БОРИС ОСКАРОВИЧ ФРЕДМАН-КЛЮЗЕЛЬ – художник и скульптор фирмы Фаберже

30 мая 1996 г. Карлу Фаберже исполнилось 150 лет. Все новые и новые поколения художников обращаются к творческому наследию всемирно извест­ной ювелирной фирмы Фаберже. Наряду с классическим русским вопросом «что делать?» молодые художники задают вопрос «как делать?». И если послед­ний вопрос с развитием технического прогресса все чаще решается успешно, то вопрос «что делать?» все еще становится камнем преткновения. Карл Фабер­же знал «что делать» и вводил в оборот все новые и новые виды ассортимента, а традиционные вещи выходили у него нетривиально и всегда с новыми идея­ми. При этом Фаберже владел всеми передовыми технологиями своего времени и не только восстанавливал старые, уже забытые приемы, но и разрабатывал новые методы. Мы говорим «Фаберже», но это не значит, что мы забываем о личностях художников и мастеров, работавших в едином творческом коллекти­ве. И если по мастерам в обширной библиографии Фаберже появляются от­дельные публикации, благодаря усилиям финской исследовательницы г-жи У. Тилландер, то практически отсутствуют печатные труды, посвященные художни­кам фирмы.

Перенесемся на столетие назад. 1896 г. был годом Обезьяны. Европа уже полностью овладела восточным календарем, а японские эмальеры работали непосредственно в Париже. Фаберже для Художественно-промышленной вы­ставки в Стокгольме сделал большую серебряную обезьяну (очевидно в мастер­ской Исаака Раппопорта) и привез ее на суд зрителей в столицу шведского королевства. Удивительно большая обезьяна, наверное, та самая, что отчетливо просматривается за прилавком в торговом зале магазина Фаберже в Петербур­ге на фотографии начала 1900-х гг. Такие крупные серебряные работы Фабер­же — большая редкость. Мы больше знаем камерные работы, изделия мелкой серебряной пластики, в том числе многочисленных обезьян, выполняющих роль зажигалки. Во времена Фаберже такие «зажигалки» стоили 100 рублей — очень большая сумма (сегодня около 1400 долларов).

Журналистка и поэтесса Изабелла Гриневская опубликовала в 1897 г. небольшую книжку «Выставка в Стокгольме» (1), где поделилась своими впечат­лениями: «...Теперь готовится к открытию еще одна витрина, витрина ювелира Фаберже, в которой, по словам сведущих людей, должна фигурировать какая-то удивительная обезьяна, которую мы и рекомендуем посмотреть русскому путешественнику». Сама же Гриневская не дождалась открытия витрины Фа­берже и вернулась в Петербург.

Почему же Фаберже приехал в Стокгольм? Ведь в прошедшем, 1896 г., только прошла напряженная многомесячная Всероссийская художественно-промышленная выставка в Нижнем Новгороде, где фирма была отмечена выс­шей наградой — правом иметь на вывеске Государственный герб. Заметим, что конец века — это всегда период выставок, период подведения итогов. Апофе­озом века была выставка 1900 г. в Париже, на которой Фаберже сполна вкусил славы. Можно предположить, что Карл Фаберже хотел посетить родину своего деда по матери, шведского профессора живописи Карла Юнгштедта, работав­шего некоторое время при датском королевском дворе, прежде чем приехал в Петербург. Еще в 1854 г. Карл Юнгштедт отмечен в справочниках Петербурга как владелец фотографического заведения, одного из немногих в северной столице. К сожалению, мы не знаем картин Юнгштедта, известно, что он был больше педагогом, а среди его учеников в 1830-х гг. был будущий профессор батальной живописи Виллевальде. Возможно, что и первые Фаберже, жившие с 1865 г. в Шведте-на-Одере, видели победоносного Карла XII, и эти встречи наложили неизгладимое впечатление на всех потомков. Не будем много гово­рить о роли и значении шведской эмиграции в Россию. Это очень интересный и большой вопрос. Достаточно сказать, что долгие годы Карл Фаберже по работе соприкасался с министром императорского двора, бароном, а затем графом Владимиром Фредериксом и даже выполнил чрезвычайно дорогостоя­щий подарок для министра по случаю пребывания в офицерских чинах 50 лет. Не будем рассказывать о роли Э. Л. Нобеля и всего клана Нобелей для Фабер­же. Есть сведения, что вещи для Нобеля отмечались латинской буквой «П». Кроме Нобеля были, к примеру, богачи Паваль. Вся Россия пользовалась сепа­раторами Лаваля. Часы Павла Буре, выходца из Швеции, были в России «хроно­метром эпохи», так же как для русских моряков морские хронометры Эриксона. Кстати, Навали, как и Фаберже — французского происхождения, но родом из Швеции. Впрочем, и Александр Пушкин, и Владимир Ленин имели шведские корни. Недавно выяснилось, что прапрадед Ленина с материнской стороны Карл-Фредрик Эстедт был первым и единственным руководителем ювелирного класса в 1780-х гг. в петербургской Академии художеств (2). Интерес к Швеции Евгения Карловича Фаберже, который на выставке в Стокгольме был членом жюри (поэтому и вещи фирмы выставлялись «вне конкурса»), усиливался тем, что он был еще большим шведом, чем его отец. Его мать, супруга Карла Густавовича, была урожденной Якобе, дочерью придворного столяра из Цар­ского Села, но родом из Риги и шведского происхождения. Бабушка по матери Евгения была также из рода Юнгштедт. Карл Фаберже женился на двоюродной сестре. Евгений знал шведский язык. Впрочем, у всех Фаберже незаурядные способности к языкам.

Пользуясь терминологией проф. Льва Гумилева, можно говорить о ярко выраженной художественной составляющей шведской «пассионарности», на­шедшей выражение в русской культуре периода «серебряного века».

Но вернемся к главному герою нашего рассказа. Выставка «Фаберже в Стокгольме —1997» дала прекрасную возможность рассказать об одном худож­нике фирмы. Это Борис Оскарович Фредман-Клюзель.

Родился Борис 27 апреля 1878 г. в Петербурге в купеческой семье. Его отец Оскар-Карл (1848—1918) проживал в доме 22 по Большой Дворянской улице, недалеко от особняка балерины Матильды Кшесинской. В том же доме проживал в квартире из семи комнат главный приказчик фирмы швейцарец Михаил Антонович Гурье (умер в Женеве в 1947 г.). В 1917—1921 гг. Гурье работал в Стокгольме в той же должности, но уже в фирме Василия Андреевича Болина. В том же доме жил один из представителей клана Нобель и главный медальер Монетного двора проф. Васютинский.

Отец Бориса Фредмана похоронен в Петербурге на Смоленском лютеран­ском кладбище (3). Мать — Наталья Армандовна Клюзель (1854—1934) — похо­ронена на православном участке кладбища Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем (4). Это русское эмигрантское кладбище. Очевидно, мать Бориса была право­славной, потому что сам Борис Фредман окрещен в православной церкви Владимирской Божьей Матери, что на Владимирском проспекте в Петербурге. В этой церкви несколькими годами раньше отпевали Достоевского. Бабушка по матери, Анна Клюзель (1817—1900), урожденная Хауэр (очевидно немка), похо­ронена также на Смоленском лютеранском кладбище в Петербурге (3). И дедуш­ка Луи-Арманд Клюзель (1812—1895) покоится там. На том же кладбище похо­ронен и брат Карла Фаберже талантливый художник Агафон Густавович (1862—1895). Вообще такие совпадения в биографиях Фаберже и Фредмана-Клюзепя порой кажутся не случайными, а закономерными.

Борис имел двух сестер и брата. Марсель Оскаровна, по мужу Кудрявцева (1891—1979), похоронена на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа (4). Другая сестра, Раиса Оскаровна, вышла замуж за художника, члена Русского художественно-промышленного общества Э. И. Плинатуса и имела длинную фамилию Фредман-Клюзель-Плинатус. В 1930 г. (Справочник «Весь Ленинград») Раиса еще прожи­вала в своей квартире в знаменитом «шведском доме» постройки Федора Лидва-ля по Малой Конюшенной улице, 3. Правда, улица эта уже была переименована в честь террористки, участницы покушения на Александра II, Софьи Перов­ской. Здесь же до революции жил младший брат, Георгий Фредман-Клюзель (1880—1951, похоронен в Стокгольме), директор Донецко-Юрьевского метал­лургического общества. Второго брата звали Феликс. Судьба его неизвестна.

Сам Борис Оскарович имел в 1917 г. квартиру на Петроградской стороне, на Каменноостровском проспекте, 26/28. Это был исключительно престижный и фешенебельный дом. На рубеже 1920—1930-х гг. там была квартира больше­вистского лидера Ленинграда Кирова.

Брат отца Теодор (Федор) Фредман в 1894 г. владел пуговичной фабрикой на Греческом проспекте, 2/3 (6), а в 19О7 г. такой же фабрикой в слободе Тосно, в 55 км от Петербурга. Оскар Фредман, как и брат Федор, был купцом 2-й гильдии и торговал в Гостином дворе (7). Братья Федор и Оскар Фредманы обучались в конце 1850-х гг. в Петришуле.

Для поступления в ЦУТР бар. Штиглица в те годы требовался уровень знаний в объеме 4 классов гимназии. В училище принимали с 14 1/2 лет. Борис обучался во 2-м Реальном училище и в августе 1894 г., в возрасте 16 лет поступил в ЦУТР бар. Штиглица. Это училище — альма-матер практически всех петербургских и части московских художников фирмы Фаберже. Здесь Борис проучился три года, курс обучения не закончил, так как надо было учиться минимум четыре года. В те годы учились не спеша, некоторые по 10 и более лет. Например, Лейзер Стрих, лучший гравер фирмы Фаберже, поступил в училище в 1895 г., только на год позже Бориса Фредмана, а закончил его в 1908 г., когда Борис Фредман был уже общеизвестным скульптором.

В том же 1894 г. вместе с Борисом поступили учиться в училище Штиглица будущие художники фирмы Фаберже москвич Сергей Андрианов и эстонец Мартин Петц (иногда его фамилию пишут как Пест), Рудольф Вильде, будущий главный художник Императорского фарфорового завода. (Вспомним кстати, что и Фаберже работал с фарфором, керамикой и стеклом, обрамлял в драгоцен­ные металлы изделия Императорского фарфорового завода, фарфор шведской королевской мануфактуры Рерстранд, фирм Доултон, Тиффани и Галле.) Еще соученики призыва 1894 г.: Эльза Бестфален из Митавы, в будущем профессор и научный сотрудник Государственного Эрмитажа (умерла в 1942 г.). Надежда Любавина, дочь придворного серебряного фабриканта, владельца фабрики, перешедшей Любавину от Эмиля Генрихсена. Двумя годами раньше, в 1892 г., в училище поступил Эмиль Эмильевич Генрихсен, также сын серебряного фаб­риканта. Вместе с ним, в 1892 г. поступил, а в 1899 г. закончил училище Густав Шкилтерс (или как тогда писали Скильтер), будущий преподаватель училища, один из основоположников латышской скульптуры. В 1895 г. в училище посту­пил Карл Келер из Митавы, будущий профессор керамики ЦУТР, а также уже упоминавшийся Лейзер Стрих из Двинска. В 1897 г. поступила дочь заместителя директора ЦУТР Марта Владимировна Мусселиус, будущая художница-миниатю­ристка фирмы Фаберже. Подавала документы в первый раз (не поступила) Евгения Петровна Илинская, в будущем сотрудница фирмы Фаберже и вторая супруга Франца Бирбаума, главного мастера фирмы.

В мае 1895 г. закончил училище Василий Зуев, знаменитый впоследствии «придворный миниатюрист». Он обучался вместе с Борисом Фредманом один год. Трудно сказать, встречались ли они в училище. Разве могли они знать, что когда-то им придется работать для Карла Фаберже. Вместе с Зуевым, в 1895 г. закончил обучение латыш Ян Либерг, художник по серебру, работавший для Фаберже сначала в Петербурге, а с 1908 г. в Москве.

В училище, руководимом в те годы профессором Максимилианом Месмехером, Борис Фредман встречался с такими незаурядными художниками, как Евгений Якобсон (закончил ЦУТР в 1898 г.), Оскар_Май (закончил в 1899 г.) и Федор Грюнберг (8). Наконец, стоит упомянуть, что в мае 1894 г. училище закончила Клара Федровна Цейдлер, художница по цветам в фирме Фаберже и миниатюристка, преподаватель рисования цветов в Смольном институте и ЦУТР бар. Штиглица. Все перечисленные выше ученики — в будущем сотрудничали с фирмой Фаберже.

Было с кем в училище поговорить по-шведски. Отец Евгения Якобсона, золотых дел мастер Эдуард Якобсон, был родом из Ревеля и шведского проис­хождения, а мать Евгения Якобсона — шведка Ульрика-Жозефина Розендапь (в 1917 г. выехала на родину в Швецию) (9). Нам кажется, что рано или поздно Фаберже и Фредман-Клюзель просто неизбежно должны были встретиться.

Надо сказать, что и Клара Цейдлер, проживавшая в 1918—1944 гг. в Эстонии, затем выехала в Швецию, очевидно, вместе с Мартой Мусселиус (10; адрес Цейдлер в Швеции в конце 1940-х гг., с пометкой «через Мусселиус» — в записной книжке Евгения Фаберже).

В 1897 г. Борис Фредман-Клюзель отправился продолжать свое образова­ние в Королевскую академию изящных искусств в Стокгольме. Здесь он учится два года скульптуре у профессора модельного класса Иона Берьессона (11).

В письме заслуженному артисту императорских театров Б. Н. Давыдову от 22 авг. 1899 г. Борис сообщает, что его посыпают, как лучшего ученика, продолжать образование пенсионером за границу (очевидно, во Францию), с начала 1900 г., так как Академию в Стокгольме, сообщает Борис, он «закончил с медалью». К нашему удивлению, в архивах Королевской академии изящных искусств мы не нашли сведений о медали. Впрочем, это не столь важно. Интереснее то, что пишет молодой выпускник знаменитому артисту дальше: «Мне страшно неохота ехать, понимая, конечно, то многое, что я теряю; но я хочу быть актером! И буду, если Вы мне поможете найти какое-нибудь место и поможете добрым советом» (12). Не знаем, каким великим актером стал бы Фредман-Клюзель, но то, что он состоялся как скульптор — несомненно.

Справочник «Художники русской эмиграции. 1917—1941» (13) сообщает, что Борис Фредман-Клюзель учился у «профессора Тома в Карсруэ», а москов­ская газета «Раннее утро» 17 ноября 1912 г. сообщала, что Фредман-Клюзель «учился в Академии художеств по классу Тома». Итак, Карсруэ или Париж? Имеется фотография 1902 г., отправленнная Борисом брату Георгию из Пари­жа. Очевидно, все же Париж. Здесь важно и то, что, как и все будущие художники фирмы Фаберже, Фредман прошел европейское художественное обучение. Иногда кажется, что это было непременным условием для художни­ка, который нанимался в фирму Фаберже. Собственно говоря, и сам Карл Фаберже прошел школу Дрездена, Франкфурта-на-Майне, Лондона, Флоренции и Парижа.

Следует обратить внимание, что отец Бориса носил фамилию Фредман, а Борис, его брат и сестры — уже сдвоенную фамилию Фредман-Клюзель, по скольку их мать происходила из старинного французского дворянского роде Клюзель. И другой художник фирмы Фаберже, шведского происхождения по отцу, Гуго-Луи Гугович Эберг, также по матери был французского происхождения, но при этом еще и русским подданным, и потомственным почетные гражданином. В период революционных бурь Гуго Эберг срочно вернулся в подданство шведского короля и с большим трудом, почему-то через Сибирь к Индию, выехал сначала в Париж, а затем, после второй мировой войны, вернул­ся в Швецию. Жена Эберга была Марсель Перашон, дочь крупного парижского ювелира. С этой парой Евгений Фаберже часто общался в 1920—1940-х гг. в Париже (14).

В психологической драме Генрика Ибсена «Привидения» (1881 г.) описано проявление наследственных черт в характере последующих поколений. Мы хотим понять, как влияют национальные черты характера (менталитет) на творчество художников ювелирного искусства, которое по определению ин­тернационально. Ведь бриллиант не имеет национальности.

Из 66 фамилий художников, скульпторов и специалистов фирмы Фаберже, приводимых в мемуарах главного мастера фирмы Франца Бирбаума (15), мы определили 36 русских, троих латышей (Либерг, Курц, Скильтер), троих швей­царцев (Бирбаум, Жаккар, Маттеи), двоих эстонцев (Тимус и Пест), четверых шведов (Фредман-Клюзель, Эберг, Лкобсон, Мусселиус). Кроме них, еще «рус­ский француз», как он себя называл, Артемий Обер, итальянец Луиджи Буцци, поляк Мечислав Кулеша, еврей Лейзер Стрих. Остаются еще 13 балтийских немцев и немцев из Германии, к коим мы относим и Карла Фаберже, и его брата Агафона. Последних можно определить как «обрусевших немцев французского происхождения со скандинавской кровью». Впрочем, такое определение услов­но. Например, у скульптора Георгия Малышева мать лютеранка (латышка или немка, отчего Малышев и уехал в 1922 г. в Ригу). Художница Шишкина, урож­денная Голиневич — белорусско-литовского происхождения, У Фредмана, Эберга и Савицкого — матери француженки, причем у Савицкого мать — урожденная Демулен, из той же Пикардии, откуда родом клан Фаберже. Мы отклонились в поиски национальных корней, чтобы отметить два обстоятельства. Во-первых, в исследованиях по тематике Фаберже подчеркивается значение национального фактора. При этом, многое зависит от того, какой национальности сам автор исследования. Англичанин Бэйнбридж много рассказывает о вкладе англичан в успех фирмы, и по-своему он прав. Финская исследовательница Улла Тилландер непременно отмечает, что две трети работников фирмы были финского проис­хождения, не приводя, впрочем, никаких доказательств. Действительно, среди руководителей мастерских примерно две трети финны, но полного списка работников мы не имеем. Тем более сомнительно, чтобы две трети работников были финнами в Московском отделении, в Одессе, Киеве, Лондоне. Немецкие исследователи напомнят, что прежде чем прибыть в Россию в 1796 г., гугеноты Фаберже прожили в Германии 111 лет и домашним языком в России в семье ювелира был немецкий, а сам Карл Фаберже был старостой петербургского Немецкого собрания. Русские исследователи смело называют Фаберже «великим русским ювелиром», подчеркивают русское происхождение Михаила Перхина (смотри БСЭ, 1-е изд., 1956г.), но забывают при этом, что отец Перхина был карел. Во-вторых, отметим, что ювелирное искусство активно развивается имен­но в империях, а империя — это плавильный тигель наций. Именно из империй выходят космополиты, «граждане Земного шара». Фаберже и Фредман-Клюзель могли бы себя называть «европейцами», как величал себя поэт Максимилиан Волошин (его мать была немкой), но Фаберже называл себя русским художни­ком-ювелиром, а Фредман-Клюзель, гордясь своим французским дворянством и не забывая, что отец его швед, а бабушка немка, все же был православным человеком, русским в душе. Поэтому главное не в том, кто ты по документам, а какую национальную культуру ты исповедуешь. Такая самоопределенность по­зволяет лучше понять другие национальные культуры.

В номере от 25 октября 1952 г. парижская газета «Русский путь» в некрологе, посвященном Александру Фаберже, отмечала: «Это был человек родст­венный богеме, преисполненный того чувства всемирного братства, которое рождается от постоянной близости к высшим культурным ценностям, к верши­нам человеческого творчества, не знающим узких национальных границ» (16). Это верно: Леонардо да Винчи для художников всех наций один, как один Фаберже для ювелиров всего мира.

Искусствовед Ольга Базанкур, с симпатией относящаяся к творчеству Бо­риса Фредман-Клюзеля, как-то писала: «Упреком направлению развития при­кладного искусства школы Общества поощрения художеств можно поставить то, что оно еще мало самобытно, чересчур международно, в ущерб родному русскому. Конечно, для ясного уразумения своего — необходимо изучать и чужое, но надо, чтобы это чужое не преобладало, а служило лишь ступенью» (17). Александр Бенуа писал о самобытности и самодостаточности британской живописи. Можно ли говорить о самодостаточности русского ювелирного ис­кусства эпохи Фаберже? Думается, время ответило на этот вопрос, подарив нам само понятие «стиль Фаберже». Впрочем, это понятие признается не всеми.

Франц Бирбаум отмечал: «Стиль создается сочетанием двух факторов: национально-художественного творчества и культурных потребностей эпохи. Создается он не одним человеком, а целыми поколениями. Национальный стиль не выработается у нас, пока не будет художников, проникнутых русским творческим духом и современной культурой». Таким образом, «стиль Фаберже», по Бирбауму, это не стиль одной только известной фирмы, это стиль русской национальной ювелирной школы последней трети XIX — начала XX века. Этот стиль не создан одним человеком, Карлом Фаберже. Он только дал название стилю. Этот стиль выработался усилиями ювелиров знаменитых российских ювелирных фирм и лишь наиболее последовательно выражен в творчестве художников фирмы Фаберже. Скульптор и художник Борис Фредман-Клюзель мог бы гордиться тем, что принадлежит к «школе Фаберже». Заметим, что само указание в словарях, что художник работал в фирме Фаберже, является своего рода первоклассной аттестацией.

Напомним еще о троих шведах, работавших у Фаберже. Первый — это руководитель международного отдела фирмы Пауль Бломериус (1844—1926), из семьи московских аптекарей. Полиглот, он вел международную переписку и выполнял другие самые сложные поручения. Как пишет Г. Ч. Бэйнбридж, Бло­мериус был живой связью Дома Фаберже все последние годы, особенно связью с заграницей. Своими успехами в международных делах фирма в большой степени обязана его энергии.

В 1878 г. Академия художеств посылает из Петербурга в Финляндское художественное общество диплом 1-й степени классного художника для Арвида Лилиелунда. Мы знаем о рисунках, проектах ювелирных изделий фирмы Фабер­же периода 1880-х гг., подписанных «А. Лили...», продававшихся на аукционе «Сотбис» несколько лет назад. Перебрав потенциальных претендентов на этот автограф, мы остановились на фамилии А. Лилиелунда.

Однокашник Бориса Фредман-Клюзеля по училищу бар. Штиглица петер­бургский швед Евгений Якобсон исполнил проект неких легендарных часов, выполненных уже фирмой Фаберже по заказу Эммануила Людвиговича Нобеля. Это были большие каминные часы, репродукция из камня бакинского Храма огнепоклонников. Огни на угловых башнях были изображены полыми кусками родонита в виде пламени, снабжены внутри электрическими лампочками. Храм покоился на скале, у подножия которой помещались горельефные аллегори­ческие фигуры торговли и промышленности (18). В особняке Нобеля на Лесном проспекте в Петербурге долгие годы висела картина художника Шильдера «Храм огнепоклонников». Картина осталась, а вот часов нет уже с 1918 г., с момента отъезда Э. Л. Нобеля в Швецию. Где эти часы?

Не найти также выполненных для особняка Нобеля большой вазы из родонита, поддерживаемой двумя фигурами стольников в костюмах времен Алексея Михайловича, и круглого нефритового стола с кариатидами из серебра в стиле «ампир». Обе вещи выполнены по рисункам главного мастера фирмы Франца Бирбаума (18).

Звездный час Бориса Фредман-Клюзеля

В жизни каждого художника есть свой звездный час, когда творческая энергия концентрируется на выполнении важнейшей творческой задачи и выплескивается наружу. Обнажается творческий нерв художника. Художник отдает все, на что он способен. В этот момент художник беззащитен и нуждает­ся в поддержке, а творение живет уже своей собственной жизнью. Иногда художнику удается настолько удачно воспользоваться благоприятной ситуа­цией, что кажется, что он превзошел самого себя. Но надо еще уметь использо­вать предоставленные возможности. Не все это умеют, ведь сколько творцов так и не сумели реализовать себя. Встретившись с Фаберже, Борис Фредман-Клюзель уже не упустил свой шанс.

Звездный час Бориса настал, когда он пришел к Фаберже. Они не могли не встретиться. Слишком много совпадений. Возьмем такой пример. Есть москов­ский адрес: улица Пречистенка, 13. Там в 1912 г. проживает Александр Фабер­же. И в этом же доме живет барон Бильдерлинг, многолетний партнер Нобеля. И там же живет профессор медицины, доктор Василий Васильевич Покров­ский, дядя писателя Михаила Булгакова, прототип профессора Преображенско­го в повести «Собачье сердце». А квартиру Александра Фаберже Михаил Булга­ков отразил в романе «Мастер и Маргарита», где есть и такой персонаж как «ювелирша де Фужере» (очевидно супруга Александра, художница Иоанна Фа­берже) . В том же 1912 г. Фредман-Клюзель активно работает в Москве и вполне мог быть в гостях у Александра Фаберже на улице Пречистенка, 13.

Прошло 10 лет с того дня, когда Борис увидел в витрине Фаберже в Стокгольме большую серебряную обезьяну. Наступил 1907 г. Следующий, 19О8 г., вновь был годом Обезьяны. Мир искусства узок. Вновь, как и в 1897 г., возни­кает журналистка Изабелла Гриневская. Фредман-Клюзель (почему-то именно он) выполняет ее скульптурный портрет. «Чудная вещь. Очаровательная голов­ка с опущенными глазами», — так отзывается сама Гриневская (правда, почему-то вскоре от собственной неловкости сама же разбивает бюстик) (19).

По нашему мнению, встреча Фаберже с Фредман-Клюзелем произошла в 190З—1906 гг. К сожалению, мы не можем указать более точную дату. Работа Фредмана для военных могла быть выполнением разовых заказов Фаберже (модели лошадей, военная атрибутика и вообще военная тематика для много­численных подарочных вещей, выполняемых Фаберже по заказам гвардии). Во всяком случае, только в 1907 г. молодым скульптором заинтересовалась журна­лист и искусствовед Ольга Георгиевна Базанкур (урожд, Штейнфельдт), сама обучавшаяся несколько позже в императорской Академии художеств (1911 г.) и активно пропагандировавшая творчество женщин-художниц. Из письма Фредман-Клюзеля г-же Ольге Базанкур от 1 января 1907 г. мы выясняем, что Борис работает в Петербурге. Он просит Ольгу Базанкур узнать, где можно получить «мастерскую, недалеко от театра», такую, «как, например, фотографа-художника Иоффе. Хочу сходить к нему и попросить, конечно, за деньги. А то нужно работать, а дома крайне неудобно» (2О). Скульптор жил в то время на Гороховой улице, 54, кв.18. Это, конечно, недалеко от театров, но ему нужно еще ближе.

Через месяц, в письме от 1 февраля 1907 г. Борис объясняет «причины, заставившие его положительно нигде не бывать»: «...Вы помните, я обещал приехать на „Мюссаровский понедельник", я не поехал по той простой причи­не, что был адски уставши. Потом каждое воскресенье, помня Ваше любезное приглашение, я собирался к Вам, но всегда получал спешную работу от Фаберже (разрядка наша. Это первое упоминание о Фаберже. — Ред.-сост.), так что воскресенье напролет до театра лепил. Вы помните, что я был занят ежевечерне в театре, так что времени для работы было сравнительно немного. принимая во внимание, что 3 часа в день уходит на уроки» (21). Непонятно, почему для Фаберже Фредман работал только по воскресеньем. Это можно объяснить только его уроками и ежевечерней занятостью в театре.

Молодого художника влечет не только сам театр как таковой. Среди служительниц Мельпомены и Терпсихоры он нашел свою музу. Звали ее Мария Николаевна. И когда Марию переводят служить на год в Москву, Борис с осени 1909 г. собирается переезжать в Москву. Но перед этим была еще большая работа по подготовке к выставке в Париже (22).

Итак, из письма Ольге Базанкур, мы выясняем, что Борис работает для Фаберже, но почему-то работа всегда спешная. Непонятно, занят ли он в театре в качестве зрителя или актера, или декоратора? Наконец, мы узнаем, что скульптор активно участвует в художественной жизни, посещает «Мюссаровские понедельники» художников. Было такое объединение художников, орга­низованное швейцарским меценатом Мюссаром. Располагалось оно в самом центре, на Английской набережной, в доме 6. Здесь он встречал своего соуче­ника по Училищу бар. Штиглица, Ваню Либерга; выпускника того же училища Михаила Рундальцева (обучался у Б. Б. Матэ в 1887—1892 гг.), только что получившего в 1907 г. звание академика-гравера; самого мэтра — профессора Василия Васильевича Матэ; художника К. Я. Крыжицкого, выполнявшего для Фаберже миниатюры для императорских пасхальных яиц еще в 1890 г. (в списке художников фирмы Фаберже, составленном Францем Бирбаумом, Кон­стантин Крыжицкий упоминается как миниатюрист).

Там же, в обществе «Мюссаровские понедельники» казначеем был уже извест­ный уральский художник и владелец камнерезного ателье и магазина Алексей Козьмич Денисов-Уральский, выдающийся конкурент Фаберже. Денисов был большим патриотом и знатоком камня, и именно от него Фредман мог услышать взволнованные рассказы о красоте русского камня. С Михаилом Рундальцевым Борис Фредман-Клюзель состоял в дружеских отношениях, что видно из перепис­ки, относящейся к 1912 г.: «Соберетесь в Москву, загляните, как я устроился и что делаю, — пишет Борис Рундальцеву, — Москва меня очень радушно приняла и балует даже не по заслугам! Я очень счастлив, что покинул Северную Пальмиру и перекочевал в первопрестольную. Если услышите, кому нужна мастерская — моя в Питере освободилась» (23). Из того же письма мы узнаем, что Борис имеет «небольшую, но интересную коллекцию картин», среди которых хочет иметь и произведения Рундальцева. (Следы этой коллекции утрачены. — Ред.-сост.)

Участвует Борис и в работе Товарищества художников, где встречается с молодым Георгием Савицким, художником и скульптором-анималистом фирмы Фаберже, выполнившим модель знаменитой группы «Ледовоз», хранящейся в Минералогическом музее в Москве. Там же он вновь видел Михаила Рундальце­ва — гравера фирмы Фаберже (24), профессора С. М. Зейденберга, учителя Евгения Фаберже.

Как театральный художник, Фредман-Клюзель не мог не встретиться в Петербурге с Карлом Фаберже. Возможно, и встреча их произошла в театре. Фирма выполняла много изделий как по заказам самих артистов, так и по заказам их поклонников. Агафон Карлович Фаберже был лучшим другом Ма­тильды Феликсовны. Еще лучше знал балет и всех балетных артистов Евгений Карлович Фаберже. Сын композитора и дирижера императорских театров Направника, Владимир Направник служил в Камеральном управлении Кабинета его величества и каждый день общался с представителями фирмы Фаберже по вопросам выполнения ювелирных подарков. Евгений Фаберже удачно выпол­нял акварельные портреты артистов, особенно ему удавались женские образы в романтическом духе. В 1950-х гг., в Париже, посетив сестру Фредман-Клюзеля, Евгений Фаберже рассматривает фотографии с работ Бориса и отмечает в записной книжке: «8. 07. 56 г. Был на заседании в Русском Консульстве по случаю убийства царской семьи. Была М. О. Фредман-Клюзель, которая взяла меня с собой. Показала много работ Бориса Оскаровича. Очень талантливый скульптор» (25). Заметим, кстати, что Борис Фредман-Клюзель выполнял модели для Королевской фарфоровой мануфактуры в Копенгагене. Возможно, Евгений видел и эти работы.

Все члены семьи Фаберже любили и знали театр. Александр Фаберже имел широкие знакомства в московских театральных кругах, многие артисты были постоянными клиентами московского магазина фирмы. Николай Фаберже, про­живавший и работавший в Лондоне, был знатоком театральной и богемной жизни британской столицы. Во время своего пребывания в Лондоне Борис Фредман-Клюзель общался непосредственно с Николаем Фаберже, так как остальные сотрудники знали только английский язык.

Но никто из сыновей Карла Густавовича, ровесников Бориса Фредман-Клюзеля, не мог сравниться в знании искусства театра с Карлом Фаберже. Руково­дитель Этнографического отдела императорского Русского музея, проф. Н. Могилянский, на правах близкого друга Карла Фаберже, писал в некрологе, опубли­кованном в парижской газете «Общее дело»: «Тонкий любитель искусства во всех областях, любитель музыки и хорового пения, он (Карл Фаберже. — Ред.-сост.) сохранил в своей изумительной памяти массу воспоминаний из истории музыкальной жизни Петербурга, былой итальянской оперы в Большом театре Петербурга с Аделиной Патти и Энрико Тамберлинком во главе, истории петербургских меценатов и т. п.» (26). Можно добавить и более поздних итальян­ских звезд, например, красавицу Лину Кавальери, для которой был выпол­нен московским отделением фирмы и конкретно гравером Мечиславом Куле­шей, некий легендарный золотой кубок (сведения из записной книжки Евг. Фаберже — архив Татьяны Фаберже). Карл Фаберже был живой историей русского театра.

Любимой игрушкой Карла Фаберже был детский калейдоскоп. Он любил его крутить и зарисовывал понравившиеся узоры. Пригласив к себе Бориса Фредман-Клюзеля, Карл Фаберже в очередной раз повернул калейдоскоп, на этот раз «калейдоскоп жизни», и нашел особенно удачный мозаичный узор. Вот так из мозаичных картинок биографий художников складывается единая кар­тина творческой жизни фирмы Фаберже.

Но балетный цикл Фредмана был еще впереди. 1907 г. в сотрудничестве Фредмана с Фаберже закончился командировкой скульптора в Лондон. В бри­танской столице Борис использовал предоставленный ему шанс и прославил не только русское, но и шведское искусство. Ведь скульптуре его учили именно в Стокгольме.

Революция 1905 г. в России послала многих русских художников на Запад. «Недаром княгиня Тенишева, не находя в России достаточно безопасного убе­жища для своих драгоценных коллекций русской старины и достаточно куль­турной и образованной публики, выставила их в Париже в декоративном музее Лувра, причем в самую глухую летнюю пору выставка всегда была полна посетителей», — пишет петербургская газета (27). Кстати, эти выставки были не бесполезны для пропаганды русского национального искусства. «На Западе, в Париже особенно, установилось мнение, что русское искусство подражатель­но, что самостоятельного в нем ничего нет. Однако эти образчики нашего национального творчества, собранные княгиней, доказывают совсем другое, обнаруживая именно бездну оригинального и совершенно своеобразного и самостоятельного народного вкуса. С изумлением останавливаешься перед этими кружевами, материями, эмалями, серебряными изделиями такой тщатель­ности, богатства и чистоты отделки, которую мы и не подозревали в столь мало культурном народе», — пишет «Figaro» (28). Выставки княгини Тенишевой подго­товили триумф дягилевских «Зимних сезонов», успех которых разделил и Борис Фредман-Клюзель. Но это было позже. Тогда же и придет к Фредману титул «художника балета», которым он назван в отчете об осенней выставке 1913 г. Товарищества художников (29). Впрочем, первые исторические концерты, уст­роенные Дягилевым в Гранд-Опера прошли именно весной того же 1907 г. Тогда еще никто не предвидел, какой громадный переворот сделает в жизни Парижа, в парижских модах и вкусах русский балет.

Как отмечал журнал «Столица и Усадьба» (№ 12, 1914): «Парижские комерсанты и содержатели гостиниц и ресторанов могли бы поставить Дягилеву еще при жизни бронзовый памятник, так как именно ему обязаны тем, что парижский весен­ний сезон вдруг приобрел громадный интерес и возник как феникс из пепла».

Фредман-Клюзель — любимый художник английского короля

1 декабря, в день рождения английской королевы Александры — супруги короля Эдуарда VII, для короля не существовало остального мира. Все делалось для того, чтобы развлечь, восхитить и удивить королеву. Так пишет Г. Ч. Бэйнбридж. Свое почтение королеве супруг свидетельствовал с помощью подарков «от Фаберже». Для этого он был уже достаточно опытен. Неизвестно, кто приучил короля дарить ей вещи Фаберже — сама королева, сестра русской императрицы Марии Федоровны, или же это была собственная идея короля, обладавшего изумительным художественным вкусом и сразу отличившего рабо­ты Фаберже из многочисленных предложений, поступавших ко двору.

Ко времени правления королевы Александры уже установились неписаные законы, не менее жесткие, чем официальные. Никто не имел права дарить ее величеству никаких личных ювелирных вещей. В этом отличие конституцион­ной монархии от абсолютной — налогоплательщик должен знать, как живет ко­роль. Бещь-подарок не должна была демонстрировать свою стоимость, но непременным правилом было совершенное мастерство. Таким критериям удов­летворяли именно вещи «от Фаберже».

Через день после дня рождения королевы газета «Таймс» сообщала: «Вели­колепная коллекция королевских подарков была выставлена для обозрения и к восхищению приглашенных» («Таймс», 3 декабря 1907 г.) (ЗО).

Король всегда старался пополнить коллекцию королевы, но всегда, нахо­дясь в Сандрингаме, не уставая повторять: «У нас не должно быть копий». Неповторимость — это одно из коренных отличий Фаберже от конкурентов. Он не любил серийной продукции, быть может и более прибыльной.

Одним из постоянных покупателей Лондонского магазина Фаберже был сэр Рэй Ланкастер, ученый. Его, как и королеву, интересовали изображения животных, птиц и рыб. Именно он выдвинул идею — заказать владельцам племенных животных портреты своих питомцев и выполнить их в камне, приближаясь по цвету возможно ближе к оригиналу.

Леди Кеппель, известная своей близкой дружбой с королем, устроила изготов­ление моделей сандрингамских животных для коллекции королевы. Сюда вошли не только легендарный Персимон — победитель дерби, но и любимый терьер коро­ля Цезарь, и еще две собаки. Моделями должна была стать вся Сандрингамская ферма — телочки, волы, куры, индюки, лошади-тяжеловозы и даже свиньи.

Стали искать достойных скульпторов-модельеров. Обратились к Фаберже. Анималист-скульптор Малышев был занят по основной работе на Монетном дворе и готовил дипломную работу в Академии художеств (закончил в 1908 г.). Илимская продолжала обучение в училище бар. Штиглица. Зверей и птиц для Фаберже она начнет лепить в 1910-х гг. Георгий Савицкий напряженно учился в Академии художеств. Скульптор-анималист Василий Грачев, прекрасно лепив­ший лошадей, умер в 1905 г. Другой анималист Август Тимус был занят на Императорском фарфоровом заводе. Кандидатура Бориса Фредман-Клюзеля подходила со всех сторон. Все знали, что летом того же 1907 г. он успешно лепил модели лошадей для музея гвардейского Павловского полка, и его хвалил сам Паоло Трубецкой. Мир искусства узок. Все знают все обо всех. В компании с Фредманом в Сандрингаме работал швейцарский скульптор Франц Лютигер (именно он выполнил модель призового скакуна барона Ротшильда) (31) и англичанин Альфред Покок.

Но пока кандидатура Фредмана рассматривалась и согласовывалась для поездки в Лондон, сам скульптор работает по схожей тематике, как бы гото­вясь к Сандрингаму и совершенствуя свое ремесло. Впервые он проводит лето в летних лагерях Павловского полка, и ему здесь очень по душе. Радостно сообщает он 10 июня 1907 г. Ольге Базанкур, что фотографии с его статуэток так понравились, что «будут повешены в Музее Павловского полка... Хочу лепить конную статуэтку, и мне предложили чудную натуру в одном из кавале­рийских полков» (32). Таким образом, прежде чем подступиться к Персимону, Фредман прошел школу русской лейб-кавалерии.

Через полтора месяца он сообщает своему корреспонденту следующую новость: «Спешу поделиться маленькой радостью: вылепил группку „борющих­ся корову и бычка" и всем она очень нравится. Говорят, что у меня талант лепить животных! Но сомневаюсь вообще, есть ли у меня этот талант. Просто, думается мне, способности! Не то я называю талантом! Ну да Бог с ним, пусть себе думают что хотят! Еще Трубецкой мне сказал, чтобы я занялся этим миром, так как видит способность во мне» (33).

Таким образом выясняется, что Фредман знаком с Паоло Трубецким, скульптором старше его на 12 лет и уже получившим известность своими импрессионистскими работами. Много говорили о его работе «Лев Толстой на лошади» (1900). Трубецкой понимал толк в лепке лошадей. Жаль, мы не знаем работ самого Трубецкого для Фаберже. То ли потому, что Трубецкой работал в Италии, то ли по причине нового для скульптурной пластики импрессионизма, не совсем приемлемого для Фаберже как поклонника классических стилей. Впрочем, работа Трубецкого все же присутствует в виде пасхального сюрприза в императорском платиновом яйце Фаберже 1910 г. Это модель-реппика памят­ника императору Александру III, выполненная Георгием Малышевым. Подлинный пьедестал этого памятника, установленного на Знаменской площади в Петер­бурге в 1909 г., выполнен по проекту архитектора Ф. Шехтеля (также сотруди-чавшего с Фаберже, согласно списку Бирбаума). В пасхальном яйце золотая модель всадника водружена на ляпис-лазуревый постамент. Следует, правда, признать, исходя из той же логики «участия в вещах Фаберже», что и Фальконе с его «Медным всадником» также присутствует в работах Фаберже — в виде золотой модели памятника на сапфировом постаменте в пасхальном яйце 1903 г. (также реплика Г. Малышева. —Ред.-сост.).

8 июля 19О7 г. Фредман сообщает Ольге Базанкур о своих новостях. Журналистка в это время в Италии: «Получил Ваше письмо из Милана и все не собрался Вам написать; был занят составлением очень нелегкого эскиза для Павловцев (Павловского полка. — Ред.-сост.). Наконец, составил два! И что бы Вы думали? Настолько понравилось, что заказали две вещи. Рылся в Интендант­ском музее и в восторге от этой чудной коллекции форм. Положение мое, как художника, теперь среди военных установилось, а знание форм и понимание духа дает мне возможность занять место старенького полковника, который был один и пожирал один весь заказ. Пока я ему оставил еще «конных», но и над этим работаю и думаю скоро выступить и с «конными». Сейчас начну работать эскиз для артиллерии, по мысли и трудности задачи вещь очень удачная, посмотрим исполнение. Задача такова: шесть лошадей вытаскивают орудие из оврага. Масса жизни, движения и силы. Уже сработал этюдную лошадь и нашли, что хорошо» (34). К сожалению, мы не нашли эту работу в музеях. Можно лишь напомнить, что группа «Лошадь, везущая глыбу льда» выполнена по схожему сюжету фирмой Фаберже в 1915 г.

В письмах скульптор просит «журить» его как можно больше, «уж больно я падаю духом!» Обилие восклицательных знаков в письмах Фредман-Клюзеля предполагает эмоциональную, экспрессивную натуру, творческую личность. Художник нуждается в моральной поддержке хорошего товарища. «Накопи­лось во мне снова много горечи и некому высказать всего. Вы меня как-то приободрили, влили масла в заржавевшую машинку... Мне так нужен был здесь Ваш совет!» У художника — сложное сердечное дело, он не может «отразить стрелы амура, тем более далеко не глупого и не такого разини» (34).

«Вы помогли бы мне в женской психологии, которую я мало знаю» (33). И это пишет художник, создавший портретную серию балерин. Тут либо скром­ность, непонимание собственных возможностей, заложенных природой и уче­бой, либо ощущение недостаточности знаний, жажда и колоссальная способ­ность к накоплению знаний, в том числе в психологии.

«Были у Трубецкого? Что он? Видели Немировича?» — спрашивает худож­ник. Он жадно интересуется делами своего собрата по скульптурному цеху. Немирович — это либо известный журналист, автор многочисленных романов, либо его брат — режиссер Владимир Иванович Немирович-Данченко, скульп­турный портрет которого Фредман выполнил в 1910-х гг.

Работая для военных, скульптор не забывает участвовать в выставках. Вот что сообщает петербургская газета от 16 сентября 1907 г.: «Осенняя художественная выставка. Скульптуры немного. Выделяется молодой Фредман-Клюзель в качестве прекрасного анималиста — рода скульптуры, по которому у нас в России почти нет специалистов (еще можно назвать некоторых, лепивших собак, лоша­дей, но на этом и кончаются сюжеты из животного мира). Фредман чрезвычай­но разнообразен: одинаково жизненны его фигурки собак, быков, также и людей, и портретные наброски» (35). Вот такая лестная характеристика. Карл Фаберже также читал газеты, да и сам знал, кто из анималистов на что спосо­бен. Он еще раз возвращается к кандидатуре молодого петербургского шведа.

Шведская тема в то время в Петербурге была у всех на устах. Скончался шведский король Оскар II. Не забывая о том, что он «Придворный ювелир Швеции», Карл Фаберже выполнил венок на гробницу покойного короля. «Венки лавровые и дубовые были укреплены на черную мраморную доску» (36).

«Король умер, да здравствует король!» Фаберже получает звание придвор­ного ювелира у преемника Оскара II, короля Густава V. Когда умирает в 1950 г. король Густав V, Евгений Фаберже посылает из Парижа письмо с соболезнова­нием, подписываясь титулом придворного шведского ювелира. Это звание он с гордостью носил всю жизнь.

Вторая новость 1907 г. в Петербурге: шведскому наследному принцу поды­скали невесту — великую княгиню Марию Павловну. По этому поводу оживле­ние в рядах ювелиров — все ждут богатых заказов на свадебные подарки. Кстати говоря, и Мария Павловна была не чужда прикладному искусству, посе­щала в Стокгольме Академию прикладных искусств. О ее недолгом пребывании в Стокгольме ходило немало анекдотов. Она сама дала тому хорошее объясне­ние: «В России жизнь была легкой, а людей понимать было сложно. В Швеции люди были простыми, а жизнь сложной» (37).

Август Стринберг был властителем дум петербургских дам. В январе 1906 г. состоялась премьера пьесы знаменитого драматурга «Фрекен Жюли» с Лидией Яворской (по мужу княгиня Барятинская) в главной роли. Для Бориса Френдман-Клюзеля тема женского коварства была знакома еще и потому, что его брат Георгий один занимался воспитанием дочери Нины, а мама этой дочери «хотела вкусить всех благ».

Мы так подробно останавливаемся на деталях, потому что не имеем пол­ной биографии Фредман-Клюзеля и создаем картину по отрывкам, кусочкам. Это мозаика, калейдоскоп. Такой метод применяла английская разведка в Первую мировую войну, анализируя разрозненную информацию из немецких провинциальных газет.

Итак, решение принято. По заданию Карла Фаберже Фредман-Клюзель едет в Лондон. Вот что он сообщает Ольге Базанкур в письме от 15 ноября 1907 г.: «Шлю Вам привет из Лондона! Вызван работать к королю. Завтра еду во дворец на целую неделю! Приняли отлично, предвижу много хорошего. Увидим­ся через два месяца» (38). 24 декабря (по старому стилю. — Ред.-сост.) Борис пишет письмо на бланке Сандрингамского дворца: «...Вы просите написать Вам фамилию моего заказчика? Знаю только, что его зовут его величество король Англии Эдуард VII! Живу здесь в холле и здорово работаю под личным наблюдением и похвалами моего высокого заказчика. Мой зоологический ассортимент пополнился 20-ю новыми моделями, выполненными здесь. Есть кое-что, что недурно мне удалось. Но что мне дороже всего, это те похвалы, которыми так щедро награждает меня этот славный и редкий король! Королева Александра вызвала меня сюда вторично, я уже был в Лондоне, прожив здесь более двух педель. Как Вам известно, я много работал королю в Петербурге, и вот в один прекрасный день получил приглашение немедленно выехать в Англию, чтобы лично представиться его величеству и исполнить его желание и на месте лепить его любимцев и моих друзей — четвероногих» (59). Скульптор благодарит журналистку за лестную для него статью. Очевидно, речь идет о заметке Ольги Базанкур в разделе «Художественной хроники» газеты «Санкт-пе­тербургские ведомости» от 20 декабря 1907 г.:

«Молодой скульптор Фредман-Клюзель работает в настоящее время под лич­ным наблюдением английского короля Эдуарда. За последние годы из Фредмана стал вырабатываться недурный анималист. Получив заказы от датской королев­ской фарфоровой фабрики, он обратил на себя внимание и короля Англии, выразившего желание иметь работы Фредмана со своих любимых животных.

Художник экстренно выехал в Англию, чтобы представиться королю и удостоился истинно королевского приема. Отношение короля Эдуарда к пред­ставителям искусств напоминает итальянских герцогов эпохи Возрождения и поражает нового человека. Фредман был приглашен королем на охоту и целый день провел в его обществе, стреляя фазанов. Также представлен был Фредман королям Норвегии и Испании и императору Германскому.

Благодаря своему высокому покровителю, молодой художник завален частными заказами и вернется во Францию не скоро» (40). Почему во Францию, а не в Россию — непонятно. Но так написано в газете.

Мир высшей аристократии в России был совершенно недоступен для про­стой публики и даже для художников и ювелиров, и общение с коронованными особами произвело на Фредмана незабываемое впечатление. Он никогда не забывал, что вторая часть его фамилии — «Клюзель» — французской дворян­ской крови. А у дворянина одна обязанность — служить королю. И Фредман-Клюзель нес эту службу честно — он творил. Так ему казалось. Так он думал. На самом деле он служил не королю, он служил Искусству.

Живя в Сандрингаме, скульпторы лепили животных по списку, составлен­ному королем. Во время работы они были одновременно как бы почетными гостями короля. Но в дни охоты работа, по приказу короля, прекращалась, и скульпторов приглашали на королевский завтрак и представляли их королеве, принцу и принцессе Уэльским и гостям. Тогда же Фредман и познакомился с будущим английским королем Георгом V, носившим пока титул принца Уэльско­го, и для которого работал так же честно, как для его отца. Вот что пишет о «сандрингамских буднях» сам скульптор:

«Благодаря особенному вниманию ко мне короля и его желанию мне добра, я был представлен лично королем Эдуардом королю Норвежскому, послу Гер­мании и королю Испании, со всеми здоровался „за руку" и чувствовал себя отлично в столь непривычном для меня обществе. Был приглашен королем на охоту и целый день стрелял с ним фазанов. Вообще, поражен любезностью короля ко мне.

Приеду, расскажу много интересного, так как писать долго не люблю! Домой вернусь не ранее середины января, так как приглашен работать ко многим лицам. Буду у Ротшильда лепить его знаменитых лошадей, после того как он увидел мой оригинал первой лошади Англии Persimon’a.

Этой моделью я завоевал все симпатии короля к себе.

Адрес мой в Лондоне: с/о C. Faberge Exop 48 Aavere Street Pikadilly London W» (41).

Из письма выясняется, что статья в петербургской газете построена на информации из письма Фредмана Ольге Базанкур. Неясно только, почему гер­манский посол превратился в германского императора. Заметим, кстати, что пребывавшие в ту пору в Лондоне норвежский и испанский короли были клиентами магазина Фаберже и оставили там немало денег.

Как рассказывает Г. Ч. Бэйнбридж, 8 декабря 1907 г., в воскресенье, на молочной ферме королевы Александры были выставлены готовые восковые модели для осмотра и критической оценки. Закончился просмотр поздравле­ниями короля в адрес Карла Фаберже: «Пожалуйста, передайте г-ну Фаберже, как я доволен всем, что он сделал для меня. Л указал художникам только одно-два места, где нужна переделка, в остальном же — работа великолепна». Король обладал безупречным вкусом.

Очевидно, у Фредмана был добрый характер. Животных он называет своими «друзьями», в то время как для короля это были «любимцы». Человек, который дружит с животными, не может быть злым. Животные и звери Фабер­же добрые, веселые. Тот же Бэйнбридж дает совет, как по признаку упитаннос­ти отличать вещи Фаберже: «Прежде всего они должны быть хорошо упитан­ными. Никто не купит тощую и грустную зверушку, когда можно купить веселое и сытое животное» (42).

После высочайшего смотра моделей, восковки были отправлены в Петер­бург, за исключением Персимона, которого отлили в серебре в Москве. Петер­бургские камнерезы исполнили модели из различных камней, цвета которых максимально приближались к цветам оригиналов. Каменные готовые фигурки отправились в Лондонский магазин фирмы, где их приобрел король Эдуард и подарил королеве Англии.

22 января 1908 г. петербургские «Биржевые ведомости» в рубрике «Около искусства» сообщали:

«Молодой скульптор Фредман-Клюзель, который в последнее время специ­ализируется на скульптуре животных, находится в настоящее время в Англии, куда приглашен от имени короля Эдуарда для лепки фигурок — портретов с его любимых животных. Король необыкновенно прост и милостив в общении. Окончательно покорил его сердце скульптор портретом первой знаменитости Англии лошади „Персимон". В Россию Фредман думает вернуться не скоро, так как кроме своего высокого патрона имеет массу частных заказов, в том числе у Ротшильда он должен лепить его знаменитых скакунов» (43).

«Персимон» проходит по товарным книгам Лондонского филиала фирмы Фаберже 29. 10. 1908 г. Продан он за 135 ф. ст. По курсу тех лет это 1285 руб., при стоимости вещи в 525 руб. Итого, прибыль фирмы составила 760 руб. Жере­бец был выполнен из оксидированного серебра на нефритовом пьедестале (44).

27 мая 1909 г. король приобрел в том же магазине фигурку из коричнево­го орлеца «Хоу Король Леса» (жеребец короля) за 73 ф. ст. (685 руб.), при стоимости вещи 365 руб. прибыль составила 320 руб. (44).

22 ноября 1909 г. король приобрел «Пенсионера Челси», фигурку из раз­ных камней за 49 ф. ст. 15 шиллингов, и еще двух утят, в связи с предстоящим 1 декабря, днем рождения королевы Александры. Покупая подарок королеве, король едва не столкнулся в магазине с королевой: она в тот же день купила за 70 ф. ст. фигурку «Охотничий пони ее величества „Железный герцог"». В русских деньгах цена пони составила 665 руб., при стоимости 335 руб. прибыль составила 330 руб. (44).

Очень долго делали любимую собаку короля терьера «Цезаря». Но зато и вещь получилась отличной. Эдуард VII умер в пятницу, на пасхальной неделе 1910 г. На похоронах короля его верный терьер шел в составе похоронной процессии. На ошейнике у него была гордая надпись: «Мой хозяин король».

Через полгода, 19 ноября 1910 г. леди Р. Гревиль приобрела за 35 ф. ст. (334 руб.) фигурку собаки «Цезарь», при стоимости 154 руб. прибыль составила 180 руб. Фигурка пса выполнена из белого оникса, на ошейнике из коричневой эмали та же сакраментальная фраза: «Мой хозяин король» (44).

7 ноября 1910г. уже новый король Георг V, готовясь ко дню рождения своей матери (первый день рождения без мужа и отца), приобрел у Фаберже столь любимых королевой Александрой каменных зверей: ослика серого халце­дона за 11 ф. ст. 15 шилл., бульдога коричневого агата за 38 ф. ст., двух обезьян коричневого агата за 41 ф. ст. и нефритовую коробку с живописными эмалевыми видами Сандрингама за 96 ф. ст. 1О шилл. (44).

Впервые принц Уэльский, будущий король Георг V, посетил магазин Фабер­же 20 декабря 1907 г. (в то время Фредман-Клюзель усиленно трудился в Сандрингаме) и купил «Белого медведя из белого халцедона на подставке из горного хрусталя» за 29 ф. ст., (275 руб.), при стоимости 85 руб. прибыль составила 190 руб. (44).

29 декабря 1907 г. король Эдуард VII купил у Фаберже обезьянку за 32 ф. ст. (304 руб.), при стоимости 120 руб. прибыль 184 руб. (44). Наступающий год был годом Обезьяны. Но на этот раз, в отличие от стокгольмской серебряной обезьяны, это была обезьяна из агата. Скорее всего, она выполне­на по модели Фредман-Клюзеля.

Скульптор собирался вернуться на родину в середине января, но вынуж­ден был задержаться. Вот что он пишет о причинах задержки в письме из Лондона от 4 февраля 1908 г.: «...родственники мои, у которых я жил в Дублине эти последние 10 дней, не давали мне возможности заняться перепиской.

Сегодня только что вернулся из зоологического сада, который считается первым в мире по количеству и качеству (животных. — Ред.-сост.).

Лепил орангутанга и должен сказать, что во время сеанса вспоминал уважаемую покойницу Надежду Александровну Лухманову, которая еще у Вас на журфиксе советовала написать мемуары „Мои натурщики".

Какой богатый материал для такого заглавия!

Вот думаю, скоро вернусь обратно и займусь „мемуарами"?

Ну а как Вы, добрейшая Ольга Георгиевна, поживаете? Что нового в Петербурге? Очень занят работами, так что с трудом собираю мысли. Хороши ли были балы художников? Если все будет благополучно с моими работами, то буду обратно в начале марта, хотелось бы поскорее вернуться в свою мастер­скую!» (45)

Что можно сказать по поводу этого письма? Очень жаль, что мемуаров «Мои натурщики» Фредман-Клюзель не оставил. Какой богатый материал остал­ся в памяти художника за время пребывания в Англии. Какой богатый «материал» воплощен в камне и серебре. Но может быть такие мемуары и существуют. Ведь архив скульптора не найден. Возможно, он хранится в Египте, там, где худож­ник провел последние годы.

Скульптор-анималист и художник Евгения Илинская

В рассказ о Борисе Фредман-Клюзеле уместно будет вставить короткую главу о системе подготовки художников в училище бар. Штиглица, поскольку сам Борис прошел школу пенсионерства за границей. Эта информация базируется на переписке Евгении Илинской с руководством Училища, где пенсионерка училища отчитывается о зарубежной командировке.

Евгения Петровна Илинская Андреолетти (1879—1953) активно сотрудничали с фирмой Фаберже как скульптор-анималист и художник-дизайнер. Проекты некоторых изделий для Фаберже имеются в фондах московской Оружейной палаты.

Отец Евгении Илинской был врачом и крупным общественным деятелем, действительным статским советником (что равнозначно генерал-майору), умер в 1907 г.

В ЦУТР бар. Штиглица Евгения поступала несколько лет, наконец поступи­ла в 1902 г., окончила учебный курс в 1910 г. и как лучшая ученица была послана за счет училища на стажировку в Париж (46). Евгения два года училась вместе с Александром Фаберже, который был вольнослушателем ЦУТР с авг. 1899 по 7 окт. 1904 г., но курс не закончил, имея очень хорошие оценки (46). Памятник «Кабан» работы Илинской стоит на берегу Женевского озера в Лозанне. После смерти жены Франца Бирбаума 1 июля 1918г. бывшей ученицы училища бар. Штиглица Екатерины Яковлевны Александровой, в следующем году Евгения Петровна выходит замуж за Бирбаума. Вместе с Францем Петровичем она преподает в Петергофской художественно-ремесленной школе при быв­шей Императорской Петергофской гранильной фабрике. С последним эшело­ном «русских швейцарцев», возвращавшихся на родину, Илинская вместе с Бирбаумом в мае 1920 г. выезжает на Запад. Но едет не в Швейцарию, а во Францию и работает на Руанской королевской мануфактуре, участвует в художественно-промышленной выставке 1925 г. в Париже. На той выставке была представлена продукция Петергофской гранильной фабрики, входившей тогда в состав Треста «Русские самоцветы». В 1938 г. в Париже Евгения Илинская подарила Александру Фаберже моторчик для обработки каменных изделий, и Александр Фаберже шлифовал на нем каменного бегемота. Этот бегемот был затем включен в книгу Абрахама К. Сноумана как вещь дореволюционной фирмы Фаберже.

Брак с Бирбаумом был формальностью. Таким образом Бирбаум, как швей­царский гражданин помог дочери действительного статского советника вы­рваться из России. За границей Илинская выходит замуж за русского скульп­тора Ивана Ивановича Андреолетти, усыновленного в свое время итальян­цем Джованни Андреолетти, художником, работавшим в России. Таким образом, не совсем прав Абрахам К. Сноуман, когда называет Илинскую «рус­ской итальянкой».

Интересны письма Илинской из Парижа, где она делится своими впечатле­ниями о прохождении зарубежной стажировки: «20 марта 1911 г., Париж. В поступлении моем в мастерскую скульптора-декоратора Верно, профессора Национальной школы прикладных искусств (где в качестве профессора в 1920-х гг. преподавал Борис Фредман-Клюзель. — Ред.-сост.), помог скульптор Малышев, товарищ Харламова (Харламов — русский художник, долгие годы работавший в Париже. — Ред.-сост.). Он провел в Париже уже два года, будучи послан за границу от Монетного Двора и только вчера уехал в Россию, что для меня очень грустно...

Буду посещать здешний зоологический сад. Он открыт для художников с 6 до 10 утра, когда закрыт для публики, что очень удобно, так как никто из гуляющих не будет мешать. Мне Малышев подарил утку, и представьте, она дрессирована как собака и даже лучше, так и бегает за человеком, а посторонних кусает» (47, лист 148). (Эту утку Илинская затем много раз лепила. — Ред.-сост.)

«18/31 мая 1911 г.

Кроме своей специальности и художественной стороны Франции, меня поражает красота здешних быков, коров. Я провела несколько времени нароч­но в одной деревне (Марлот, около Фонтьебло), чтобы сделать этюд быка и коровы (вспомним 1907 г., «бодающихся бычка и корову» Фредман-Клюзеля. — Ред.-сост.), а также соблазнителен был один теленок, вывезенный из Англии.

Очень удобно их работать, так как владельцы очень польщены тем внима­нием, которое я выказываю их животным, даже угощают вином...

Эскизы к композициям я работаю в Jardin des Plantes. Достать разрешение туда очень трудно, так как оно дается только ученикам Ecole des Beaux Arts и служащим в Севре и Гобеленах. Работать там нужно с 6 утра до 9, так как в 9 час. сад открывается для публики... Работать одно удовольствие и там так много не виданных мною животных, птиц и растений» (47, лист 157).

«10 августа 1911 г.

Время моей болезни я провела на даче у священника и делала этюды животных из пластилина, стараясь успеть в технике» (47, лист 152).

«Из Парижа (без даты. — Ред.-сост.).

В музее Bargello мною была замечена черепаха из бронзы, которая была покрыта такой интересной патиной, что положительно давала впечатление керамики. Эта черепаха дала мне повод сделать этюд жабы в той же упрощен­ной манере (вот откуда могут быть знаменитые каменные жабы Фаберже. — Ред.-сост.). Меня заинтересовали тона на этом этюде, поэтому один отливок взят мною в Париж, чтобы дать одному знакомому керамисту. В Париже мною был сработан этюд оленя. Это моя последняя работа в Jardin des Plantes, который для меня грустнее всего оставлять, так как в России никогда не найдешь такого удобного места для работы» (47, лист 166).

ПРИМЕЧАНИЕ

Система подготовки художников для фирмы Фаберже включала обязательное озна­комление с западным искусством и технологиями. При этом художники Фаберже одними из первых стали активно изучать и восточное искусство, в связи с необходимостью освоения восточного рынка. Сам пройдя школу обучения в Дрездене, Франкфурте-на-Майне, Лондоне, Флоренции и Париже, Карл Фаберже требовал таких же знаний и от своих сотрудников. Сила Карла Фаберже состояла не столько в том, что он и сам был сильный дизайнер, но скорее в том, что он был способен руководить большой группой разных по своей специализации и творческому потенциалу художников. Каждый знает, как это трудно — руководить группой творческих личностей, людей часто с непростыми характерами. Время обучения для Фаберже не имело значения. Учиться надо было всю жизнь. И художники учились. Карл Фаберже предоставил нм великолепные условия. На фотографии, запечатлевшей петербургскую студию фирмы, можно видеть многочислен­ные образцы — чучела животных и птиц, восковые и гипсовые модели, книги и увражипо специальности.

Другая особенность подготовки художников фирмы Фаберже состояла в том, что почти все они параллельно с работой для Фаберже преподавали по специальности. Есть простая истина в том, что преподавая, сам понимаешь лучше предмет. Молодежи присуща фантазия. Вот откуда художники фирмы брали тысячи идей. Если каждый из 30 штатных художников фирмы в течение года получал от своих учеников по 10 идей, то Фаберже их получал уже 300. Вот почему конкуренты не могли угнаться за Фаберже. Пока они осваивали одну заимствованную у Фаберже идею, тот выставлял в своем магазине еще несколько новых вещей. Фаберже всегда шел впереди. "Идущий вторым никогда не будет первым", — сказал Микеланджело. Многие говорили, что моду на каменных зверей, собирание их в коллекции, ввели русские великие княгини в начале XX века. Эту моду внедрил Фаберже. Он не ждал спроса, а брал его силой, силой своего творческого гения.

Каменные фигурки «Русские и английские типы»

В своих мемуарах Франц Бирбаум перечисляет «выдающиеся камнерезные произведения»:

«Нет возможности перечислить всех животных, послуживших темою для этих (камнерезных. — Ред.-сост.) скульптур, но нужно отметить, что поза их выбиралась по возможности компактной, как это предписывалось техникой материала.

Переходя к человеческим фигуркам, упомяну самые удачные из них. Юмо­ристическая фигура попа в шубе и меховой шапке и маляра с ведром и кистями за спиной. Удачным изображением пропорций тела достигалось крайне комич­ное впечатление. В фигуре маляра перепачканный красками и известкой кос­тюм был передан пестрым сибирским лазуритом и орской яшмой. Модели этих фигур исполнены скульптором Фредман — Клюзелем (разрядка Ф. Бирбаума)... В многочисленных фигурах мужиков и народных типах очень удачно переданы тулупы белорецким кварцем; разнообразные оттенки этого кварца позволяли передать как новые овчины, так и самые затасканные» (48).

Когда автор этой статьи посетил Стокгольм, то обратил внимание, что в Северном музее очень много моделей народных типов, представленных в дере­ве. Фигурки юмористического плана обыгрывают различные жизненные ситуа­ции. Есть даже типичный народный (вроде Джона Буля или Дяди Сэма). Это прибрежный швед, обязательно со шкиперской бородкой, с трубкой в зубах, с лукавством или хитринкой в глазах. Это несколько неожиданный тип. Ведь в сознании других народов шведы — мужественные, закаленные в битвах бойцы, викинга, не очень-то склонные к юмору. Юмор — это признак силы нации. Такие же веселые фигурки мы видим в музее корабля «Баса». Впрочем, это уже не фигурки, а деревянные, юмористические опять же, фигуры членов кора­бельной команды в полный рост. То, что мы считаем «русским юмором» в «Русских типах» знаменитой камнерезной серии Фаберже, оказалось типично шведской чертой. Возможно и в менталитете шведов заложено добродушное подтрунивание над собой и жизненными коллизиями. Был ли Фредман-Клюзель, петербургский швед-француз, таким юмористом? Подозрения на этот счет уси­лились, когда в Королевской Академии изящных искусств, где учился два года Фредман, мне показали небольшую статью про скульптора в «Шведском лекси­коне художников» (том 2). На небольшой фотографии изображен Борис Фред­ман-Клюзель в каком-то саду. Всей своей фигурой и одеянием скульптор очень напоминает знаменитого персонажа Чарли Чаплина. Грустный человечек. Тот же грустный юмор. Фредману было отчего грустить. Его отставили от родины. Он называл своей родиной Россию. Родился он в Петербурге. Но мало ли иностранцев рождается в России. Фредман всей душой воспринял русскую культуру и доказательство этой любви оставил в виде серии фигурок «Русские типы». К сожалению, мы знаем авторст­во Фредмана только относительно двух вещей — «Маляра» и «Попа». Возможно искусствоведческий анализ докажет авторство Фредмана и по другим имею­щимся фигуркам, которых мы к настоящему времени насчитали 55 штук.

Большой художник потому и называется большим, что ему подвластны разные направления творческой деятельности, и он не ощущает жесткой при­вязанности к стилям, более того, большой художник вырабатывает свою манеру и стиль. Он свободно чувствует себя в разных эпохах. Такого подхода требует и ювелирная специализация художника. «У нас не должно быть дубликатов.., — повторял английский король. С другой стороны, и жизнь так разнообразна, что целой жизни художника не хватит, чтобы отразить даже малую долю ее прояв­лений. Философ писал: «Природа не делает ни одного шага, который не был бы направлен в разные стороны». В разнообразии — сила «феномена Фаберже».

Несомненно, что юмор — это сильная сторона характера. Это подтвердят мно­гие социальные психологи. В русском юморе многое построено на воображении. Каменные юмористические фигурки Фаберже подтверждают это правило.

Скульптору Августу Тимусу, старшему технику-художнику Императорского фарфорового завода удавались карикатурные звери. В музее завода хранится серия фигурок зверей из фарфора. Оказывается, это не просто зверьки, — а карикатуры на членов Государственной думы. По моделям Тимуса камнерезы Фаберже выполнили много каменных животных и птиц. Значит, можно делать не только зверей, но и зверей-карикатуры людей. Это уже ближе к басням дедушки Крылова.

Спрос на каменные фигурки и камнерезные изделия был огромным. Бирбаум указывает, что «в пору усиленной деятельности в 1912—1914 гг. мастерская (камнерезная. — Ред.-сост.) насчитывала 20 человек мастеров, но не поспевала сдать нужное количество работ, и простые работы заказывались Екатеринбург­ским мастерским» (48).

Автор предисловия книги Г. Ч. Бэйнбриджа С. Ситуэлл хотел быть совер­шенно оригинальным, что встречается у искусствоведов, когда заявил:

«Статуэтки „Русские типы" привлекательны, но не заслуживают того, чтобы долго обсуждать их. По-моему, они наименее удачные произведения мастер­ских Фаберже, хотя и приятно напоминают иллюстрации Билибина к русским сказкам». При этом автор предисловия вступил в прямую полемику с автором рецензируемой книги/который, напротив, отдает этим фигуркам должное.

Сколько было этих фигурок? Бэйнбридж вспоминает:

«Агафон Фаберже рассказывал мне о двух фигурках. „Крестьянин и его жена", по его словам, самые хорошие из этой серии, однако, по всем сведени­ям, всего было изготовлено не более 30 русских типов. Кроме указанных выше, были также несколько фигурок „Английских типов": „Дворцовый страж" (из Сандрингамской коллекции), „Полисмен" и, возможно, еще две фигурки. Затем несколько персонажей из „Алисы в Стране Чудес": „Сумасшедший шляпник", сама „Алиса" и другие, возможно, с полдюжины. Интересно, где они?

Учитывая все это, представляется правдоподобным, что всего было изго­товлено не более 40—50 статуэток. Это ограниченное количество, а также уникальное качество (разрядка наша. Вот полемика Бэйнбрцджа с Ситуэллом. — Ред.-сост.) делают их чрезвычайно ценными экспонатами коллекции из-за их большой художественной и материальной ценности» (49). Остается согла­ситься с Г. Ч. Бэйнбриджем по существу определения камнерезных фигурок.

Конечно, многие пытались и пытаются повторить Фаберже. Некоторые попытки небезуспешны, особенно когда за дело берутся русские мастера.

Еще Абрахам К. Сноуман в гл. 7 «Камнерезные изделия» своей миографии о Фаберже сообщал, что во дворце Патти множество подобных составных фигу­рок из камня, которые были изготовлены под влиянием русской серии Фабер­же (50).

Фигурки эти, еще во времена Фаберже были весьма дороги, в диапазоне 500—1000 руб., что на сегодняшние цепы составляет 7—14 тыс. долларов. Аукционная и страховая стоимость фигурок несравненно выше, до полумиллио­на долларов («Варя Панина»). Поэтому приобретать такие вещи могли только состоятельные клиенты. К таким принадлежал Эммануил Людвигович Нобель. В списке камнерезных фигурок, составленных г-ном Александром Ю. Солодковым (Мюнхенский каталог 1986-1987 гг.) из 47 фигурок — 9 принадлежали Нобелю, три — королю Сиама (51). Нами найдены архивные документы, позволяющие утверждать, что 16 фигурок оплачены русским императором Николаем II. Это не значит, что именно 16 фигурок было у него в коллекции. Во-первых, архивные сведения отрывочны, отсутствуют генеральные товарные книги Фаберже. Во-вто­рых, царь дарил и сам получал камнерезные фигурки в виде подарков. Например, 5 февраля 1914 г. великий князь Николай Михайлович пишет Николаю II письмо:

«Вчерашний успех фигуры из резных камней, петербургского извозчика, работы Фаберже, дает мне смелость поднести другую, изображающую мужика с гармонью, по тонкости работы еще превосходящую извозчика» (52). Навер­ное, именно этот гармонист продавался на аукционе «Кристи» в 1980-х гг.

Мы не знаем, о каком извозчике идет речь. Это может быть извозчик под № 23 в списке А. Солодкова, из бывшего собрания леди Edward Peid, но может быть и «легковой извозчик», под № 46 в списке А. Солодкова, вещь 1914 г., из собрания Эммануила Нобеля. Что касается «гармониста», то в списке А. Солод­кова имеется таковой за № 41, 1915 г. из собрания Э. Нобеля. Возможно, было два «гармониста», один у Нобеля, другой — у царя, и даже по той же модели. Мы знаем, к примеру, трех «Джонов Булей»: приобретенного г-ном Станиславом Поклевским-Козеллом, в коллекции сиамского (теперь таиландского) короля и из бывшего собрания сэра Charles Clore.

Кроме Фредман-Клюзеля, известно авторство только двух фигурок. Это выполненые по дизайну Георгия Савицкого «Солдат Запасного полка 1914 г.» и «Ледовоз» (53). Обе фигурки в коллекции Минералогического музея акад. А. Е. Ферсмана. Поскольку нет правил без исключений, то и группу «Ледо­воз» мы относим к серии камнерезных фигур условно. Фактически здесь одна фигурка мальчика-ледовоза. Правильнее сказать, что это композиция. Здесь еще лошадь и сани с параллелепипедом льда. Имеется и серебряное исполне­ние этой же композиции, хранится в том же музее, а восковая модель этой группы последний раз демонстрировалась на персональной выставке Георгия Савицкого в Москве в 1940 г.

В беседах Агафона Карловича Фаберже с Г. Ч. Бэйнбриджем в 1937 г. выяснилось, что идея появления портретных фигурок возникла у великого князя Николая Николаевича. Он заказал шарж на королеву Викторию. «Фабер­же выразил сожаление по поводу того, что не сможет сделать этого, но так как ее величество была маленького роста, то он мог бы сделать ее еще ниже и, возможно, еще толще, а голову увенчать короной. Эту маленькую фигурку из жадеита я видел много лет назад в витрине одного из лондонских магазинов, но потом я потерял ее из виду» (Г. Ч. Бэйнбридж). Абрахам К. Сноуман дает иллю­страцию этой фигурки. Королева напоминает «Мамку» (кормилицу), фигурку, которая хранится в Оружейной палате Московского Кремля.

«Затем Фаберже пришло в голову, что статуэтка будет привлекательной, если изготовить ее из разноцветных камней, а не вырезывать ее из одноцветно­го камня. Так возникли русские национальные типы. Исполнив эту серию, Фаберже воплотил в камне целую фазу русской истории» (53). Если через тысячу лет кто-то найдет в раскопках несколько этих фигурок, то даже не обладая никакой другой информацией, он получит ясное представление об эпохе и людях рубежа XIX—XX веков.

Среди фигурок имеются портреты живых личностей: цыганской певицы Вари Паниной (есть серьезное основание полагать, что портрет Вари Паниной выполнил такой выдающийся знаток театрально-богемной Москвы как Фредман-Клюзель), два камер-казака: Кудинов и Пустынников, а также «Черкес» из личной охраны царя, «Пенсионер Челси» — наверняка портрет какого-то кон­кретного ветерана. Дворник дома № 24 по Морской улице — это не какой-то унифицированный образ, а конкретный человек. То же и полицейский — это персонаж, ежедневно стоявший на углу Гороховой и Морской улицы. Моделями солдат служили наверняка какие-то реальные солдаты. Всего военных и моря­ков, включая бравого ветерана Челси и камер-казаков, и полицейских, и матро­сов, имеем 14 фигурок. Многие солдаты и офицеры не шаржированы, а доволь­но реалистичны. У них нормальные, а не увеличенные сапоги, тщательно разработаны элементы амуниции. В традициях русских царей было иметь в своем кабинете модели военных в форме разных полков, но каменные фигурки были только у последнего царя. Журнал «Столица и Усадьба» в № 9 за 1914 г. сообщает следующую новость: «... Одна из петербургских ювелирных фирм изготавливает статуэтки из цветных (не драгоценных) камней: нефрита, яшмы, оникса и даже гранита. Между прочим, по заказу государя императора изготав­ливаются военные формы, и эти статуэтки будут храниться в архивах, как наиболее прочные документы. Это своего рода папирусы, которые в сотни раз долговечнее современной бумаги, истлевающей уже через сто лет.

Эти каменные документы, понятно, не красятся, а подбираются камни нужных цветов и из них составляется статуэтка».

В начале 1950-х гг. в Объединенном хранилище пригородных музеев в Пав­ловске было более полудюжины таких фигурок. Сейчас осталось только три.

Приходится сожалеть, что скупая императрица Александра Федоровна не заказала каменной фигурки «святого человека» Григория Распутина — «злого гения империи». Ведь заказал же великий князь Николай Николаевич шарж на королеву Елизавету. Интересно было бы видеть, как художники справились бы с распутинской темой. Уместно напомнить, что один из художников, сотрудни­чавших с фирмой, Иван Гальнбек, именно в этот период сотрудничает с сатири­ческими журналами, а другой художник, Евгений Якобсон, оставил альбом с юмористическими рисунками быта сотрудников фирмы.

Появление новых, не известных еще, но настоящих фигурок Фаберже маловерятно, но не исключено. Так, к примеру, появилась через несколько столетий в семье Бенуа картина кисти гениального Леонардо да Винчи. В 1970-х гг. один раз появилась и исчезла в частной коллекции великолепная фигурка «Богомолец». Исследователи никогда не говорят «нет», а говорят, что «плохо искали».

Олег Агафонович Фаберже в своих мемуарах «Блестки», изданных на шведском и финском языке в 1991 г., а на русском — в 1994 г., приводит следующий факт, располагающий к пространным размышлениям:

«Из всех ценностей, таким образом уплывшим из нашего дома (речь идет о продаже на Запад четырех скрипок, во главе со скрипкой Гварнери, богатого жемчужного колье и других ценных вещей — с целью выкупить свою же коллекцию почтовых марок в Пондоне. — Ред.-сост.), я больше всего жалею о восьми фигурках Фаберже, представляющих русские типажи. Они долгое время стояли в бюро в розовой гостиной, и я помню их очень хорошо: боярин (№ 13 в списке А. Солодкова), кучер (№ 18), полицейский (№ 20), солдат на посту (№ 17), плотник, проверяющий, остро ли заточен у него топор (№ 14), дворник в переднике и с метлой (№ 11), возвращающаяся из бани женщина с веником (№ 3О) и, наконец, лучшая из всех фигурка — пьяный танцующий крестьянин (№ 25).

Они исчезни навсегда, — продолжает Олег Фаберже, — так же как и некий г-н Марчук, которому доверили эти уникальные фигурки, чтобы он продал их в Америке ради спасения коллекции (почтовых марок. — Ред.-сост.). Единствен­но, что мы слышали о нем после войны, это то, что в Нью-Йорке он открыл свой собственный антикварный магазин!» (54)

В апрельском номере 1938 г. журнала «Connoisseur» Г. Ч. Бэйнбридж впе­рвые публикует «фигурки Фаберже из русских цветных камней» в количестве 11 штук. Из них шесть фигурок из «розовой гостиной», упоминавшиеся Олегом Фаберже. Кто предоставил Бэйнбриджу эти фигурки для иллюстрации статьи? Может быть, эта статья была инспирирована самим Агафоном? Из списка, приведенного Олегом Фаберже, шесть фигурок ранее, до революции принадле­жали Николаю И. Как они попали к Агафону? Можно прдположить, что он, будучи в 1922—1927 гг. уполномоченным Гохрана (Государственного хранили­ща ценностей) по Петрограду (с 1924 г. — Лениграда), мог сам купить в антиквар­ном магазине вещи своей фирмы. О том, что такие вещи предлагались для продажи в том же самом магазине Фаберже на Морской улице (в советское время — улице Герцена), знают многие. Долгие годы там размещался антиквар­но-ювелирный магазин. Общеизвестно, что Агафон Карлович был неудержи­мым коллекционером и конечно понимал цену таким фигуркам.

Еще в 1925 г. фигурка камер-казака Пустынникова находилась в Павлов­ском дворце-музее, вместе с его «братом» камер-казаком Кудимовым. В списке Солодкова Пустынников числится как происходящий из бывшей коллекции Арманда Хаммера. Значит, то, что не сумел купить Агафон Фаберже, купил, но уже из музейных запасников американский миллионер Хаммер.

Очевидно, комиссионер Марчук все фигурки Агафона Фаберже продал в конце 1930-х гг. коллекционеру сэру Б. Сидсу (Ш. Зеейз). В настоящее время лучшая из них, по оценке Олега Фаберже, «Танцующий мужик» принадлежит коллекции журнала «Форбз» в Нью-Йорке.

Г-н А. Солодков, используя журналы Лондонского отделения из архива Татьяны Фаберже, приводит сведения о четырех фигурках, проданных через Лондонское отделение фирмы в 1908 г. («Джон Буль»), 1909 г. («Дядя Сэм» и «Пенсионер Челси») и 1913 г. («Моряк»). Отметим, что «Дядя Сэм», естественно, никакой не «русский» и не «английский тип». Жаль только, что Фаберже не выполнил серии «американских типов». Ему помешала революция, а богатые заказчики в Америке были. Недаром большинство фигурок Фаберже сейчас хранятся именно в коллекциях Америки. Из фигурок «вдвойне» шведских, упо­мянем уже известного «Маляра». Модель его выполнил швед Фредман-Клюзель, а принадлежал этот «Маляр» другому шведу — Эммануилу Нобелю.

Из 20 фигурок, по которым имеются сведения о дате изготовления, заказ­чике, цене, инвентарном номере и описание вещи из счета, предъявленного фирмой, самой старой является фигурка «Мамка». «Мамками» в России называли кормилиц, 7 декабря 1895 г. государь император оплатил следующую покупку: «1 мамка, жадоит, глаза розы (бриллианты, огранки «роза». — Ред.-сост.), 3 руб(ина), в повойнике ... 75 руб.» Повойник — это русский женский головной убор в виде кички. Носят его по будням, а праздничный повойник — это кокошник. Очевидно фигурка «Мамки» предназначалась в подарок кормилице великой княгини Ольги Николаевны, родившейся летом 1895 г.

Другая «Мамка» была куплена царем через 15 лет.: 22 декабря 1910 г. По счету: «Фигура „Мамка" № 20993 ... 250 руб.» По нашему мнению, это именно та самая фигурка, которая поступила в коллекцию Московской Оружейной пала­ты из дворцового имущества в 1922 г. Высота фигурки 4,8 см, материалы: сапфиры, нефрит, орлец, халцедон, ляпис-лазурь, обсидиан. Техника: резьба (56). В списке А. Солодкова эта фигурка проходит под № 8 и называется «Кухарка» (?). Ее можно было бы назвать кухаркой при наличии хотя бы поварешки, но это «Мамка» — кормилица.

В России имеется еще пять фигурок: две, как уже упоминали выше, «Сол­дат Запасного полка 1914 г.» и «Ледовоз» в Минералогическом музее акад. А. Е. Ферсмана; три фигурки: «Солдат Преображенского полка», «Казак в чер­кеске» («Черкес») и «Камер-казак Кудинов» в Павловском музее-заповеднике под Петербургом.

Имел ли Фаберже конкурентов в этой группе изделий? История однознач­но отрицательно отвечает на этот вопрос. Акад. А. Е.Ферсман, по свежим сле­дам, еще в монографии 1920 г. «Самоцветы России» отмечает, что в предрево­люционной России были только три камнерезные фирмы: Берфеля, Фаберже и Денисова-Уральского. Он даже не упоминает фирму Авенира Сумина, поставщи­ка императрицы Марии Федоровны (звание с 1913 г.), выдающегося камнереза. Но Берфель, как мы знаем по Бирбауму, выполнял камнерезные заказы Фабер­же, до появления у Фаберже собственного камнерезного производства, а затем, в начале Первой мировой войны, фирма Берфеля и вовсе перешла в собственность Фаберже. Об этом пишет в своей записной книжке Евгений Фабер­же: «Фирма Берфеля принадлежала нам» (14).

Конечно, Денисов-Уральский был серьезным конкурентом. Но критически оценивая свои способности как скульптора-модельера, Денисов-Уральский при­глашал для моделирования своих фигурок специалиста от Фаберже, скульпто­ра Георгия Малышева. Так, в серии «Воюющих держав» 1916 г., выполнена фигурка Франции в виде молодой женщины. Крупнейший искусствовед, био­граф Денисова-Уральского, проф, Борис Павловский в монографии 1953 г., посвященной творчеству уральского камнереза (58), указывает на известную фигурку «Запасного солдата» из коллекции Минералогического музея, как при­надлежащую Денисову-Уральскому. Такая ошибка объяснима. Фамилия Фабер­же в те годы была под запретом. Акад. А. Е. Ферсман умер в 1945 г. Происхож­дение вещи никто толком не мог объяснить. Серия же «Воюющие державы» была широко известна. О ней даже упоминает в своем романе «Лезвие бритвы» писатель Иван Ефремов. Неудивительно, что вещь приписали Денисову-Уральскому. В те годы прославляли все русское и русских мастеров, несмотря на то, что Денисов-Уральский умер в полной безвестности в 1926 г. на собственной даче в Финляндии, в 80 км от Ленинграда.

Еще одну причину отсутствия достаточного количества таких фигурок объясняет Франц Бирбаум — «неоткуда было взять опытных мастеров». Такие мастера как Дербышев, Кремлей, Роберт Песту (уехал на родину в Германию в связи с началом Первой мировой войны) появляются не каждый год. Далее Бирбаум отмечает, что «камнерезная мастерская просуществовала до 1917 г., когда ее пришлось закрыть за недостатком как материалов, так и мастеров, мобилизованных в разное время» (59). Мобилизованы в армию Кремлев и Дербы­шев, погибший при взятии Львова. В 1915-1916 гг. обязанности помощника Кремлева, а затем старшего мастера выполнял Николай Иванович Кульков, тоже екатеринбуржец, выпускник Екатеринбургского художественно-промышленно­го училища. В те же года скульптором, модельером-анималистом работал Миха­ил Дмитриевич Раков (60). Пожалуй, это все, о ком можно сказать достоверно. Помимо уже упоминавшихся пяти фигурок Минералогического музея и Павловского музея-заповедника и фигурки 1895 г. «Мамка», список А. Солодкова можно дополнить еще двумя фигурками, найденными в архивных счетах:

«10 апреля 1908 года государь император уплатил 525 руб. за статуэтку «Поп», № А 16128. Именно эта статуэтка выполнена по модели Бориса Фредман-Клюзеля, как сообщает Ф. Бирбаум (если же, конечно, не было еще одного «Попа». —Ред.-сост.).

8 декабря того же 1908 г. царь приобрел «фигуру дворцового гренадера из разных сибирских камней и чеканного золота», № 17986 за 925 руб.

Напрашивается предположение, что фигурку «Джона Буля», приобретен­ную царем в одно время с фигуркой «Попа», за № Г 16506, от 2 апреля 1908 года по цене 600 руб. и фигурку «Джона Буля», приобретенную г-ном С. Поклевским-Козеллом 27 ноября 1908 г. за 70 ф. ст., выполнили петербургские камнерезы по модели Бориса Фредман-Клюзеля. Кто же еще из модельеров мог наблюдать в течение нескольких месяцев непосредственно в Англии живого «Джона Буля»? А фигурки «Дворника» и «Землекопа», также проданные в этой серии 2 апреля 1908 г., очень напоминают более позднюю модель Фредман-Клюзеля «Маляр».

В заключение приведем новые эксклюзивные сведения о фигурках, приоб­ретенных царем (архив Татьяны Фаберже, орфография оригинальных счетов фирмы):

2 апреля 1908 г. «Статуэтка Дворник», № Г 16462 .,. 545 руб. «Статуэтка Землекоп», № Г 15991 ... 480 руб.

22 ноября 1908 г. «Фигура Кучера» из нефрита и других сибирских камней, № 17630 ... 600руб.

17 августа 1909 г. «Фигура Плотника» из сибирских камней ... 650 руб.

24 декабря 1909 г. «Малоросс» из разных сибирских камней ... 700 руб.

16 апреля 1910 г. «Солдат» из разных камней и эмали, № 19328 ... 700 руб. «Баба, идущая в баню» из разных камней и эмали, № 20095 ... 600 руб. «Балалаечник» из разных камней ... 850 руб.

22 декабря 1910 г. «Фигура «Танцующий мужик», № 20458 ... 850 руб. «Фигура «Боярин», № 21014 ... 950 руб.

24 декабря 1912 г. «Фигура камер-казака е. и. в. государыни императрицы Марии Федоровны «Кудинова» ... 2300 руб.

Отметим, что за список фигурок Мюнхенского каталога 1986-1987 гг. несет ответственность составитель г-н А. Ю. Соподков. Атрибуция любой новой фигурки на принадлежность ее фирме Фаберже представляет сложную не только практическую, но и научную задачу. Наша статья — одна из немногих по проблеме камнерезных фигурок Фаберже, — прояснив некоторые вопросы, поставила ряд новых, решать которые будут новые исследователи.

Фредман-Клюзель— художник балета. Эмиграция

Петербургские историки искусства Д. Л. Северюхин и О. Л. Лейбкинд в биографическом словаре «Художники русской эмиграции. 1917—1941», дают справку по Фредман-Клюзелю. Правда, непонятно, почему Фредман включен в число «русских эмигрантов», если он был шведским подданным. Скорее, он «шведский эмигрант».

«ФРЕДМАН-КЛЮЗЕЛЬ. Учился в Карсруэ у проф. Тома. Долго жил в Париже. В мае 1910 г. в Парижской галерее Эбрар персональная выставка из 22 бронзовых фигур на тему балета, приуроченная к открытию Русских сезонов. Люксембург­ский музей купил фигурку русского танцовщика А. Р. Больма и французских бале­рин Замбелли и Шварц. Вылепил около 60 статуэток артистов балета: Б. А. Рябцевой, М. П. Кандаурова, А. Ф. Бекефи, М. М. Мордкина (Мордкин был сиротой, усы­новлен одним московским ювелиром и воспитывался в его семье. — Ред.-сост.), А. А. Горского, Б. А. Коралли, М. Ф. Кшесинской, Т. П. Карсавиной и др. Создал первые скульптуры Анны Павловой и вылепил ногу балерины (приобретена Бри­танским национальным музеем). Выполнил бюсты Б. И. Немировича-Данченко, Л. А. Андреева (1910), П. А. Столыпина (1911 — первое посмертное изображение), И. Е. Репина (1914) и др. В 1912 г. имел персональную выставку в галерее Лемерсье в Москве, в 1922 г. участие в Первой выставке скульпторов в Петрограде (жил ли тогда он сам еще в Петрограде? — Ред.-сост.). 1927 г. — Москва, Выставка „Десять лет работы Малого театра". До 1927 г. выставлялся в Парижских салонах» (61).

В каталоге «Балет Петербурга, Петрограда, Ленинграда. Из фондов Ленин­градского государственного музея театра и музыкального искусства» имеются сведения об экспонатах:

«Слепок ноги А. П. Павловой. Скульптор Б. К. Фредман-Клюзель. 1913. Брон­за. 55 см»;

«Л. Ф. Шоллар в роли Еврейской танцовщицы в балете Н. А. Римского-Корсакова „Клеопатра", скульптора Б. К. Фредмана-Клюзеля. 1910. Бронза. 15,5 см» (62),

Отметим, что в каталоге музея отчество Фредман-Клюзеля указано «К.». Отец Фредмана имел двойное имя Оскар-Карл. В каталоге почему-то указано второе имя отца.

Биограф Анны Павловой, Б. Дандре, в своей книге, вышедшей тиражом 600 экз. в 1935 г. в Берлине, отмечает:

«Первым скульптором, с которым пришлось познакомиться много лет тому назад в Петербурге, был Клюзель. Ему очень удавались статуэтки артистов императорского балета в разных танцах. Сделал он статуэтку и с Анны Павло­вой и вылепил ее ногу, отлитую потом в бронзе. Я отдал ее Лондонскому музею» (63). Сколько же существует отливок со слепка ноги Анны Павловой? По меньшей мере две: одна в Лондоне, другая в Петербурге. Очевидно, петербург­ский слепок перешел в музей из коллекции известного балетомана Светлова. Этот слепок публиковался в журнале «Столица и Усадьба», № 9,1914 г. Надо сказать, что несомненно Анна Павлова, как и другие великие артисты, уронили луч своей славы на Фредман-Клюзеля. Но и сам скульптор оказался на высоте положения. Ту же Анну Павлову портретировали такие незаурядные скульпто­ры как Паоло Трубецкой, Судьбинин, американская скульпторша Мальвина Гофман. Вспомним знаменитую афишу с Анной Павловой работы Валентина Серова. У Анны Павловой был сложный, капризный характер. На фотографии, позирующая Фредману — она крайне мила. Но как было на самом сеансе?

В московском Театральном музее им. Бахрушина, в сарае во дворе, я видел гипсовые и глиняные модели четырех фигурок артистов работы Фредман-Клю­зеля. Ничего пояснить про Фредман-Клюзеля сотрудники мне не могли. А про его работу для Фаберже и не слышали.

В 1992 г., в Париже я увидел в витрине антикварного магазина большую (более 70 см) бронзовую скульптуру работы Фредман-Клюзеля — портрет ар­тистки Беры Комиссаржевской. Эту бронзу приобрел затем парижскими кол­лекционер Мишель Камидян. Не сомневаюсь, что это была конкурсная работа Фредмана. Артистка умерла в 1910 г., и ей поставлен памятник в Александро-Невской лавре, работы Марии Диллон. Франц Бирбаум критиковал этот проект. Все считали, что проект Фредман-Клюзеля лучше, но в конкурсах часто побеж­дает не лучшая работа — многое зависит от состава конкурсной комиссии.

О жизни Фредман-Клюзеля в эмиграции практически мы ничего не знаем. Почему Фредман уехал в Египет? Еще одна загадка. Может быть потому, что в Париже слишком большая плотность художников на один квадратный кило­метр. А может, он уехал в поисках впечатлений и разнообразия. Он уехал из Европы, когда разразился жестокий мировой экономический кризис. Братья Фаберже, Евгений и Александр, все 1930-е гг. просидели в Париже практичес­ки без работы. Оживление в жизни и экономике совпало с Парижской выстав­кой 1937 г. Может быть, в Египте жизнь была легче чем в Европе, что малове­роятно. А может, все проще — открылась вакансия профессора. Но судя по записной книжке Евгения Фаберже, Фредман-Клюзель еще в 1928 г. в Париже был профессором Школы прикладных искусств.

Внуки Карла Фаберже также бежали в 1922 г. из Европы, но еще даль­ше — в Бразилию. Но у них была причина — Европа была слишком близко к большевикам. Может быть, уезжая из России, Фредман тоже пострадал. Матери­альный ущерб он потерпел — это точно: потерял квартиры в Москве и Петрограде. Выполняя в 1915 г. скульптурный потрет 21-летнего князя императорской крови Игоря Константиновича, Фредман-Клюзель и не предполагал, что это будет последний портрет зверски убитого большевиками князя Игоря Констан­тиновича. Его сбросили в уральскую шахту в 1918 г. Многое в жизни Фредман делал первым или последним. Такая у художника была судьба. Первый посмерт­ный портрет Столыпина, последний портрет князя Игоря Константиновича.

Но и Каир не был такой уж «провинцией». Это была столица. Там в начале века была сильная русская колония. Лечили чахотку. Может, и Фредман болел? Там, в Египте в 1909 г. умер русский ученый Франц Лесгафт, отец которого, кстати говоря, был в 1820-х гг. старостой петербургского Серебряного цеха. В Каире жили и работали врач и писатель Вересаев, в эмиграции устраивал выставки Иван Билибин.

Вторая мировая война застала Фредмана в Каире. А после войны — 1952 г. — антимонархическая революция. Насер сверг короля Фаруха и уже через два года по примеру всех революций началась распродажа королевского имущества — знаменитый аукцион вещей короля Фаруха, на котором было продано императорское пасхальное яйцо работы Фаберже «Лебедь». Если Фредман был еще в 1954 г. жив, он наверняка присутствовал на аукционе.

К сожалению, мы не знаем, где находится могила и архив Фредман-Клюзеля. Последнее сообщение о нем относится к 1952 г.

В пасхальном яйце «15 лет царствования» (1911 г.) среди прочих миниа­тюр, выполненных Василием Зуевым, есть одна, изображающая празднование 200-летней годовщины Полтавской битвы. В счете Фаберже эта миниатюра называется «Полтавские торжества (Шведская могила)". Диалектика жизни: для победителей — торжество, для побежденных — могила. По ассоциации вспом­нилось, что на свою могилу Карл Фаберже попросил установить каменную плиту из синего шведского гранита, что его сын и сделал. Фаберже похоронен в Канне. Но где похоронен Фредман-Клюзель? Где можно поклониться праху большого художника?

В. В. Скурлов

ЛИТЕРАТУРА

1.  И. Грин (Изабелла Гриневская). Выставка в Стокгольме. Письма Туриста. СПб, 1897.

2.  Б. Антонов. К. Ф. Эстедт — шведский ювелир в Петербурге. Третий научный семи­нар «Швеция и Санкт-Петербург», 10-11 окт. 1996 г. Тезисы докладов.

3.  Список захоронений Смоленского лютеранского кладбища в Петербурге. Руко­пись, составленная Робертом Лейноненом. Рукописный отдел Библиотеки Российской Академии наук.

4.  Иван Грезин. Русское православное кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа. 1995.

5. А. Б. Кобак, А. И. Андреев. Из истории русского храма и некрополя в Стокгольме. •Невский архив». Историко-краеведческий сбрник. Том 2. М.—СПб., 1995.

6.  Центральный государственный архив С.-Петербурга (ЦГИА), ф. 260, оп.  2, д. 66.

7.  "Весь Петербург, 1902 год» и «Адресная книга фабричных заведений и ремеслен­ной промышленности всей России-, под ред. А. В. Погожева. М., 1907-1908 гг.

8. Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 790, оп. 1, д. 4-4; и д. 81.

9.  ЦГИА СПб, Ф. 659, оп. 13, д. 24.

10. Записные книжки Евгения Фаберже. Архив Татьяны Фаберже.

П. Кд1. Акаёегшеп5 Гог «Зе Гпа КопзЬегпе Ьагоуегкз Рог ЬагоагеЬ, 18994900, 81окпо1т, 1899.

12.  Центральный государственный архив литературы и искусства (ЦГАЛИ, Москва), ф. 749, оп. 1, д. 156, а. 1.

13. Д. Л. Северюхин, О. Л. Лейбкинд. Художники русской эмиграции. 1917—1941. Биографический словарь. СПб., 1994.

14.  Записные книжки Евгения Фаберже. Архив Татьяны Фаберже.

15.  История фирмы Фаберже. По воспоминаниям главного мастера фирмы Франца П. Бирбаума. Публикация Т. Фаберже и В. Скурлова. СПб, 1992/1993, с. 16-17.

16.  «Русский путь», Париж, 25 октября 1952 г. Н. П. Станюкович "Памяти Александра Петровича Фаберже». Некролог.

17.  Рукописный отдел Института русской литературы Российской Академии наук {Пушкинский дом). Ф. 15, оп. 1, д. 177, "Санкт-петербургские ведомости", 5 окт. 1907.

18.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение.

19.  ЦГАЛИ, ф. 125, оп. 4, д. 4, л. 25.

20.  Пушкинский дом. Ф- 15, оп. 1, д. 668, п. 5.

21. Там же, л. 7

22. Там же, п. 13 и 14.

23.  Отдел рукописей Российской национальной Библиотеки. Ф. 124, д. 4564.

24.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение, с. 16.

25. Записные книжки Евгения Фаберже. Архив Татьяны Фаберже.

26.  «Общее депо», Париж, 21 декабря 1920 г. «Памяти Карла Фаберже. Некролог». Н. Могилянский.

27. Пушкинский дом. Ф. 15, оп. 1,д. 177, "Санкт-петербургские ведомости», 4 июля 1907г.

28. Там же, "Биржевая газета», 19 мая 1907 г.

29. Журнал "Искусство и жизнь», № 21, 1913 г.

30.  Bainbridge, Henri. Peter Carl Faberge: Goldsmith and Jeweller to the Russian Imperial Court. L., Spring Books, 1966.

31. Twice Seven. The autobiography of H.C. Bainbridge. London, George Routledge & Sons Ltd. 1933 .

32.  Пушкинский дом. Ф. 15, оп. 1, д. 668, л. 2.

33. Там же, л. 11.

34. Там же, л. 13.

35. Там же, д. 177, "Санкт-петербургские ведомости», 16 сентября 1907 г.

36.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение.

37.  Стаффен Скотт. Романовы. Перевод со шведского. Екатеринбург, 1993, с. 169.

38.  Пушкинский дом. Ф. 1, оп. 1, д. 7668, л. 15.

39. Там же, п. 16, 17.

40. Там же, д. 177, «Санкт-петербургские ведомости", 20 декабря 1907 г.

41. Там же, д. 668, л. 16-17.

42.  Bainbridge, Henry. Указанное сочинение.

43.  Пушкинский дом. Ф. 15, оп. I, д. 178, «Биржевые ведомости», 22 января 1908 г.

44. Товарные книги Лондонского отделения фирмы Фаберже. Архив Татьяны Фаберже.

45.  Пушкинский дом. Ф. 15, оп. 1, д. 177, л. 20.

46.  РГИА. Ф. 790, оп. 1, д. 127.

47.  РГИА. Ф. 790, оп. 1, д. 88.

48.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение.

49.  Bainbridge, Henry.Peter Carl Faberge ..., 1966.

50.  Abraham K. Snowman. The Art of Carl Faberge. Red. ed. Lonodn. F&F, 1962.

51.  A.U. Solodkoff. Steinfiguren von Faberge. Faberge: Hofjuwelier der Zaren. München, 1986-1987. 35. 85-86.

52.  Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 601, оп.  1, д. 1310, а. 580.

53.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение.

54.  Олег Фаберже. Блестки. М, "Россия", 1994.

55.  «Connoisseur», Vol. 101, По. 440, April 1938, 200-201, 203-204.

56.  Мир Фаберже. Каталог выставки. Москва-Вена. 1992, с. 125.

57. А. Е. Ферсман. Самоцветы России. Том. 1. Петроград, 1920.

58.  Б. Павловский. А. К. Денисов-Уральский. Свердловск, 1953.

59.  Франц Бирбаум. Указанное сочинение, с. 31.

60. Там же, ее. 16, 52, 55.

61. Д. Я. Северюхин и О. Л. Лейбкинд. Указанное сочинение, с. 481.

62.  Балет Петербурга, Петрограда, Ленинграда. Из фондов Ленинградского государ­ственного музея театра и музыкального искусства. Л., 1989.

63.  Б. Дандре. Анна Павлова. Берлин, 1933.