы, пришла именно в этот день, именно в этот дворец и села именно на этот стул, соседний с моим, — все это не может быть простым совпадением. Тайное всегда должно становиться когда-нибудь явным, видимо, так было нужно.

Вот эта история.

Семейство профессора химии Петербургского (Петроградского) института инженеров путей сообщения, было близко знакомо с семейством Агафона Кар­ловича Фаберже, а два сына профессора — Леша и Сережа, учились и дружили с двумя старшими сыновьями Агафона Карловича, своими ровесниками.

Осенью 1918 г., перед тем как отправить жену с сыновьями в эмиграцию, Агафон Карлович привез к профессору, жившему в квартире при институте, несколько тюков и попросил сохранить их до лучших времен. В тюках находи­лось столовое и постельное белье, посуда и одежда.

Через месяц после бегства семьи Агафона Фаберже в Финляндию Лешу и Сережу арестовали.

Роль дворников в жизни русской интеллигенции еще ждет своего исследова­теля. Мальчики были юнкерами, в их комнате на стене над диваном на красном ковре висела коллекция восточного оружия — сабли, ружья, ятаганы, кинжалы.

Дворник, который много лет носил в квартиру дрова, однажды в конце 1918 г. увидел ковер пустым. Он спросил: «Куда сабли-то делись?» Ему объясни­ли — время тревожное, решили от греха подальше спрятать. Дворник пошел в ЧК и донес, что в профессорской квартире спрятано оружие. Пришли чекисты, сделали обыск, нашли в диване аккуратно уложенную коллекцию и увели с собой Лешу и Сережу.

Профессор бросился к Алексею Максимовичу Горькому, заступнику и последней надежде. Горький написал Ленину, но ответ с помилованием пришел слишком поздно, Лешу и Сережу к тому времени уже расстреляли. Упомина­ние об этой трагической истории можно найти в опубликованной переписке Горького.

Вскоре были арестованы профессор и его жена, полгода они провели в «Крестах». Жена была освобождена раньше и с помощью своей давней подруги по учебе Александры Коллонтай, обратившейся к Ленину, добилась освобожде­ния и мужа.

После освобождения профессор снова стал преподавать. В это время он, как и многие ученые Петрограда, начал получать продуктовые посылки от американского благотворительного общества АРА. Жена профессора, пере­жившая после гибели сыновей глубочайший нервный стресс, нашла в себе силы вернуться к жизни, нашла дело, отвлекавшее ее от постоянных мыслей о погибших. Этим делом была помощь старым больным людям, у которых рево­люция отняла все средства к существованию, людям, которых в те годы называли «бывшими». Она раздавала им продукты из своих американских посылок, помогала лекарствами, советами.

Однажды ей дали адрес двух старушек, и она, собрав корзинку с «амери­канскими подарками», отправилась на Васильевский остров, где в огромной коммунальной квартире жили впроголодь две старенькие сестры.

Пройдя по длинному темному коридору, она постучала в нужную дверь, но ответа не получила. Она вошла в комнату и увидела двух старушек, сидящих за круглым столиком, чем-то настолько увлеченных, что стука в дверь они не слышали. В этот момент одна из них сказала: «Опять эти Леша и Сережа говорят: „Позовите маму!"» Жена профессора закричала: «Это мои сыновья!» — и упала в обморок.

Очнувшись, она попросила объяснить ей, что тут происходит. Сестры ответили ей, что занимались спиритизмом, и вот уже несколько дней блюдечко говорит им одно и то же: «Позовите маму, это Леша и Сережа». Естественно, после этого жена профессора стала частой гостьей на Васильевском острове.

Эту странную историю можно было бы объяснить тем, что старушки были заранее предупреждены о предстоящем визите и разыграли эффектный вызов духов Леши и Сережи специально для того, чтобы привязать к себе несчастную мать и получать от нее продуктовую помощь как можно дольше. Однако даль­нейшие события опровергают такое предположение. Теперь уже три женщины сидели за круглым столиком, и наконец наладился контакт с «Лешей». Мать задавала много вопросов, в том числе — где их расстреляли, кто расстреливал. «Леша» отвечал: «Расстреляли под Лугой, расстрелыщиками были солдаты, об­служивавшие их юнкерское училище». Назвал он и фамилию одного из солдат, с которым был знаком.

Мать поехала в Лугу. С того страшного дня прошло уже несколько лет, но ей удалось найти местных жителей, вспомнивших, что поздней осенью 1918 г. пришел поезд с арестованными, которых расстреляли за городом у опушки леса.

С большим трудом она отыскала в Петрограде солдата, указанного «Лешей». Солдат очень испугался, сознался, покаялся и даже отдал ей что-то из одежды, снятой с одного из убитых сыновей.

И снова вопросы-ответы, вопросы-ответы. Профессор скептически относил­ся к походам своей жены на Васильевский остров, но не перечил ей, видя, что это стало для нее жизненно необходимым. Так прошло несколько лет. В середине 1920-х гг. в квартиру профессора явился молодой человек, привезший письмо от Фаберже из Америки, пообещав через три дня зайти за ответом.

В письме говорилось, что Фаберже в Россию не вернутся, и поэтому оставленные на хранение вещи — посуду, белье, одежду — семья профессора может взять себе. Была просьба — передать посланцу шкатулку с драгоценностями, оставленную младшими Фаберже (друзьями сыновей профессора) на хранение Леше и Сереже.

Письмо произвело двойственное впечатление. С одной стороны — хоро­шо, что решился вопрос с вещами. Тем более что их давно уже не было. Пока профессор с женой сидели в «Крестах», квартиру ограбили и заселили. Потом, правда, им выделили две комнаты в той же квартире.

С другой стороны — непонятная, странная, невыполнимая просьба. Про­фессор никогда не слыхал ни о каких драгоценностях и спросить было не у кого — Леши и Сережи давно нет в живых. Как это объяснить Фаберже — ведь не поверят, решат, что присвоили.

Иначе отнеслась к письму жена профессора. Она быстро собралась и поехала к старушкам на Васильевский. В этот раз почему-то трудно было связаться с «Лешей», наконец он ответил, но очень кратко: «Столовая, филен­ка». Загадочность, непонятность ответа «Леши» ввергла обоих в уныние, они тщетно ломали голову над тем, что же написать Фаберже.

И вдруг профессора осенило. Он вспомнил, что две их комнаты были когда-то кабинетом и столовой. В столовой — две двери, в дверях — филенки. Профессор схватил топор и начал отдирать филенки. Во второй двери он обнаружил плоскую шкатулку...

Два раза в своей жизни я слышала перечень того, что находилось в этой шкатулке. Кажется, браслеты, портсигары, медальоны, но я хорошо запомнила описание только одной вещи, которую очень зримо представила себе. Это был огромный синий сапфир неправильной округлой формы. В нем было сквозное отверстие ближе к верхнему краю, в которое был продет черный шелковый шнур.

В назначенное время пришел молодой человек, ему были переданы письмо и шкатулка. Профессор и его жена так никогда и не узнали, дошло ли все это до адресата, писем от Фаберже они больше не получали.

Рассказав вкратце эту историю по телефону Татьяне Федоровне, я наивно спросила, помогли ли эти драгоценности семейству Фаберже и надолго ли их хватило? Татьяна Федоровна ответила, что никогда не слышала ни о какой посылке с драгоценностями из Ленинграда.

На мой вопрос, жил ли кто-нибудь из Фаберже в 1920-х гг. в Америке, Татьяна Фаберже рассказала историю двух старших братьев своего отца — Агафона Агафоновича и Петра Агафоновича. Агафон и Петя, приехавшие вмес­те с матерью и тремя младшими братьями в начале 1919 г. в Швейцарию, не имели еще никакой профессии и пошли учиться: Агафон — по настоянию матери — в Цюрихскую консерваторию, а Петя — в Женевскую агрономическую школу. Через несколько лет они решили перебраться в Америку, но не в Северную (как мне казалось), а в Южную — в Бразилию. Поехали втроем, так как перед отъездом Петя женился. В Бразилии они поселились в джунглях, построили дом, развели огород, овощи продавали в соседнем городке. Агафон — веселый, общительный, душа всех компаний в Петрограде — заскучал, начал выпивать. В середине 1920-х гг. он получил письмо из Европы от девушки, которую до революции считал своей невестой (г-жа Татьяна Фаберже указывает имя этой девушки — Фелия). Ей удалось эмигрировать в Париж, она отыскала бразиль­ский адрес Агафона и приглашала его приехать к ней.

Агафон ожил, появились перспективы, он начал деятельно собираться, искать деньги на дорогу и наконец, полный светлых надежд, уехал на пароходе в Европу. В Париже он вел себя странно. Он так и не встретился со своей невестой и через месяц решил вернуться в Бразилию. Перед отъездом через подругу невесты он передал ей, что не может вступить с ней в брак. Агафон вернулся в Бразилию без гроша в кармане. Никто не мог понять, что произошло в Европе, почему он отказался от невесты.

Сопоставив события, происходившие в середине 1920-х гг. в семье ленин­градского профессора, с поведением Агафона в Париже, Татьяна Федоровна Фаберже высказала гипотезу возможного развития событий тех давних лет. Вероятно, Агафон и Петр и были теми Фаберже, друзьями Леши и Сережи, тем более что по возрасту они были почти ровесники.

Не исключено, что именно они попросили спрятать шкатулку с драгоценнос­тями, причем все четверо почему-то решили не говорить об этом своим родителям.

Письмо из Парижа от невесты Агафона ускорило события. От Парижа до Ленинграда и, соответственно, до шкатулки ближе, чем от Бразилии. В Париже Агафон, по-видимому, попросил человека, ехавшего в Ленинград, зайти к про­фессору, передать письмо и привезти ответ. А может быть, он нанял этого человека, пообещав большие деньги. Ожидая возвращения посланного, он нервничал и не выходил из отеля. Посланец получил шкатулку в Ленинграде, а дальше произошел один из трех возможных вариантов:

первый — шкатулку отобрали на таможне;

второй — посланец присвоил себе драгоценности;

третий — посланец передал шкатулку Агафону, а тот ее утратил по каким-то неизвестным причинам.

Радужные мечты о богатстве, веселой праздничной жизни в Париже лоп­нули, отчаяние и безнадежность захлестнули Агафона. Может быть, поэтому, даже не встретившись с невестой, он отплыл обратно в Бразилию.

Мне кажется, эта гипотеза наиболее близка к истине.

Я попросила Татьяну Федоровну узнать у членов семьи Фаберже, не слы­шал ли кто-нибудь из них о синем сапфире на черном шелковом шнуре. Может быть, это была семейная реликвия. Тогда история со шкатулкой приобрела бы большую достоверность. Но старики уже умерли, а поколение Татьяны Федо­ровны ничего об этом не знает.

Татьяна В. Герхен Июль 1996 года, Санкт-Петербург

ПРИМЕЧАНИЕ

Агафон Карлович Фаберже от брака с Лидией Александровной Трейберг имел пяте­рых сыновей: Агафона (1898—1960), Петра (1901—1970), Федора (1904—1971), Игоря (1907—1982) и Рюрика (1909—1978); и от второго брака с Марией Алексеевной Борзовой сына Олега (1923—1993). В архиве проф. Александра Александровича Фаберже (1912— 1988), внука Карла Фаберже (архив профессора хранится у г-жи Татьяны Фаберже), имеются сведения о том, что Агафон и Петя служили в войсках Юденича, возможно, даже с сыновьями профессора Лешей и Сережей.