ФАБЕРЖЕ И КАРТЬЕ

Картье под влиянием Фаберже

На рубеже XIX и XX столетий оформление интерьеров в Европе представ­ляло собой лишь бледное подобие того, чем оно могло бы быть. Куда подева­лась красота упорядоченных линий XVIII столетия, легкая и элегантная мебель того периода, которая прекрасно вписывалась в классические пропорции ин­терьеров того времени? Она постепенно уступила место замурованной и пере­груженной предметами обстановке, забитой растениями. Мы видим интерьеры, изобилующие ненужными предметами, за тяжелыми занавесями, погружающи­ми в полумрак, не позволяющими проникнуть лучам солнечного света. В сумра­ке таких комнат особое значение приобретают блестящие предметы. Независи­мо от их эстетической или материальной ценности, рамки фотографий, животные или растения из драгоценных камней, безделушки и часы наполняют как самые изысканные, так и самые безвкусные интерьеры. Понадобилось совсем немного времени, чтобы леди де Грей, миссис Кеппел и баронесса Ротшильд обнаружили Фаберже и превратили его и его конкурентов в создателей предметов, идеаль­но подходящих для высших слоев общества и для императорских дворов.

В период около 1900 г. эмаль Фаберже является безусловно самой тонкой. Он использует для ее изготовления секретный метод, известный только его работ­никам, которые в большинстве своем были скандинавами (еще в 1905 г. в Отчете РХПО публикуется доклад Франца Бирбаума об эмалях. Ничего секретного там нет. Есть только опыт. Что касается скандинавов, то здесь не совсем верные сведе­ния: главными эмальерами у Фаберже были отец и сын Петровы и Василий Бойцов. — Ред.-сост,). Его работы характерны гильошированием и стилем позд­него Людовика XVI. Эти изделия попадают в Европу и заставляют парижских мастеров вновь почувствовать вкус к тому, что было их стилем в XVIII столетии.

Искусство Фаберже заключается в использовании на основе серебра или 14-каратного золота пяти или шести слоев эмали в палитре из 144 оттенков. Сначала на металл наносится гравировка из линий или точек в виде геометри­ческого рисунка, который остается видимым под прозрачной эмалью после обработки на огне при температуре 700-800 градусов по Цельсию, благодаря чему создается эффект колышущегося шелка. Русские приемы гильоширования, используемые Картье, имеют ряд схожих вариантов: мотив лучей, исходя­щих из центральной точки для рамок и часиков; другие же предметы украшают­ся муаровымы или чешуйчатыми мотивами. С другой стороны, русское волно­образное гильоширование развивается в направлении очень четкого зигзаго­образного мотива.

В 1904 г. Картье посылает письменную просьбу Яру, поставщику москов­ского золотых и серебряных дел мастера Овчинникова, а также другим ювели­рам, просьбу, в которой излагает свое желание получить две полные палитры цветов эмали. Эта просьба дает повод Яру изготовить для Картье ряд покрытых эмалью изделий, среди них сигаретницы, рамки, звонки, часы и поясные пряжки (1). Если Дому Картье и не удается сравняться с русской эмалью во всех ее тонкостях, то ему удается все-таки создать несколько новых комбинаций цве­тов, таких как сине-зеленые и фиолетово-зеленые, получившие одобрение от самого Луи Картье. Иногда мы видим бордюр из белой эмали вокруг «полнос­тью» покрытой эмалью поверхности. Зачастую прием опаловой эмали использу­ется для создания перепивающегося эффекта на циферблатах часов. Этот метод заключается в окраске определенных слоев в разные цвета в момент их высокотемпературной обработки. Работа Картье с гильошированной эмалью достигла своего апогея при изготовлении пасхального яйца в I906 г. (позднее это яйцо было подарено императору Николаю II), а также при изготовлении в 1907 г. другого яйца, в котором содержались маленькие часики, показывавшие время с помощью бриллиантовых звездочек.

В изделиях Картье нашло свое отражение еще одно направление работы Фаберже. Это направление позволило обнаружить все богатство сибирских недр. Речь идет об украшенных эмалью и оправленных в золото изделиях, изготовленных из нефрита, лазурита, агата и серпентина. Все эти изделия по своей красоте сравнимы с сокровищами, содержавшимися в самых знамени­тых собраниях диковинок эпохи Возрождения.

Многие европейские космополиты были зачарованы Россией, что не могло не способствовать успеху Фаберже в Лондоне и Париже. Несомненно также и то, что помимо своего эстетического совершенства эти безделушки из драго­ценных или полудрагоценных камней имели также и вполне определенное практическое назначение: яблоко из нефрита оказалось емкостью для клея, а в колонне в виде гирлянды скрывался барометр. Таким образом, призывы сторонников эстетической реформы, которые в период около 1900 г. ратовали за то, чтобы декоративные изделия имели свою структуру и отличались равно­весием эстетики и функциональности, не остались без ответа.

Пьер Картье два раза посетил Россию, в 1904 и 1905 гг., с тем, чтобы ознакомиться с производственными мастерскими в Санкт-Петербурге и в Мос­кве. В результате возникло сотрудничество между гранильщиком Свечниковым и Картье. Свечников поставлял Картье фигурки животных, изготовленные по его собственным эскизам или по эскизам Картье (2). Что касается изделий из эмали и золота, то здесь ювелир Яр изготавливает модели перед их отправкой на Рю де па Пе. Когда в 1904 г. лучшие мастера Яра были отправлены на войну с Японией, то Яр, перегруженный заказами (в количестве 160 вещей), просит Картье направить ему из Парижа подкрепление, которое однако так и не прибыло.

Карл Берфель с Обводного канала в Петербурге является еще одним поставщиком Картье, менее дорогостоящим чем Свечников (3). Картье заказы­вает у него алебастровую курицу, фрукты из твердых пород камня, пепельни­цы, флаконы из нефрита и безделушки из пурпурина (4). Пурпурин представляет собой синтезированный материал цвета бычьей крови, изобретение которо­го обычно приписывают итальянцу Алессио Маттиоли в 1750 г. В XIX веке Петухов начинает пользоваться им для производства императорского хрусталя (пурпуриновое стекло, будучи «русским секретом», известно уже в середине XIX века. Из него на Императорском стеклянном заводе выполняли люстры. Инженер Петухов окончил Технологический институт только в 1866 г. — Ред. -сост.). К 1900 г. этот материал считается одним из любимых материалов Фаберже.

Жабу из пурпурина для Картье поставил Овчинников. Это торговый дом, основанный в Москве в 1853 г. и через 20 лет открывший филиал в Петербур­ге. Это был еще один конкурент Фаберже, у которого закупает Картье. Овчин­ников специализируется на клуазонне в русско-византийском стиле. Среди первых заказов, сделанных ему Картье, мы видим слона из обсидиана и ручку для зонтика в виде собачьей головы, выполненную из нефрита (автор книги о Картье, г-н Надельхоффер очевидно путает фирму Павла Овчинникова в Москве с фирмой Прокофия Овчинникова в Екатеринбурге. Москвичи не занимались камнерезными изделиями, в то время как небольшая, но уже хорошо известная уральская фирма Прокофия Овчинникова специализировалась на каменных вещах и была изготовителем подобной продукции для Фаберже. — Ред.-сост.).

Стоимость фигурок животных, изготовленных Овчинниковым, колеблется от 45 франков (11 долларов) за слона, до 265 франков (66 долларов) за жабу из пурпурина. Огранка, гравировка и качество камней являются решающими факторами. Обработка же пурпурина делает его более дорогостоящим, чем другие природные камни.

Случается однако и то, что определенные изделия, присланные из России, вызывают на Рю де ла Пе разочарование. Письменный гарнитур, изготовлен­ный Денисовым-Уральским, поставщиком для Картье миниатюрных фигурок животных и безделушек, вызывает возмущение: об удалении уродливой сереб­ряной оправы удается договориться только после утомительных и долгих пере­говоров между месье Сарду, представителем Картье в Петербурге, и Денисо­вым. Денисову металлическая оправа казалось «элегантной и совершенно необходимой». То обстоятельство, что от изделия хотели оставить только чер­нильницу, он счел «настоящим погромом».

Хотя в 1910 г. Картье закупает непосредственно у Фаберже маленькую фигурку свиньи из розового нефрита, а также фигурку лисицы из сердолика, но совершенно очевидно, что многие из тех фигурок животных, которые сегодня приписывают Фаберже, были изготовлены в других русских или французских мастерских, где их закупал Картье. Принимая во внимание их сходство и то, что об авторстве можно судить только по фирменным футлярам, отметим, что фирменный сертификат-вкладыш и надпись на футляре — это единственные признаки, позволяющие судить о происхождении вещей. Но вполне очевидно и то, что некоторые фигурки животных, такие как страус, вылезающий из своего яйца или группа из трех цыплят, являются типичными для стиля Картье.

Удивительно, как быстро французские мастерские переняли русский стиль. Очень скоро Барангоз, Фревиль и Сезар, а также Тайери де Руайя уже могут быть поставщиками большей части товаров для Картье.

Среди поставщиков Картье мы видим японского торговца Яманаку: его специализация — животные из слоновой кости и бронзы в стиле «нецке», который уже знаком в России (5).

Наиболее популярными среди фигурок животных, изготавливаемых для Картье, являются изображения ибиса, совы, аиста, слона и поросенка (6). Только в 1907 г., когда Фаберже воспроизвел всех животных Сандрингама в качестве подарка королю Эдуарду VII, Луи Картье, опасаясь пресыщения рынка представителями фауны, обращается к растительному царству. Оказалось, что для фигурок животных трудно найти практическое применение. Они могли использоваться разве что для ручек зонтиков и настольных звонков, фрукты же использовались в качестве чернильниц или емкостей для воды в составе письменных гарнитуров.

Среди типичных изделий Фаберже очень тепло были приняты в Париже цветочные горшки, которые пользовались там популярностью в течение мно­гих лет после того, как всеобщее увлечение «Русскими Балетами» уже прошло. Еще в 1916 г. журнал «Бог», рассказывая о Картье, упоминает об утонченных теплицах, «где растут сказочные деревья с золотыми и серебряными листьями, а птицы, словно в сказках Шехерезады, поют, усевшись на коралловые ветви» (7). Цветы, изготовленные Картье, предстают перед нами в хрустальных витринах на постаментах из слоновой кости. Углы этих постаментов украшены и защище­ны мотивами из золота с насечками, изображающими стилизованные букеты. Влияние японского искусства икебаны мы видим у Картье в многочисленных композициях из лилий или вишневых ветвей. Это влияние видно также в соединении растений и птиц, а также в чашах, покоящихся у подножия ветвей. Это меланхолически и символически повествует о том, что ничто не вечно в нашем мире. Необработанные капли лунных камней на нефритовых листьях создают иллюзию росы. Сопоставление растения и насекомого, кузнечика или даже карликовой черепашки расширяет сферу действия растительного образа, превращая его в натюрморт.

Спектр материалов, используемых для изготовления ваз, у Картье шире, чем у Фаберже: агат, лазурит или хрусталь, украшенный цветными кабошона­ми, выбираются в зависимости от того, какие цветы будут находиться в данной вазе. Например, для гераней и цикламенов используется яшма или розовый кварц. Некоторые из ваз достигают почти что размеров ведра, причем ручка этого ведра образует вокруг цветов геометрическую рамку. Одна, особо при­хотливо растущая штокроза уходит корнями сразу в два горшка; изящные цветы этой розы из родонита, сплетаясь, образуют арку. В ряде проектов Картье перед цветами идут урны и вазы из камня, скопированные в Лувре по образцам XVIII и XIX столетий.

Магнолии, ирисы, гиацинты, гортензии, тюльпаны и лилии Картье отлича­ются от цветов Фаберже своим зачастую монументальным размером, а также тем, что они не столь тонко натуралистичны (8).

С течением времени у Картье не происходит значительных изменений в стиле. Только в 1920-е гг. образцы «арт-деко» потребовали определенной стили­зации листьев и чаш. В архивах 1907 г. содержится список 37 цветов, среди поклонников которых мы видим Дж. П. Моргана из Нью-Йорка, леди де Грей из Англии и испанского короля Альфонса XIII. Наиболее дорогостоящим цветком является японская магнолия (1500 франков или 300 долларов) и орхидеи, цена которых доходит до 2000 франков (400 долларов).

В это время в Лондоне цена изделий Фаберже колеблется от 10 гиней (50 долларов) за анютины глазки до 117 гиней (585 долларов) за хризантему.

Мастерская вдовы Беркен-Барангоз, получившая золотую медаль на Все­мирной выставке в Сен-Луисе в 1904 г. в городе Сен-Симон департамента Сена и Марна, занимается изготовлением цветов и других изделий из драгоценных камней. В 1918 г. эта мастерская переходит к Аристиду Фурье (1875—1941) и принимает его имя. В этом доме работают от 25 до 30 мастеров, к которым в 1922 г. присоединяется Ролан Фурье (1906—1983), сын Аристида. Хотя в этой мастерской нет ни одного русского, все ее работники ощущают, что они изготавливают типично русские изделия. Вплоть до своей смерти Фурье считал Фаберже своим учителем (9). Он предпринимал поездки в Идар-Оберштейн, в Германию и Лондон, чтобы закупить камни и слоновую кость, а также "типично русские" материалы, такие как лазурит, нефрит и родонит. Именно из таких материалов изготавливаются не только растения, но и фигурки животных, пепельницы, рамки, чашки, не говоря уже о сложных корпусах часов загадоч­ной формы. Важной фигурой в этой мастерской был гравер Юбер, чье искусст­во оживляло и украшало птиц и растения. Хотя Фурье и избрал один раз в качестве образца василек с колосом ржи Фаберже, обычно он исходил из эскизов, предоставленных ему Картье. Он изготавливает пробный образец из меди и отправляет его на Рю де ла Пе, чтобы его там одобрили (10). Эмаль всех цветов наносится на основу из металла, которым в окончательном варианте является золото. Из прозрачного или матового стекла выполняются растения-зон­тики, а также полупрозрачные и переливающиеся разными цветами цветки; под­снежники выполняются из халцедона, хризантемы из нефрита, а потом украша­ются эмалью. Листья выполнены из нефрита или авантюрина, который пре­красно подходит для воспроизведения глянцевых неровных листьев герани.

Когда какое-либо изделие требует специальной обработки, Картье обраща­ется к Анри Лавабру, в мастерской которого на Рю Тикетон двенадцать часов в день трудятся 15—20 высококвалифицированных мастеров. Некоторые мел­кие заказы исполняются мастерскими Маре. Эти заказы передаются по наслед­ству сыновьям. Сотрудничество Картье и Лавабра не смогло пережить кризиса 1930-х гг., хотя Лавабр, наряду с Пиком, мастерские которого были на улице 4-го сентября, и был любимым поставщиком Картье.

Мастерские Беркен-Барангоза и Фурье занимаются изготовлением фигурок людей из твердых пород камня. Хотя фигурки крестьян, кучеров и дворников Фаберже не имеют ничего себе подобного во Франции (11), Фурье изготавлива­ет по оригиналам из Лувра бюсты римских императоров из агата (среди них мы видим, в частности, бюсты Цезаря, Вителия и Беспасиана), Будды из нефрита, розового кварца и бирюзы, и они остаются модными вплоть до конца 1920-х гг. Забавный Билликен, англо-саксонское «божество преисподней и изобилия», выполненный в виде Будды из халцедона, нефрита и агата, восседал на пепель­ницах, звонках, а также на «загадочных часах» (он напоминал какого-то первобытного персонажа Уолта Диснея). Королева Александра очень любила своего Билликена, а Максим Горький подарил такого божка Герберту Уэллсу, когда тот посетил Россию (12).

Вначале ничто не предвещало, что эти изделия, выполненные по русским образцам, займут почетные места в Париже и Лондоне. Так, например, корзин­ка с ландышами Фаберже, выполненная в 1896 г. и представленная на Всемир­ной выставке 1900 г., была воспринята как «копия природы, сфотографированная в цвете». Только колония русских миллионеров, которая кочевала между Парижем и югом Франции, среди которых упомянем великую княгиню Ксению, великого князя Павла и княгиню Лобанову-Долгорукую, ожидала найти у Картье именно то, что им было по вкусу, и они хотели бы видеть то, что нравилось им дома. Все они без устали пытались убедить Луи Картье распространить его империю вплоть до Санкт-Петербурга. Вначале Картье думал о том, чтобы открыть в Европе представительство Императорских гранильных фаб­рик Екатеринбурга и Петергофа.

Этому проекту не суждено было осуществиться. Был открыт только один филиал в Берлине. Но наконец Картье поддался уговорам жены великого князя Владимира и открыл свое представительство в Санкт-Петербурге в 1908 г. за год до своего великого прыжка через океан — в Нью-Йорк.

Картье в Санкт-Петербурге

2 декабря 1908 г. Поль Шейруз, сотрудник Луи Картье и его помощник Дебен сели на «Северный экспресс», направлявшийся в Санкт-Петербург. Их попутчиками были князь Орлов, граф Бенкендорф и... как ни удивительно было это совпадение — Петер Карл Фаберже. Франция оставила свой след в душе Фаберже с момента его триумфа на Выставке 1900 г. На Эспланаде Инвалидов восхищенным глазам публики предстало сказочное зрелище. Среди этой публи­ки были, в частности, Луи и Пьер Картье. Они увидели пятнадцать император­ских пасхальных яиц, которые создавались 15 лет, это подарки Александра III и Николая II царице Александре и вдовствующей императрице Марии Федоров­не. Завершали картину уменьшенные копии императорских регалий. В первый раз искусство Востока было представлено на Западе. Несмотря на то, что «для них нельзя было найти никакого практического применения», как писал один французский критик, яйца Фаберже являются доказательством влияния фран­цузских мастеров золотых и серебряных дел XVIII столетия на мастеров-ювели­ров России. Сам Фаберже происходил из семьи эмигрантов, изгнанных из Франции Нантским эдиктом.

Постоянное французское художественное влияние в России, наряду с воз­вратом в середине XIX столетия к византийским корням, является силой, обу­словившей обновление русского искусства. Франция всеми средствами, не только по политическим причинам, отвечает России таким же вниманием. Наполеон III особенно торжественно принимает Александра II и его сыновей, великих князей Александра и Владимира, приехавших на Всемирную выставку 1867 г. Русские были отмечены на выставке 1878 г. Мастера серебряных и золотых дел Овчинников и Сазиков были награждены золотой, а Хлебников — серебряной медалью. После убийства Александра II в 1881 г. многие состоятельные русские избирают Францию своей второй родиной.

Первый русский клиент посетил Картье в 1860 г. на бульваре Итальянцев. Князь Салтыков выбрал изумительный изумруд, оправленный золотом, укра­шенный черной эмалью. Добрая слава Дома Картье быстро доходит до импера­торского двора. Великая княгиня Ольга Александровна описывает совершенно сказочную атмосферу, созданную в Гатчинском дворце во время празднования Рождества благодаря драгоценностям, присланным Картье. В 1888 г. ей было всего 6 лет. Она вспоминает, что великая княгиня Ксения, которой было 13 лет, и которую обожала ее мать, находилась в апартаментах императрицы, в то время как две компаньонки распаковывали украшения и безделушки, прибыв­шие от Картье. Так как у нее еще не было подарка для матери, она, увидев филигранный флакон с пробкой, инкрустированной сапфирами, схватила его и попросила графиню Строганову никому об этом не говорить. Этот флакон, судя по всему, стоил целое состояние, и она преподнесла его в качестве рождественского подарка императрице. Та же, через какое-то время сообщила, что ларцы, присылаемые Картье и от других поставщиков, могут, помимо всего прочего, вызывать восхищение у детей» (13).

Посещая Рю де ла Пе, русские вводят в моду безделушки из их родного Петербурга и приобретают изделия такой безупречной работы, что они остав­ляют далеко позади произведения Фаберже и Болина.

В 1899 г. магазин Картье посещает великий князь Алексей, генерал-адми­рал русского флота. В 1900 г. вслед за ним последовала супруга великого князя Владимира, затем графиня Щербатова. Великий князь Павел в 1901 г. заказыва­ет Картье театральный бинокль по эскизу Веджвуда, а также колье из девяти каплеобразных бриллиантов и диадему из кораллов (14). Луи Картье рассказы­вал один случай с великим князем Павлом. Этот эпизод прекрасно передает атмосферу, царившую в салонах Картье на Рю де ла Пе:

«Великий князь и его жена графиня Гогенфельзен, сидели в моем бюро, заказав прекрасную диадему из сапфиров для своей дочери, великой княгини Марии. К моему удивлению, великий князь, сидевший у большой стекляной двери, которая была приоткрыта, внезапно подозвал кого-то по имени: «Артур!» Проходивший мимо англичанин, выделявшийся горделивой осанкой, с удивле­нием оглянулся. Им оказался герцог Кентский, брат Эдуарда VII. Великий князь и герцог пожали друг другу руки и обменялись замечаниями по поводу неожи­данной встречи».

Другой наиболее радушно принимаемой Картье посетительницей была кня­гиня Вера Лобанова-Долгорукая. Ее первым весьма стремительным приобрете­нием была изящная аметистовая с бриллиантами брошь «анютины глазки». Затем она купила три заколки для боа. Эта молодая вдова князя Якова Лобано­ва-Долгорукова предпочитала своему «Маленькому Эрмитажу» в Москве отель Дю Ранена в Париже, где жили также княгиня Юрьевская, вдова Александра II и ее дочь, сестра жены графа Георга Берга. Эта уменьшенная копия император­ского двора переезжала весной в Ментон или же на виллу Цина в Бевей.

Великая княгиня Ксения в первый раз появилась у Картье в 1906 г. (15). Там ее колье из черных жемчужин, один из подарков, полученных от жениха великого князя Александра Михайловича к свадьбе (колье удалось спасти во время Революции), произвело фурор (16). Императрица Мария, ее мать и она сама живут в Биаррице, заведя свои порядки на Билле Эспуар, которая была введена в моду императрицей Евгенией.

Приехав в Биарриц со своими компаньонками, императрица наносит свой первый визит на Рю де ла Пе 22 апреля 1907 г. Она приобретает только небольшие подарки: две заколки для галстука и двух кроликов из твердого камня. Тем не менее, будучи наслышанным о ее любви к ювелирным изделиям и о ее знаменитой перевязи из десяти рядов жемчуга, которая спускается до самой талии, Луи Картье продемонстрировал ей все самое замечательное, что только мог предложить его Дом. Императрица выразила пожелание, чтобы такие замечательные вещи продавались также и в Санкт-Петербурге. Она была  весьма довольна, услышав, что выставка изделий намечается в том же году и будет открыта в гранд-отеле Европа (17).

В то время фирму Картье представлял в России Дезире Сарда, который был очень опытным деловым человеком, хотя сам не имел непосредственного отношения к ювелирным изделиям. Он прекрасно понимал, что одной единст­венной выставки недостаточно для того, чтобы утвердиться в Санкт-Петербур­ге, так как русские не любят менять своих поставщиков. Благодаря его прони­цательным советам, Картье отправил 562 письма с именными приглашениями и рассказом о том, что он может предложить. Его соперники не замедлили заявить, что цены у Картье слишком высокие.

Поселившись в Гранд-отеле Европа на берегах Невы, эмиссары Картье поспешили организовать к рождественскому сезону свое помещение в доме № 28 по Дворцовой набережной. Это помещение было снято на два месяца за 900 рублей у супруги великого князя Владимира. Переоборудование помеще­ния, выходящего пятью окнами на набережную, велось ударными темпами и завершилось 9 декабря, а имя Картье появилось на фасаде.

«Я получил Ваше письмо в тот момент, когда собирался отправиться к Фаберже. В настоящий момент я приобрету у Вас только одну безделицу, за 400 франков, но я порекомендую Вас моим друзьям и вернусь еще сам». Таковы были слова первого клиента Картье, Вестраха, директора Северного банка.

Идея персональных приглашений принесла свои плоды. Стоит здесь опи­сать метод так, как он зафиксирован в архивах: «Письма от Картье, которые представляют собой любезные приглашения, должны передаваться в каждом доме в собственные руки специально обученным мальчиком. Он должен пере­дать письмо привратнику так, чтобы писем другим клиентам не было видно и создавалось впечатление, что мальчик послан только к этому, одному-единственному адресату». Как приятно, когда тебя сравнивают с одним из твоих главных соперников. Основное направление деятельности Дома Картье в Пе­тербурге заключалось в устранении конкуренции (18), которая была не так уж велика в этой провинциальном городе, если не считать Болина и Фаберже. Фаберже однако является специалистом не столько по драгоценностям, сколь­ко по ювелирным изделиям. В своем замечательном магазине с гранитными колоннами на Морской улице он выставляет традиционные изделия, внешний вид которых изменяется так редко, что вполне можно поверить тому, что рассказывают о пяти офицерах, которые в замешательстве заметили, что у всех пяти одинаковые пуговицы от Фаберже.

Среди своих изделий, которые Картье решил предложить в Петербурге, мы видим платиновые броши, инкрустированные бриллиантами, которые отлича­лись такой тонкой работой, что напоминали скорее кружева; колье на черном бархатном фоне; украшения для корсажа с мотивами Ренессанса; диадему из кораллов и еще одну диадему, состоящую из пяти переплетенных пряжек; рубиновое кольцо с бриллиантами, ранее принадлежавшее французской короне (19) и 35 наручных и настольных часов из платины, украшенных эмалью и драгоценными камнями. Одни из этих часов имеют форму пасхально­го яйца, что является уступкой русскому вкусу; мы видим также 15 брелоков в форме яйца.

Новость об открытии филиала Картье быстро распространяется, при­влекая к нему внимание русской аристократии, в том числе графини Зубо­вой, графини Бобринской, княгини Шаховской и великого князя Михаила Михайловича (20). В декабре Шейруз отправляется в Гатчину, где наносит визит императрице Марии Федоровне, вернувшейся из своего путешествия (21). Она приобретает пару запонок для манжет и пряжку для пояса из гипьошированной эмали, которая похожа на изделия, вошедшие в моду благодаря Фаберже. Кроме того, она получила от Картье из Парижа два сундучка, наполненных украшениями, в одном из которых были покупки ее дочери великой княгини Ксении. На императрицу изделия Картье произвели достаточно большое впечатление. По ее рекомендации Поль Шейруз был удостоен аудиенции у императора. Его встретил на царскосельском вокзале князь Путятин, отвез его в Александровский дворец, который с 1895 г. был резиденцией царской семьи. Шейрузу не дали возможности осмотреть дво­рец и провели в бильярдную, где он и разложил свои украшения. Он предло­жил их императору и императрице, но, увидев, что они погружены в серьез­ный разговор, понял, что прибыл некстати. Императорская чета выбрала тем временем брошь и извинилась за то, что в своих покупках они не идут дальше, так как должны поддерживать своих местных мастеров. Не было секретом, что у Александры Федоровны было меньше времени для драгоцен­ностей, чем у матери ее супруга, императрицы Марии Федоровны (22). По общему мнению, она с большим достоинством носит жемчуг. Она любит лазурь и бледные сапфиры, но роскошные украшения мало подходят ее сдержанной натуре, что плохо понимают в России. Столь незначительная сделка, с чисто символической суммой, является однако существенным событием для Картье, В Париже ожидают того, чего ждали уже много времени — свидетельства поставщика императорского двора.

Рождество стремительно приближается к берегам Невы. Из Парижа приез­жает Поль Мюффа, один из помощников Картье. В то время как молодой русский охранник следит за сейфом, трое служащих Картье работают зачастую до двух часов ночи. Незадолго до начала рождественских каникул графиня Шереметева заказывает в качестве подарка своей племяннице ошейник для собаки, украшенный жемчужинами, каждая из которых весит 131/2 гран (мера веса жемчуга). Для себя же она заказывает украшение для волос в форме полумесяца стоимостью 2000 рублей (один рубль равняется 2,64 франка). Граф Муа заказывает бриллиантовую диадему из своих собственных камней.

Все заказы, которые отправлялись в письменном виде (между Россией и Францией в то время не было телефонной связи), ожидаются в точные сроки с большим нетерпением. Прежде всего они попадают в дипломатический чемо­данчик, а потом в скорый поезд. Вся дорога занимает шесть дней. Среди этих путешествующих драгоценностей упомянем диадему в стиле Людовика XVI из гирлянд переплетенных цветов для мадам Столыпиной, урожденной графини Гейден, жены премьер-министра. Она была заказана за две недели до новогод­него приема в Зимнем дворце. Эта драгоценность, которую ждали с нетерпе­нием, не успела прибыть вовремя. Шейруз не осмеливался предстать перед разгневанной графиней и одолжил ей другую драгоценность из своих запасов, которая оказалась столь же очаровательной, как и диадема, которую ожидали. Несмотря на все старания служащих Картье, его рождественский сезон в Санкт-Петербурге закончился неудачно. Доходы составили 29 534 рубля (77 970 франков), а расходы — 94 871 франк. Большое количество сделок не удалось заключить потому, что просто не хватило времени, и месье Сарда еще раз советует Альфреду Картье и его сыновьям постоянно обосноваться в Санкт-Петербурге. В качестве примера он привел деятельность Жоржа Делавиня, представителя Бушерона в Москве (23). Несмотря на уговоры сыновей Луи и Пьера, Альфред Картье не согласился на это. Он как раз собирался открыть магазин в Нью-Йорке, и у него не было достаточного количества работников, чтобы содержать дополнительный магазин в России. Вместо этого он предлага­ет совершать по две деловые поездки в Россию каждый год, в то время как Сарда должен находиться в России весь год и представлять интересы фирмы. Вдова великого князя Владимира сразу становится одной из крупных кли­енток Картье. Она родилась в 1854 г. — принцесса Мария Мекленбург-Шверинская, а в 1908 г. становится вдовой сына Александра II. У нее была ежегодная пенсия в один миллион франков, а также пенсия великого князя, главнокоман­дующего императорской гвардией. Если учитывать и личное состояние этой женщины, то можно не удивляться, что все эти суммы позволяли ей жить с королевской роскошью и покупать большое количество уникальных драгоцен­ностей (24). Ее пристрастия зачастую были следствием ее капризов и многие, зависящие от нее как от покровительницы изящных искусств, боялись ее. Так, например, Дягилев после смерти великого князя Владимира вскоре почувствовал отсутствие тех денежных средств, которые ранее великий князь предостав­лял в его распоряжение.

В год смерти своего мужа (1908) великая княгиня Мария Павловна-стар­шая заказывает у Картье две диадемы: одну в форме султана, оправленную в бриллианты-бриолеты, а другую из рубинов вокруг рубина Богарне. На следую­щий год Картье удалось утешить великую княгиню после большого разочарова­ния. Одна диадема из сапфиров-кабошонов, которою она считала принадлежа­щей себе после смерти брата мужа, великого князя Алексея, отошла жене великого князя Павла. Картье не составило труда заменить ее на другую, похожую диадему, где он поменял пять больших бриллиантов на пять сапфи­ров-кабошонов. Транспортировка в Россию такого дорогостоящего изделия была связана с определенным риском и поэтому туда заранее была отправлена модель из меди и фотографии. Затем весной 1909 г. Луи Картье лично отвозит бесценный груз в Петербург. Затем следует приглашение к великому князю Андрею, близкому другу танцовщицы Матильды Кшесинской. Дружба Картье с этим великим князем длилась много лет.

Тем временем, завидуя растущему влиянию французов (25), ювелиры Санкт-Петербурга добиваются суровых таможенных мер. Следующий рождест­венский сезон оказался для Луи Картье не из легких: часы в количестве 44 штук, а также важные изделия, необходимые для открытия экспозиции, были задержаны на таможне. Луи Картье отчаянно добивался, чтобы его приняли в Министерстве внутренних дел. В каком же преступлении его обвиняют? Плати­на не признается драгоценными металлом и не облагается таможенной пошли­ной при ее ввозе в Россию. Таможенная пошлина на золото составляет 343 франка за килограмм. По случайности, ничтожное количество изделий из золо­та, привезенных Луи Картье, не было внесено в декларацию. Благодаря содей­ствию некоего Рафаловича из Министерства внутренних дел, а также тому, что Картье уже входил в число поставщиков императорского двора, изделия были освобождены вовремя, для того, чтобы их можно было выставить на благотво­рительном рождественском базаре великой княгини Марии Павловны-старшей. В конце благотворительного базара вручили великой княгине сумму в размере около 23—26 тысяч рублей для раздачи беднякам Петербурга (27).

Объем сделок, начиная с декабря 1910 г. возрастает до полутора млн. франков, что является достаточной суммой, принимая во внимание склонность русских не сорить деньгами дома, приберегая их для расходов за границей.

Сразу после благотворительного базара Луи Картье отправляется в Киев и Москву в сопровождении Шарля Жака и торговца Фаринеза. В Москве он принимает нескольких потенциальных покупателей в гостинице Националь и посещает известного ценителя искусств Ивана Морозова. Этот просвещенный человек приобрел полотна Боннара, Бюйара, Матисса и Гогена, что оказало суще­ственное воздействие на русское искусство перед Первой мировой войной (26).

Роль Шарля Жака не ограничивалась тем, что он делал на бумаге эскизы заказанных изделий. Луи Картье, который уже давно оценил в нем талант рисовальщика, ожидал от него, что тот вернется в Париж обогащенный новы­ми творческими идеями, почерпнутыми в восточных мотивах столицы империи, в ее театрах и на экспозициях произведений Фаберже. Картье и Жак не преминули отправиться в Эрмитаж, чтобы с восторгом осмотреть там упряжь, украшенную изумрудами и бриллиантами, часы XVIII столетия, украшенные эмалью и, разумеется, пасхальные яйца Фаберже, фотографии которых Картье увез с собой в Париж. Он увез с собой в качестве сувенира также один исторический трофей: золотую каску Мюрата, которая была подарена ему графом Бенкендорфом.

Картье одержал еще одну победу над Фаберже. Отказавшись от проекта диадемы, предложенного Фаберже, г-жа Андреева обращается именно к Картье.

Будучи очень занят выполнением заказов, Картье находит время, чтобы поздравить своего брата Пьера, успешно продавшего бриллиант под назва­нием «Надежда», о чем писала пресса всего мира. Надо сказать, что у Картье уже тогда было весьма развито чутье ко всему тому, что могло бы служить рекламой.

В лихорадочной обстановке пасхальной выставки 1911 г. уже чувствова­лось несущее панику дыхание ветра приближающейся революции, Жорж Делавинь и его сын Анри, возвращавшиеся из Баку с бриллиантами на сумму 600 000 рублей, были убиты в дороге. Еще через пять месяцев, в Киеве, в театре был убит премьер-министр Столыпин, также клиент Картье.

Муниципальный совет Парижа во главе со своим председателем Феликсом Русселем отправляется 2 февраля 1912 г. в Россию с подарком, выполненным фирмой Картье. Это яйцо, покрытое пурпурной и белой эмалью с монограммой царя и короной, увенчанной жемчугом и бриллиантами. Яйцо раскрывалось, а внутри его находилась круглая фотография царевича. Яйцо было вручено монарху в Царском Селе. Подарок символизировал не Францию, а посещаемую страну (28).

Сумочки из платины являются гвоздем сезона 1913 г. Для их доставки из Парижа требуется 28 дней. Граф Алексей Орлов платит 5 100 франков за зеленую золотую сумочку с бриллиантовой застежкой.

Объявление войны преждевременно прерывает деятельность Картье в Петербурге. Эпилог же развернулся через несколько лет во Франции. После казни царской семьи аристократы и придворные бежали из России и скрылись в Монте-Карло, Париже, Каннах, Лозанне и Лондоне. Императрица Мария Федо­ровна вернулась на родину в Данию, где и скончалась в 1928 г. Ее драгоценнос­ти оказались в разных местах Лондона. Вдова великого князя Владимира пере­секла Кавказ на своем личном поезде, добралась до Швейцарии, обосновалась в Цюрихе и умерла в 1920 г. Ее драгоценности, порученные одному другу-англи­чанину Альберту Стопфорду, без помех покинули страну.

Леон Розенталь, парижский негоциант и свидетель многочисленных про­даж, рассказывает о драматическом исходе многочисленных русских со своей родины и о их борьбе за выживание за границей: «Очень многие из них рисковали собственной жизнью, пересекая границу с драгоценностями, кото­рые являлись тем, что осталось от их прошлого великолепия. Так, с риском пересекали финскую границу только ночью, бредя в снегу и прижимая к груди маленькие мешочки, скрывающие целые состояния. Внезапно в их ушах разда­вался свист пуль. Это красногвардейцы замечали беглецов и открывали по ним огонь. (...)

Чудеса изобретательности проявлялись для того, чтобы скрыть драгоцен­ности от большевистских агентов. Тайниками служили густые шевелюры, в которых скрывались гарнитуры стоимостью в несколько миллионов. Некото­рые же, опасаясь тщательных обысков, не колеблясь глотали свои бриллиан­ты, жемчуга и рубины, предоставляя природе вернуть их естественным путем на следующий день. (...)

Все крупные торговцы драгоценными камнями принимали у себя бывших аристократов и буржуа из России, которые открывали перед ними ларцы, наполненные прекрасными ювелирными изделиями, со словами: «Купите у меня это, мне больше не на что есть».

Сами большевики выбрасывали на европейский рынок драгоценности, похищенные в банках, в частных домах или в тайниках. Такая участь постигла сокровища Юсуповых. Эти драгоценности появились на лондонских рынках между 1918 и 1921 годами. Затем они появились в Париже, так как правитель­ство допускало такого рода приобретения. Розенталь оценивает в 300 или 400 миллионов франков драгоценности, проданные Советской Россией. Частные же продажи достигли таких объемов, что в начале 1920-х гг. европейский рынок оказался в состоянии кризиса и существовали серьезные опасения за его судьбу.

Из монографии Надельхоффера «Картье», Париж, 1983.

ПРИМЕЧАНИЯ

1.  Ящички из амаранта, из эбенового дерева и капа принадлежали Александру.

2.  Среди других поставщиков Картье в России были Лагутяев из Екатеринбурга (копье из аметистов, пепельницы и ручки для зонтиков) и камнерез, специализирующийся на животных, по фамилии Суровый.

3.  Свешников, например, запрашивал 50 руб. за пепельницу из нефрита, тогда как Верфель требовал 300 руб. У Свешникова ручка для зонтика стоила 20 руб. против 17 руб. у Берфеля. Орлецовая ваза у Свешникова стоила 450 руб.

4. В 1904 г. Пьер Картье купил у Верфеля : 8 ручек для зонтиков из нефрита и т. д., 2 разрезных ножа, 2 пепельницы, печать в виде гриба, 2 помидора, 2 груши, одно яблоко.

5.  Нецке вырезаны из дерева и слоновой кости или сделаны из металла и т. п. Связанные шелковым шнурком, они служат для подвески предметов вокруг талии.

6.  Инвентарный список за 1907 г. дает более 200 видов животных.

7.  Речь идет о коллекции герцогини Гвидо Сфорца (урожденная Анна Антокольски, дочь русского скульптора) египетского, китайского, индийского и персидского искусства, которая находится в Пасси около Парижа. Парижская газета за 1 августа 1916 г.

8.  Можно найти примеры таких букетов в Центральной Европе, начиная с Ренессанса. Один из них — «Золотая роза» римского Папы, которую Папы носят начиная с XV века, каждое четвертое постное воскресение, и которой Папы отдают особое предпочтение. Музей истории искусств в Вене обладает серией букетов, самые старые из которых относятся к XVII веку. Музей «Грюне Гевольбе» в Дрездене обладал алтарем (около 1730 г.), шедевром Иоханна Генриха Келера, который возвышался на трех вазах из коралла, содержащих цветы из драгоценных камней, покрытых эмалью. Венский ювелир Гросвер получил заказ от императрицы Марии-Терезии на букет для ее мужа. В настоящее время этот букет находится в «Шатцкамере» в Хофбурге в Вене.

9. Задолго до 1910 г. русские ювелиры оседают в Европе или в Америке. Братья Оскар и Натан Хейман из Гольдингена (Куодига, Латвия) поселились в Нью-Йорке в 1906 г. Воспитанные в традиции Фаберже, они стали работать для Картье и были одними из первых, кто использовал платину в Нью-Йорке.

10. Кажется, Беркин-Варангоз поставлял цветы из камня фирме Фаберже в Россию. Сарда, переписываясь с Картье в 1914 г., описывает ему маргаритку в хрустальной вазе, обрамленной серебром с инкрустированным кварцем. Стебель и листья были из нефрита, ваза и цветок были помещены в стеклянную витрину. "Растение, по мнению Сарда, не было родом из России: оно напоминало растения с улицы Рю де ла Пе, хотя и было более простое и естественное".

11.  В то время как великий князь Николай заказал Фаберже статуэтку королевы Виктории, Картье заказал в 1911 г. Денисову-Уральскому фигурку самого великого князя. Позднее эта фигурка была куплена миссисс Кавендиш-Вентинк.

12. По сведениям, полученным из Института Смитсониана в Вашингтоне билликены не были образом англо-саксонского божка, а это были фантастические создания, приду­манные и запатентованные Флоранс Претц в 1908 г.

13.С. Яан Боррес. Последние великие князья. Хатчисон, 1964, с. 43.

14. Великий князь Павел (1860—1919), сын Александра II, женатый в первый раз на принцессе Александре, дочери короля Георга Греческого и королевы Ольги, вторым браком был женат на Ольге Пистолькорс, которая затем стала графиней Гогенфельзем, а затем княгиней Палей.

15. Великая княгиня Ксения (1875—1960) поселилась в Англии после революции 1917 г., сбыв все свои драгоценности в маловыгодных коммерческих сделках. Кулон из жемчуга, который она продала леди Детердинг, вновь появился на аукционе Кристи в Женеве в 1980 г., лот 547.

16. Она купила у Картье рамку из нефрита и шкатулку.

17. Гостиница «Европейская».

18. Покидая Петербург в 1914 г., Картье закрыл самый важный ювелирный дом в городе.

19. Большая часть драгоценностей французской короны была продана с торгов в 1887 г. в Павильоне Флора в Лувре. Среди набавлявших цену были: Тиффани, Бушерон, Окок, Бабст, Гарраро, Розено, Вевер. Некоторые предметы циркулировали на рынке в течение многих лет, другие же были разобраны. В данном случае неизвестно, брал ли Картье оригинал, ли же это была переработка.

20. Этот последний принял Шейруза в Царском Селе сразу после Рождества и жало­вался в письме на имя Картье: «Я являюсь их клиентом: мои продавцы не говорят со мной в таком тоне». Луи Картье всегда придерживался принципов при ведении протокола. Он пишет из Парижа Фаринесу для того, чтобы сделать ему выговор. Он никому не поручал вручать цветы для Великой княгини Владимир (Марии Павловне. — Ред.-сост.). В анало­гичной ситуации, Фаберже сам лично вручал пасхальные яйца царице, тогда как цветы для вдовствующей императрицы были вручены его самым близким помощником, затем его сыновьями.

21. Гатчина (Красногвардейск) находится в 70 (на самом деле в 44. — Ред.-сост.) км западнее Санкт-Петербурга. Дворец, относящийся к временам графа Орлова, был пере­строен и расширен при Павле I.

22. Согласно указу Павла I, все драгоценности короны принадлежат царской семье, тогда как все другое наследственное имущество является собственностью скорее вдовст­вующей императрицы, чем царицы, которая во время официальных церемоний идет позади своей свекрови, идущей под руку с императором.

23. Бушерон открыл магазин в Москве в 1899 г., используя деревянные панели своего первого магазина в королевском дворце.

24. Консуэло Вандербильдт вспоминает свой визит в Санкт-Петербург в 1902 г., когда она покупает яйцо из розовой эмали со змеей у Фаберже; «После обеда великая княгиня показала мне свои драгоценности в витринах своего будуара. Неисчислимой ценности уборы из бриллиантов, изумрудов, рубинов и жемчуга, бесчисленные полудраго­ценные камни, такие как бирюза, тигровый глаз и аквамарин". К. Бальзан, с. 60.

25. В журналах Санкт-Петербурга в 1912 г. можно было прочесть: «Купеческое общество Санкт-Петербурга намерено подать официальную жалобу в Министерство тор­говли и промышленности против иностранных конкурентов. Заинтересованные лица занимаются нелегальными частными коммерческими операциями в гостиничных номе­рах, не платят налог или патентный аннуитет, но их товар не проходит таможню". Эта декларация совершенно верна и направлена против коммерсантов в целом, а не только против ювелиров.

26. Картье пытается сохранить контакты со своими клиентами в России, несмотря на то, что ездит сюда нерегулярно. Фаринес, к примеру, послан через Бену в Киев в середине лета, где он предпринимает тщетные попытки нанести визит актрисе Катарине Шратт, интимной подруге императора Франца-Иосифа. К сожалению, богатый сахароза­водчик в Киеве Терещенко гораздо меньше интересуется огромными жемчугами, чем об этом ходят слухи. Он уже заказал большие части колье у Картье в Каннах и обнаружил жемчужное колье у Пяклоша.

18 декабря 1910 г. по распоряжению управляющего Петербургским Пробирным округом, помощником пробирера титулярным советником Карташевым, совместно с чинами таможни и в присутствии судебной власти, был произведен внезапный осмотр незаявленной Пробирному управлению торговли золотыми и серебряными изделиями, водворенными контрабандным путем: 1. В помещении, занимаемом в Европейской гости­нице французским гражданином Луи Картье, причем обнаружены и задержаны без уста­новленных пробирных клейм заграничные золотые изделия с драгоценными камнями, счетом 126 штук, весом 4 Ф. 37 зол. 83 дол. и 40 штук золотых часов и 2. В помещении, занимаемом в гостинице «Режина» французским гражданином Шуме (Шоме. — Ред.-сост.). также без установленных пробирных клейм, подлежащие пробирному надзору 3 шт. золотых часов и 4 шт. золотых изделий весом 18 зол. 54 дол., а также в большом количестве платиновые ювелирные изделия, подлежащие ведению и задержанию та­можней.

Согласно распоряжению Отдела промышленности от 10 и 18 января 1911 г. за №№ 680 и 1080, изделия и часы, по заклеймению и взысканию пробирной пошлины в сумме 385 р. 54 к., возвращены владельцам. (РГИА, ф. 23, оп. 6, д. 369. Отчеты об осмотре торгово-промышленных заведений с золотыми и серебряными изделиями. 1910г.)

27. В том же году царица организует благотворительный аукцион во дворце Клейн­михеля, где великая княгиня организует стенд. Сара Бернар принимает в нем участие, на другой день она с триумфом уезжает в Царское Село.

28. Яйцо появилось в Америке гораздо позднее при таинственных обстоятельствах. Оно составляло часть посылки с мебелью и картинами, являющейся одной из самых прекрасных частных русских коллекций, продававшихся в Америке в это время. В 1930-1931 гг. Эндрю Меллон и Самуэль Хенри Кресс начинают создавать коллекции в Нацио­нальной галерее в Вашингтоне и приобретают таким образом огромное количество рус­ских работ. Яйцо Картье было завещано музею Метрополитен в Нью-Йорке в 1951 г. как наследство лорда Шилда Солдсбери. Цоколь, который первоначально имел высоту 2 см, был заменен слишком узким деревянным основанием, которое уменьшило яйцо.

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПИСЬМО ЛЕОНА ГРИНБЕРГА ИЗ НЬЮ-ЙОРКА 20 февраля 1950 г. Евгению Карловичу Фаберже в Париж

Дорогой Евгений Карлович,

Мне давно следовало ответить на Ваше интереснейшее, длинное письмо, но разве можно улучить время в этой Америке, чтобы спокойно сесть за стол?

Первым делом хочу ответить на Ваши вопросы: уже вчера написал в Новое Русское Слово, чтобы Вам выслали шесть экземпляров газеты с заметкой о выставке. Писал ее Андрей Седых, вероятно известный Вам по Последним Новостям. Хороший, бойкий жур­налист, но по существу ничего не знающий и мало в искусстве вообще разбирающийся. В целом ряде газет и журналов были статейки и заметки, но ни одной авторитетной и действительно интересной. В Англии журналисты отвели выставке Зпоитап'а гораздо больше внимания и это естественно: Фаберже там несравненно больше известен: круг людей, которым он интересен и понятен, вероятно в сто раз больше, чем в нашей деревне. Ведь Фаберже создавал свои произведения для Элиты, для аристократии, для ценителей прекрасного, для людей, способных отличить отличное от просто хорошего. Где Вы найдете таких лиц в Америке. Кроме того, были и другие обстоятельства: участие в выставке короля и королев, и знати не могло не привлечь толпу любопытных. Наконец, мне говорили, что в Лондоне теперь жизнь скучная, много выставок нет, а здесь художе­ственные манифестации самого первого сорта так и светятся: сейчас, например, гранди­озная (международное участие) выставка Van Gogh'а, выставка Рембранта, выставка художественных сокровищ Вены — привезены на броненосце все сливки венских музеев с Веласкесами и Челлини включительно. Не упоминаю десятки выставок поменьше, вроде Piccaro, французского серебра и т.д.

Ввиду всех этих гандикапов, успех нашей маленькой, наскоро устроенной выставки, которую посетило около шести тысяч человек, можно считать очень большим.

Кто был из интересных людей? Наши обычные клиенты — денежная знать Америки, иностранная колония, включая кое-каких послов, много артистов и художников; молодой король Петр Сербский с очаровательной женой приходил дважды и еще несколько «бывших» австрийского и румынского вероисповедания. И наконец, немало наших соотечественников приходило, по обыкновению поискать, нет ли у нас украденных у них вещей. Но не нашли.

Каталогов у меня не осталось, да и совестно было бы распространять эту отврати­тельно изданную коммерческую брошюру. Я Вам кажется писал, что за ничтожным исключением воспроизведены были предметы, предназначенные для продажи, а не — как полагалось бы — лучшее, что было на выставке. Кроме того, из тех же коммерческих соображений, включены были в каталог три или четыре вещи Гана — я, впрочем, оговорил это в предисловии. Но никто ни на что не обращает внимания: ни на оговорки, ни на описания. И если бы я выставил среди Ваших вещей предметы Морозова, Фализа, Трея или даже какого-нибудь Фиктифлюшкина двадцатого или восемнадцатого века — слопали бы, как мармелад, не заметив и не поперхнувшись. Так, собственно, и надо делать в этой стране, чтобы заработать деньги. Так все и делают. Но мне противно, не могу, и поэтому так мало я имею удовлетворения от работы в Нью-Йорке.

Был рад познакомиться с Вашим племянником; он просил меня порекомендовать ему другого адвоката. Но это ответственность, которой я хотел бы избежать — здесь и адвокаты свои личные интересы часто ставят выше интересов дела...

ПИШИТЕ О ФАБЕРЖЕ! Диктуйте каждый день один час — все, что придет на ум.

Желаю Вам всего доброго. Искренне уважающий Вас,

Л. Гринберг

(Архив Татьяны Фаберже)

НЕКРОЛОГ. ПАМЯТИ К. Г. ФАБЕРЖЕ

В Лозанне, 73 лет от роду скончался К. Г. Фаберже, глава известной петербургской ювелирной фирмы "К. Фаберже... Уроженец Петербурга и знаток его истории, особенно второй половины XIX века, прошедшей целиком на его глазах, он был неутомимым работником, тонким знатоком и ценителем художественных произведений.

Будучи человеком весьма разносторонним и обладая крупным состоянием, он мог позволить себе роскошь коллекционирования.

Особенно памятны мне два собрания К. Г. Фаберже:

1.  Коллекция гравюр старого Петербурга, которую он много лет собирал при содей­ствии книгоиздательской фирмы К.  Гирземон в Лейпциге. Я затруднялся бы назвать количество листов этого значительного собрания, но во всяком случае требовались часы, чтобы пересмотреть сотни старых гравюр.

2.  Коллекция старинных резных японских безделушек из слоновой кости, состояв­шая из нескольких сотен предметов, помещавшихся в двух витринах-шкафах, находив­шихся в обширном кабинете. Тут были резные уники и шедевры. Часами иногда стояли мы с К. Г. у освещенных изнутри, открываемых для любителей витрин, перебирая тонкие вещицы, покрытые вековой патиной.

Тонкий ценитель искусства во всех его областях, любитель музыки и хорового пения, он сохранил в своей изумительной памяти массу воспоминаний из истории музы­кальной жизни Петрограда, былой итальянской оперы в Большом театре Петербурга с А. Патти и Тамберлинком во главе, истории петербургских меценатов и т. п.

Тяжелый недуг свел его в могилу; быть может в развитии этого недуга играли роль волнения и неприятности, особенно в течение революционного периода, начиная с конца 1917 г.

К. Г. всегда с неизменным юмором переносил постоянные неприятности, обыски, обстрелы своего дома, долго и упорно не желая покинуть насиженное место, и лишь абсолютный развал всякой жизни и деятельности в 1919 г. заставил его покинуть Петро­град и искать убежища за границей.

Старший сын К. Г. расстрелян в Петербурге, остальные после ряда мытарств, страданий и испытаний, счастливо выбрались из того ада, в который превратилась жизнь в России.

Какова теперь судьба ценных собраний К. Г., сказать трудно. С ним же от нас ушел кусочек старого Петрограда.

П. Могилянский.

(Газета «Общее дело». Париж, № /59 от 21 дек. 1920 г. Редактор В. Бурцев.)

Во вторник, 31 мая, в 11 час. утра, по случаю 75-летия со дня рождения бывшего Придворного Ювелира Петра-Карла Густавовича Фаберже в Лозанне, будет отслужена панихида в русской церкви, rue Daru.

Евгений и Александр Фаберже.

(Газета «Последние новости», под ред. П. И. Милюкова.

Париж, мая 1921 г., стр. I, объявление.

Архив Татьяны Фаберже.)

Примечание ред.-сост.-. Агафон Фаберже сидел в тюрьме ЧК с 31 мая 1919 по 19 сент. 1920 года. Вышел из тюрьмы за пять дней до смерти своего отца в Лозанне.

ДОКЛАДНАЯ Б КОЛЛЕГИЮ НАРКОМФИНА заместителя наркома финансов А. М. Красношекова. Ноябрь 1921 г.

В связи с поручением Коллегии о реорганизации Гохрана, я поехал в Петроград для переговоров с имеющимися там специалистами по оценке и сортировке драгоценностей. Меня сопровождали — тов. Борисов, служащий Гохрана, и тов. Польдяев из Управления Делами НКФ. Настроение всех спецов, в связи с последними событиями в Гохране, весьма отрицательное, недоверчивое, кроме того, пользуясь новой экономической политикой, некоторые из них, как Франц, Котлер, уже успели открыть маленькие мастерские и, как удалось выяснить, зарабатывают крупные деньги.

После длительных переговоров удалось сговориться и получить согласие следую­щих спецов: Фаберже, Франц, Котлер, Масеев, Мехов, Уткин, Бок. Условия договора — свободный контракт без всякого государственного принуждения, возобновляемый еже­месячно.

Все спецы, исключая Фаберже, требуют жалование в 200 рублей золотом, выплачи­ваемое в бумажных деньгах. Фаберже ставит более высокую ставку. Считая эти цифры как «запрос», хотя Франц и Котлер утверждают, что тов. Баша обещал им столько в октябре, состоялось следующее соглашение: спецы получают аванс в 3 000 000 рублей каждый, охранную грамоту для семей, оставшихся в Петрограде, гарантию на квартиру с отоплением и освещением, оклад, определяемый Москвой. Они приедут в сопровождении Борисова, который остался там.

Выписал В. В. Скурлов

(Российский центр хранения документов новейшей истории.

Ф. 5, оп. I, д. 127, л. 152.)

СВОДКА О ПРОДЕЛАННОЙ РАБОТЕ ЭКСПЕРТНОЙ КОМИССИИ

на имя комиссара Петроградского отделения Наркомата внешней торговли

Ф. Э. Криммера от 31 августа 1920 г., № 3943

Кроме перечисленных номенклатур товаров, на складе-выставке имеется коллекция почтовых марок (бывш. Фаберже). По поверхностному осмотру представителей Музея Комиссариата Почт и Телеграфа, коллекция представляет собою большой музейный инте­рес и валютную ценность. В настоящее время производится количественный подсчет представителями указанного музея.

Государственный архив российской Федерации. Ф. Р-6705, оп. 1, д. 12, л. 5

ПИСЬМО ЗАЛЬКАЛНСА ТЕОДОРА ЭДУАРДОВИЧА

заведующей Отделом скульптуры ПТ Шалимовой Валентине Павловне

от 12окт. 1951 г.

Глубокоуважаемая Валентина Павловна!

Извините меня, пожалуйста, что Вам так долго пришлось ждать мой ответ. Я очень занят, и трудно мне концентрироваться, чтобы восстановить в памяти интересующие Вас моменты из жизни Екатеринбургской художественно-промышленной школы.

Школа была основана Министерством финансов с целью поднятия художественной культуры уральских кустарей, преимущественно камнерезно-гранильного, и в связи с этим и ювелирного.

Были организованы мастерские: камнерезно-гранильная, ювелирная, бронзо-литейная, мастерская эмали и столярная (последнюю, согласно традициям семьи, выбрал себе Шадр). Все это было очень обоснованно и вызвано сильно развившимися, особенно в Екатеринбурге, кустарями. Дело было поставлено на правильный путь, довольно живое, но почему-то вскоре заглохло, не получив даже полного развития.

Из учеников, шедших по камнерезной специальности, выделялся впоследствии, помимо Дербышева, Кремлев, прекрасно резавший животных и в особенности цветы, много работавший для ювелирной фирмы Фаберже в Петербурге. Еще выделялся Таеж­ный, как полный мастер миниатюрной скульптуры, портрета, работавший для той же фирмы Фаберже в Москве, а в области живописи Слюсарев, мастер пейзажа Урала.

Что касается преподавательского состава школы, то это были люди прогрессивных взглядов. По-своему интересным и живым было руководство школой ее первым директо­ром Каменским. Директор Каменский дал много возможностей проявлению личной иници­ативы преподавателей. Как во всех школах, и тут существовала определенная программа, но проводилась она в жизнь не по-чиновничьи, а как-то живо и индивидуально, разнооб­разно, исходя как из индивидуальных склонностей ученика, так и учителя. Яркой фигурой среди преподавателей был зоолог Владимир Онисимович Клер, сын препода­вателя французского языка Екатеринбургской гимназии, родившийся в Екатеринбурге, но получивший образование в Швейцарии. Охотник и большой любитель природы, он в постоянном живом общении с учениками, как в школе, так и на охоте и в экскурсиях внес в их среду много культуры и культурных интересов. Должен сказать, что вообще каждый из преподавателей стремился, не скупясь внести свою долю в общее дело воспитания будущих мастеров-художников. Да и обстоятельства для этого были очень благоприятны.

Лично я преподавал лепку и композицию, и одно время и начертательную геомет­рию. Моей задачей было пробудить творческую потенцию моих учеников, дать им вполне свободно, без малейшего гнета, развиться их индивидуальным творческим стремлениям.

В школе (к счастью, как я тогда думал) не было гипсов, или, вернее, их было очень немного, почему я уже с самого начала, уже для первых работ пользовался живой натурой, что в проведении программы внесло много свежести и жизненности. Натуры я брал из растительного мира и животного, вернее птичьего.

Так, я для первых работ пользовался, например, листом репеня, брал дальше что-ни­будь сложное, хотя бы два листа растений, целые ветки и т. д. и т. п. Помимо растений и цветов, был у нас орел-беркут, был филин, знаменитый журавль, который свободно прогуливался по городу и пристрастился бить стекла окон (его слепил и Шадр), была утка и курица. От поры до времени приглашали кого-нибудь попозировать для головы, а иногда лепили и всю фигуру, но в костюме. Было довольно много удачных работ, которые самими учениками отливались из гипса и со временем составили своего рода методичес­кий кабинет.

Учил я и практическому анализу работ и, для проверки проводил перед официаль­ными экзаменами оценку работ самими учениками, оставаясь в роли наблюдателя.

Что дала Екатеринбургская школа Шадру, и что она внесла в образование его личности как художника, не могу сказать. Может быть, это вскроют его мемуары.

Дату основания школы я не помню. Сам я туда поступил 10 сент. 1903 г. и пробыл там до середины июня 1907 г. Года поступления Шадра в школу я точно не помню, думаю, это 1902 г. Оставил он школу в начале лета 1906 г. (...) С глубоким уважением и приветом,

Теодор Залькалнс. Рига, 12 окт. 1951 г.

(Архив Государственной Третьяковской галереи.

Ф. 4, д. 1058.)

ПОДПИСЬ ПОД «СЕРЕБРЯННОЙ ГРУППОЙ, ИЗОБРАЖАЮЩЕЙ МАЯК,

на подставке из цельного куска нефрита, с аллегорическими фигурами,

поднесенная Добровольному флоту Обществом „Русский Ллойд".

К 25-летию Добровольного флота»

Общество «Русский Ллойд», установившее с комитетом Добровольного флота в высшей степени близкие и сердечные отношения, ознаменовало 25-летний юбилей флота богатейшим подарком, выдающимся и по оригинальности замысла, и по художественнос­ти исполнения.

На подставке из амарантового дерева лилового цвета с серебряной отделкой поко­ится каменное подножье из светло-зеленого нефрита. Ступени его как бы спускаются к берегу моря и омываются серебристыми волнами. Опираясь на высокий цоколь из крас­ного порфира, возвышается посреди башня-маяк, отлитая из серебра. У подножья ее сгруппированы фигуры, аллегорически изображающие деятельность Добровольного флота. Слева матросы, занятые своим обычным делом, справа стоят вооруженные матросы, как бы ожидая неприятеля, изображая таким образом двоякое назначение Добровольного флота. Над ними простирает крылья двуглавый орел. С задней стороны изображена группа крестьян, приносящих свою посильную лепту в сооружение Добровольного флота. По бокам нефритового подножья вставлены серебряные барельефы, изображающие первый и последний пароход, сооруженный Добровольным флотом. Над этой группой высится на верхушке маяка хрустальный электрический фонарь.

Все это художественное произведение выполнено по рисункам и шаблонам архитек­тора К. К. Шмидта, - гипсовая модель в натуральную величину исполнена в мастерской скульптора И. А. Попова, причем фигуры сделаны Е. И. Малышевым. Отливка из серебра произведена в мастерской К. Фаберже, а работы по отделке редкого монолита нефрита исполнены К. Ф. Верфелем.

СПРАВКА ПО АНДЕРСОНУ АЛЕКСАНДРУ МИХАЙЛОВИЧУ

АНДЕРСОН Александр Михайлович, 55 лет (данные 1928 г.), уроженец дер. Дубки Парголовской волости. Ленинградской губернии, беспартийный, с низшим образованием, хлебопашец и рыбак, был арестован органами ОГПУ в марте 1928 г. Обвинялся в том, что "...живя в пограничной полосе и зная расположение пограничных застав войск ОГПУ — информировал о их состоянии финских разведчиков и предоставлял им у себя в доме убежище. Кроме того, принял деятельное участие в нелегальной переправе через границу Агафона Фаберже с семьей, оказав ему содействие в том отношении, что с августа по сентябрь 1927 г. служил посредником ему с разведчиками-переправщиками и предоста­вил у себя в доме временное убежище Фаберже, снабдив его необходимыми предметами для дальнейшего следования через границу», то есть в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-6 и 58-10 УК РСФСР (в редакции 1926 г.).

Постановлением Коллегии ОГПУ от 11 марта 1929 г. Андерсон А. М. заключен в концлагерь сроком на 5 лет.

Сведений о дальнейшей судьбе Андерсона А. М. не имеется.

СПРАВКА ПО КЕЛЬХУ АЛЕКСАНДРУ ФЕДОРОВИЧУ

КЕЛЬХ Александр Федорович ( Фердинандович) , ...февраля 1866 г. р., города Чугуева Харьковской губ., русский, бывший член партии кадетов, до ареста — конторщик в «Рудметаллторге», 7 - я Советская, 32/25, кв. 23.

Был арестован органами ОГПУ 25 октября 1930 года в г. Ленинграде.

Обвинялся в преступлении, предусмотренном ст. 58, 11 УК РСФСР ( в ред. 1926 г.) 06 как ярый противник Советской власти: "В прошлом был управляющим своей жены, каковая являлась членом правления золотых приисков на реке Лене, поддерживает письменную связь с заграницей, получал деньги от жены, с 1917 г. состоял в Кадетской партии, по убеждениям кадет и в настоящее время».

Постановлением Тройки ПП ОГПУ в ЛБО от 25 января 1931 г. определена ссылка сроком на 3 года.

Реабилитирован Прокуратурой г. Ленинграда 27 июля 1989 г.

Каких-либо сведений о первой жене Кельха А. Ф. и его падчерице в документах не имеется.

(Обе справки из документов Архивного фонда Управления ФСБ

по СПб и области, 1993 г.)